Кровавый след на песке - Росс Макдональд

Позади меня послышались шаги, и когда я обернулся, что-то тяжелое ахнуло мне по голове, сбив меня с катушек и погрузив в глубокий красный туман.

Когда я пришел в себя, то почувствовал движение и какое-то громыхание в животе, которое постепенно отделилось от меня и превратилось в шум мотора. Я сидел, прижатый к задней спинке переднего сиденья. Плечи были зажаты с обеих сторон. Я открыл глаза и узнал приборную панель и часы, которые остановились в двадцать минут двенадцатого.

— Люди изо всех сил стараются поселиться здесь, — сказал Марфельд, сидевший справа.

Мои глаза еле поворачивались в глазницах. Марфельд на своем колене держал мой пистолет. Сидевший с левой стороны шофер сказал:

— Братишка, ты просто убиваешь меня. Ты выкидываешь одну и ту же старую хохму всякий раз, когда мы проезжаем это место.

Мы проезжали Форест Лоун. Елисейские поля этого местечка искажались от движения машины, жары и ряби не то в воздухе, не то в моих глазах. У меня возникло непреодолимое желание покоя. Я думал о том, как приятно было бы улечься на красивом кладбище и слушать органную музыку. Потом я увидел руки водителя на рулевом колесе. Это были большие", грязные руки с черными ногтями, и это взбесило меня.

Я попытался схватить пистолет с колен Марфельда. Он отвел его в сторону, как делают, когда ребенку не дают конфетку. Мои движения были настолько слабы и вялы, что это меня испугало. Дулом пистолета он ударил по суставам моей руки.

— Как вам это нравится? Соня пробудился.

Мой одеревеневший язык, с трудом поворачиваясь в пересохшем рту, выдавил несколько слов:

— Вы, клоуны, знаете, что бывает за насильственное похищение?

— Похищение? — У водителя была небольшая скрюченная мордашка, которая странно торчала из массивного туловища. Он косо взглянул на меня. — В последнее время я не слышал ни о каких насильственных похищениях. Вам, наверное, это приснилось.

— Точно, — поддержал его Марфельд. — И не думайте разыграть меня, остряк. Я пятнадцать лет работал окружным полицейским. Я чту законы и знаю, что можно делать, а чего нельзя. У нас не позволяется врываться в частный дом, имея при себе смертоносное оружие. Вы нарушили закон, и у меня было полное право одернуть вас. Господи, да я мог бы пристукнуть вас, и меня бы даже не обвинили за это.

— Читайте свои молитвы, — посоветовал водитель.

— Вы — остряки. Некоторые из вас ведут себя так, будто думают, что и убийство им может сойти с рук.

— Некоторые так и поступают.

Марфельд резко повернулся на сиденье и ткнул дулом пистолета мне в живот.

— Что такое? Ну-ка повторите. Я что-то не понял.

Мои мысли все еще были разбросаны вокруг Лос-Анджелеса. Но у меня все же хватило ума, чтобы подумать о паре вещей. Они не могут быть уверены, если я этого сам им не скажу, что я увидел девушку в освещенной комнате. Если она мертва и они узнают, что я видел ее труп, то я окажусь на верном пути к собственным похоронам в закрытом гробу.

— Что вы там говорили об убийстве?

Марфельд сильно надавил пистолетом. Я напряг мышцы живота, чтобы блокировать это давление. У меня во рту появился привкус тминных зерен, которые добавляют в ржаной хлеб. Я сосредоточился на том, чтобы этот привкус не пропадал.

Через некоторое время Марфельд устал приставать ко мне с вопросами и выпрямился, положив пистолет на колено.

— Ладно, вам придется объясниться с мистером Фростом.

Он произнес это таким тоном, как будто со мной не могло случиться ничего страшнее.

Глава 12

Лерой Фрост не только возглавлял частную полицию студии Гелио-Графф. У него были и другие обязанности — важные и в то же время темные. В отдельных случаях он мог снять обвинение за вождение в нетрезвом виде или за употребление наркотиков. Он знал, как оказать давление, чтобы добиться развода или снять с рассмотрения суда обвинение в изнасиловании. Самоубийство путем отравления барбитуратами превращалось в его ловких руках в случайный перебор дозы лекарства. Проработав некоторое время заместителем начальника охраны вашингтонского агентства, он теперь консультировал сценарный отдел по вопросам приобретения рукописей и режиссерский отдел по вопросам найма и увольнения артистов. Я его немного знал, примерно столько, сколько мне было надобно.

Студия занимала на окраине Сан-Фернандино целый квартал, обнесенный высокой белой бетонной стеной. Скрюченный водитель запарковал «линкольн» на полукруглом проезде. Фасад административного здания с белыми колоннами в колониальном стиле весело освещался солнцем. Марфельд вылез из машины, опустил руку с пистолетом в карман пиджака и направил его через ткань в мою сторону.

