Дело Кравченко - Нина Берберова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руденко: Вместо того, чтобы раскаяться, Кравченко на новой своей работе опять обманул людей и попал в закупочную комиссию. Ему нужна маска политического борца, чтобы укрыться от советского суда. Он уголовный преступник, дезертир и предатель. Не такие люди поворачивают историю. СССР борется за мир. Демократический народ Франции…
Мэтр Изар: Советские газеты выражаются иначе.
Руденко: …и народы СССР останутся в дружбе!
Генерал защищается
Показание свидетеля закончено. Теперь адвокат «Л. Ф.» Блюмель задает ему вопросы. Они касаются работы Кравченко при Совнаркоме. Защита пытается уже не в первый раз доказывать, что Кравченко никогда при Совнаркоме не состоял.
Мэтр Блюмель: Кравченко писал, что из Совнаркома он мог вызывать к себе людей в любой час дня и ночи.
Мэтр Изар: Это о парикмахерской было сказано!
Руденко: Я ничего об этом не знаю.
Председатель: Чем же он, по вашему, был в Совнаркоме?
Кравченко: Позвольте мне сказать. Я был в Совнаркоме РСФСР советником и ведал вопросами инженерного вооружения. (Сенсация.) Я подчинен был Уткину, Косыгину и Воробьеву.
Мэтр Изар: Доказательство, что Кравченко был в Совнаркоме РСФСР исходит от советского посольства в Вашингтоне.
Адвокат Кравченко читает документ, который кладет конец спорам о Совнаркоме: это письмо американского посольства, которое сообщает, что в архивах Стэтс Департмент имеется курикулум витэ Кравченко, составленный в свое время советским посольством в Вашингтоне: из него следует: 1) что Кравченко работал пять лет директором цеха, главным инженером и 2) был в Совнардоме РСФСР «инженером, советником».
Адвокаты «Л. Ф.», поднимают сильный шум.
Руденко упорно повторяет: Кравченко никогда не был членам Совнаркома.
Мэтр Изар (стараясь перекричать шум): Никто этого никогда и не говорил!
Когда шум стихает, мэтр Блюмель продолжает задавать свои вопросы Руденко. Их более десяти. Один из них касается победы над немцами: народ или режим победил Германию?
Руденко: Народ при другом режиме, в японскую войну, например, победить не мог. Победа принадлежит и правительству, и партии. Слепые это видят.
Другой вопрос Блюмеля: были ли дезертиры в других закупочных?
Кравченко: В Канаде был в свое время Гузенко!
Руденко: В семье не без урода (с ударением на у).
Кравченко: Нас уже два миллиона!
Блюмель задает вопрос о чистках.
Руденко: Это не касается процесса.
Кравченко: Но это одна из тем книги!
Руденко: Вовремя, благодаря чисткам, мы освободились от пятой колонны!
Мэтр Изар находит, что между показаниями Руденко и Романова есть противоречие: был или не был дан приказ Кравченко возвращаться в Россию?
Романова (находящегося в зале) вызывают к барьеру. Он повторяет, что приказа не было.
Руденко только что сказал, что приказ был.
Председатель: Нам надо согласовать показания.
Руденко: Я не желаю согласовать показания.
Романов: Меня не интересуют вопросы. Меня интересует, что я сам сказал.
Мэтр Изар: Значат, вы обвиняете Стэтс Департмент, что он не выдал в свое время Кравченко как дезертира?
Руденко: Его не выдали реакционные силы.
Мэтр Изар: Я хотел бы знать, кадровый ли вы генерал? Как известно, в России два рода генералов: кадровые и политические.
Руденко отвечает, что он кадровый генерал.
Мэтр Изар: Почему герои «Норманди-Неман» не могут переписываться со своими русскими товарищами?
Руденко: Это выходит за пределы процесса. Я не могу отвечать.
После еще нескольких вопросов, председатель предоставляет слово Кравченко, но просит его воздержаться от ругательств.
Генерал уходит
Кравченко: Меня ругали здесь предателем. Кто такой Руденко? Где он учился? Какое военное училище окончил? Он — политический генерал, а не кадровый, он представитель Политбюро. Если он пришел в форме — то это маскарад для публики. Он в Сталинграде получал только ордена и погоны. Сражались другие.
Руденко сказал, что меня использовали немцы. Но Сталина и Молотова тоже использовали немцы. А всего важнее, что, по советско-германскому договору, два года советы снабжали Германию военным снаряжением. Что важнее: газетная вырезка или тонны железа, стали, чугуна? Вы убивали французов этим снаряжением.