— Шагайте.

Я зашагал. В прихожей, в стеклянной клетушке, сидел охранник в синей униформе. Другой охранник в мундире вышел из белой дубовой будки. Он повел нас вверх по извилистому проходу, вдоль коридора с пробковым полом и стеклянной крышей, мимо сделанных более чем в натуральную величину фотографий снимавшихся предметов и людей — портретов, которые Графф, а до него Гелиопулос, широко внедрили на киноэкранах всего мира.

Охранник ключом открыл дверь, на которой висела отполированная бронзовая табличка «Служба безопасности». Комната оказалась просторной, с небольшим количеством мебели — шкафы для папок, столики с пишущими машинками, за одним из которых сидел парень в наушниках и строчил на машинке, как пулемет. Мы прошли дальше, в среднюю комнату, где стоял всего один письменный стол, за которым никого не было, и Марфельд скрылся за очередной дверью, на которой была обозначена фамилия Лероя Фроста.

Охранник остался возле меня, держа руку на кобуре. У него было тяжелое, ничего не выражавшее лицо. Нижняя часть лица выпирала наружу, наподобие косточки свиной отбивной, на которой было прорезано маленькое бессмысленное отверстие для рта. Он стоял, самодовольно выпятив вперед грудь и втянув в себя живот, чувствуя себя очень важным в своей неофициальной униформе.

Я сел на стул у стены и не пытался вступать с ним в разговор. Тусклая маленькая комната напоминала приемную зубного врача, у которого плохо идут дела. Марфельд вышел из кабинета Фроста с таким видом, будто дантист посоветовал ему удалить все зубы без наркоза. Униформа, которая двигалась как человек, жестом предложила мне войти в кабинет.

Я раньше не бывал в кабинете Лероя Фроста. Он имел впечатляющие размеры, примерно такие же, как у директоров непроизводственной сферы, работающих по долгосрочному контракту. Мебель была тяжелая и разнородная, возможно, заимствованная из других комнат в разнос время — кожаные кресла, английская скамеечка с верблюжьей спинкой, огромный письменный стол красного дерева, который вполне бы подошел для игры в пинг-понг.

Фрост сидел за письменным столом, держа возле уха телефонную трубку.

— Сейчас же, — произнес он. — Я хочу, чтобы вы связались с ней сейчас же.

Он положил трубку на рычаг и посмотрел вверх, но не на меня. Мне надо было дать почувствовать, насколько он — важная персона. Фрост откинулся назад в своем вращающемся кресле, расстегнул, затем снова застегнул жилет. На стене, за его спиной, крест-накрест висели старинные кавалерийские сабли и фотографии нескольких политических деятелей с их автографами.

Несмотря на всю эту обстановку и на табличку с другой стороны входной двери, Фрост не создавал впечатления, что он находится в безопасности. Начальственная важность, которую придавали его лицу густые каштановые брови, была ненастоящей. Из-под бровей смотрели угрюмые пожелтевшие глаза. Он похудел, и кожа под глазами и под подбородком обвисла и скукошилась, как наполовину сброшенная кожа змеи. Его молодежная стрижка только подчеркивала тот факт, что он был нездоров и преждевременно постарел.

— Хорошо, Лэшман, — сказал он охраннику. — Вы можете подождать снаружи. Лью Арчер и я, мы с ним друзья-приятели с давних пор.

В его голосе звучала ирония, но он имел также в виду, что мы вместе с ним однажды обедали «У Муссо» и я допустил ошибку, позволив ему оплатить счет, потому что у него были Тогда представительские деньги, а у меня таковых не было. Он не предложил мне сесть. Но я присел и без его приглашения на ручку одного из кресел.

— Фрост, мне это не нравится.

— Вам это не нравится? Что, вы думаете, чувствую я по этому поводу? Я думал, что мы — друзья-приятели, что у нас полное взаимопонимание: живи сам и дай жить другому. Бог мой, Лью, люди должны доверять друг другу, иначе рассыплется вся ткань.

— Вы имеете в виду грязное белье, которое стираете на людях?

— О чем это вы говорите? Лью, я хочу, чтобы вы отнеслись ко мне серьезно. Меня как профессионала оскорбляет, когда вы этого не делаете. Дело не в том, что я лично что-то значу. Я просто еще один рядовой человек, который старается устроиться в жизни. Небольшая спица в колеснице. — От умиления он опустил глаза. — В очень большой колеснице. Вы знаете, каковы наши капиталовложения в предприятие и контракты, в еще не вышедшие фильмы и во все остальное?