На 18-й партконференции Маленков выступал и говорил о неподготовленности СССР к войне. Это было за четыре месяца до войны. Из этого ясно, в чем выразилась впоследствии помощь Америки по «лендлизу» — она была огромна!
Руденко молча слушает Кравченко — отвечать он, видимо, не собирается.
Кравченко цитирует официальный советский документ, цифры товаров (миллионы тонн), которые СССР вывозил в Германию в 1939—40 гг.
Поднимается шум.
Мэтр Нордманн кричит, мэтр Изар требует, чтобы Кравченко дали договорить.
Руденко просит, чтобы ему позволили уйти.
Председатель: Я не могу вас держать силой. Делайте, как вам подсказывает долг.
Руденко: Я уйду.
Мэтр Изар: Смотрите, генерал уходит! Он не хочет слушать правды!
Мэтр Нордманн: Я спрашиваю, почему молчит прокурор? Здесь оскорбили генерала!
Кравченко: Вы не только политический преступник, вы и уголовный преступник!
Генерал Руденко, с фуражкой на голове, в сопровождении адъютанта выходит из зала.
Председатель (в общем шуме): Что вы хотите! Мы ничего не можем сказать. Они говорят по-русски!
Объявляется перерыв.
Скандал с историком
Во время перерыва произошли два инцидента: во-первых, коммунистический депутат Гренье, увидав двух молодых людей, идущих к Кравченко просить подписать книгу, в весьма резкой форме остановил их. Во-вторых: два русских были арестованы (и сейчас же отпущены) за то, что выражали по адресу Горловой, Романова и др. свое негодование, подойдя к ним и видимо, испугав их.
Мэтр Нордманн, после перерыва, донес об этом председателю.
Мэтр Изар возразил, что дело происходило не в зале, а на лестнице, так же точно, как инцидент с пощечиной, данной журналисткой «Фран-Тирер» коммунисту Куртаду (две недели тому назад), и что это суда не касается.
Кравченко дают договорить. Он приводит цифры советской тяжелой индустрии перед войной, из которых следует, что Россия не была готова к войне.
Вызывается очередной свидетель «Л. Ф.», Альбер Байе, председатель резистантской прессы, историк.
Байе, пожилой господин, чрезвычайно субтильной наружности, говорит о «цвете французской печати» газете «Лэттр Франсэз». Он смотрит, как говорится, в корень, и доказывает председателю, что, если будет признана диффамация, газета должна будет разориться.
— Вы присудите платить ее миллионы и убьете нашу гордость! — восклицает он. — Да и что такое диффамация? Ведь книга Кравченко продается лучше, чем когда-либо, хотя историческое значение ее — нуль.
Витиевато, хитро, он говорит довольно долго, когда встает со своего места мэтр Гейцман. Он держит в руках пять вырезок. Это статьи Байе разных годов — начиная от 1940. Он просит позволения прочесть их.
Первая касается «Торреза и его банды», как в то время выражался уважаемый историк. Вторая говорит о дезертирстве Торреза. Третья выражает ужас перед тем фактом, что «Сталин бросился в объятия Гитлера». Четвертая говорит о том, что «Сталин с Рейхом идет против Франции» и пятая, наконец, выражает страх перед «выстрелом в спину», которого историк ожидает от коммунистов, если они восторжествуют.
Молчание. Смущение.
Байе (собравшись с силами): Историки иногда ошибаются. (Смех в зале.)
Гейцман: Н-да, конечно.
Байе: Я ошибался, ну, и ошибался! Я в 1917 году считал Петэна героем. В этом тоже каюсь.
Гейцман: Через три года вы скажете, что Кравченко был прав?
Байе: Если я был дураком, то нас много было таких.
Председатель благодарит свидетеля и отпускает его.
Американские меньшевики
У барьера молодой журналист Эрман, секретарь союза журналистов (С Ж. Т.). Он считает, что в Америке очень часто двое пишут книгу. Кравченко конечно помог американец.
— Был в Америки до Кравченко некто Кривицкий, который тоже предал СССР, — говорит Эрман. — В 1939 году его статьи сделали некоторый шум. Ему писал их американский журналист Исаак Дон Левин. Кривицкий не поделил с ним гонорара и застрелился. Реакционеры говорили, что его убили большевики.
Мэтр Нордманн: Расскажите суду, что вы знаете о Левине и других русских меньшевиках.
Эрман: Я хорошо знаю социалистические круги в Америке. Сначала эти люди жили в Париже. Во время войны часть меньшевиков занималась антисоветской пропагандой, играя на руку Гитлуру. Другая же часть на время примолкла. Среди них наиболее влиятельны: Чаплин, Николаевский и Зензинов. Все эти люди опекали Кравченко, когда он изменил своей стране.