Меньшее зло - Юлий Дубов

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, — сказал поэт империи, — пока не предстанут небо с землёй на Страшный Господень суд». И эти слова прозвучали приговором великой миссии, начатой Петром Первым. Но поэт, воспевший бремя белого человека, ошибался, и эта миссия будет триумфально завершена. Континенты сдвинутся, и горячая красная кровь побежит по жилам старого мира.

Сегодня в гости к Старику пришёл человек, который сыграет главную роль в разворачивающейся драме. Ранее Старик с этим человеком знаком не был, но знал о нём, как и о других, многое и даже согласовывал кое-какие этапы в его когда-то головокружительной карьере.

По-настоящему он заинтересовался этим человеком в августе девяносто первого, когда тот принял решение, прямиком отправившее его на полковничью пенсию. Ставившие интересы дела выше собственной судьбы всегда привлекали внимание Старика, и в памяти его возле соответствующего имени ставилась пометка.

Тесное сотрудничество с коммерческой структурой, последовавшее за отставкой, тоже не осталось без внимания. Здесь, правда, у Старика был чисто экспериментальный интерес. Как у детей, наблюдающих за жуком, насаженным на булавку. Было любопытно, сохранит ли вышвырнутый со службы разведчик качества, за которые его на этой службе держали, награждали и продвигали по служебной лестнице, или скурвится, как многие, погонится за деньгами, променяет высокую честь служения идее государства на поклонение золотому тельцу.

Расставание Федора Фёдоровича с друзьями и работодателями, случившееся непосредственно перед головокружительным инфокаровским триумфом, нигде не афишировалось, и в газетах про это не писали. Но Старику донесли тут же. Именно поэтому он, поразмыслив, и решил сделать ставку на Федора Фёдоровича, выкрутив руки генералу и его своре.

— Сам я не пью, — сообщил Старик, выдержав обычную паузу. — И, как правило, не одобряю. В данном случае, однако же, считаю возможным сделать исключение. Поскольку встреча наша происходит по моей инициативе и мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя комфортно, насколько возможно. Потрудитесь приподнять салфетку. С иными так называемыми армянскими коньяками у данного напитка общим является только то, что указанная на этикетке выдержка действительности не соответствует. Не скрою — мне было бы чрезвычайно любопытно узнать ваше мнение на этот счёт. Если, конечно, вы сможете его сформулировать.

Федор Фёдорович поднёс бокал к носу, подумал, смочил губы, отпил небольшой глоток.

— Боюсь, что я вас разочарую, — сказал он. — Если бы не ваша подсказка относительно армянских коньяков, я бы предположил, что это французский, скорее всего «Барон де Лагранж». Хотя здесь у меня есть сомнения, поскольку присутствует нетипичная для этой марки горчинка. Что-то очень знакомое, но не могу угадать… Одно можно сказать с уверенностью — возраст не менее шестидесяти лет.

— Чуть больше ста. Это армянский коньяк. Только настоящий, ещё из шустовских подвалов.

Федор Фёдорович неожиданно улыбнулся.

— Вспомнил. Много лет назад бутылку точно такого же напитка мне подарил один человек. Только он тогда сказал, что это грузинский коньяк. Да, вспомнил…

— Если я не очень сильно ошибаюсь, — обиженно произнёс Старик, — в мире осталось не более пары сотен таких бутылок. Сейчас и того меньше. А много лет назад, как вы говорите, вам это никто не мог подарить. Да ещё и выдать за грузинский. Такое, извините, просто невозможно.

— У меня всё же есть основания считать, что это тот самый коньяк, — задумчиво проговорил Федор Фёдорович. — Видите ли, для человека, которого я имею в виду, невозможного мало. Практически для него нет невозможного.

— Кто это?

— Вряд ли вы его знаете. Один коммерсант. Он это вполне мог сделать даже в те годы. И именно сказать, что это грузинский.

— Я задал вопрос, — напомнил Старик.

— Его зовут Илларион Георгиевич Теишвили. Или Ларри. Второй человек в «Инфокаре».

— А! — Старик сполз в кресле и прикрыл глаза. — Ваши старые приятели… Вы наверняка проинформированы, что они, да и остальные, в курсе относительно вашей дальнейшей судьбы. Связаться с вами не пытались?

— Удивительно — но нет. Не пытались.

— Странно. Может быть, с кем-то из вашего окружения?

— Моё окружение, — спокойно ответил Федор Фёдорович, — подбирали специально и, насколько я теперь понимаю, под вашим руководством и в соответствии с вашими рекомендациями. Если бы это произошло, вы бы узнали раньше меня.

Старик покивал и ткнул в сторону Федора Фёдоровича сморщенным пальцем.

— Мне приятно, что вы правильно оцениваете ситуацию. Однако же, сказанное вами не совсем точно отражает положение дел. Определённые решения были приняты вами лично, причём задолго до того, как в этой истории появился я.

— Даже если вы имеете в виду мою жену, я всё равно ничего не могу добавить. Ей и раньше несколько раз звонили из «Инфокара». Последний звонок был более месяца назад, звали обратно. Но как только она сказала, что вышла замуж, извинились и повесили трубку. С тех пор не звонили.

— Кто звонил?

— У них там есть одна милая дама. Заведует секретариатом.

Старик покивал.

— Надо же… Никогда бы не подумал. Вполне умные и аккуратные люди… Я полагаю, вам ясно, что достигнутые договорённости, а главное — принятые стратегические планы, не оставляют им никаких шансов оказывать на вас закулисное влияние. Ваше изначальное согласие сотрудничать позволяет мне сделать вывод, что вы полностью осознаете свою роль в операции, равно как и последствия неудачи. Хочу обратить ваше внимание на то, что продумано все, вплоть до мельчайших деталей, и любое отклонение от плана чревато катастрофой.

На мгновение Старик задумался.

Может быть, стоит пойти чуть дальше и приоткрыть собеседнику хотя бы часть задуманного? Нет — рано. Рано. Непонятно, как отреагирует. Поэтому риск недопустимо велик. Пусть сперва вступит в игру, увязнет. Тогда и будет время для допустимой откровенности.

— Настоящей катастрофой… Появление Восточной Группы неслучайно. То, что сейчас затевает эта сволочь, может отбросить Россию в такое варварство, — произнёс Старик заранее подготовленную фразу, — что эпоха хана Мамая покажется вершиной цивилизации. Влиять на Восточную Группу я не могу. Но среди этого сброда есть один серьёзный человек… Он пока не определился со своей позицией. С ним я, кстати, знаком лично. Если бы я был гуманист или интеллигент, — Старик пренебрежительно скривился, — или если бы вы были что-то вроде этого, я бы сейчас начал рассказывать про судьбы миллионов… Так вот. Не буду. На кону — российская государственность. И я — лично — выбрал вас.

Федор Фёдорович аккуратно поднял правую руку.

— Позвольте вопрос? Перед нашей встречей меня некоторые доброхоты пытались подготовить, так сказать. Говорили, в частности, что вы, в первую очередь, заинтересованы в нейтрализации… Не так… Скажем, в удалении олигархов, взяточников и коррупционеров из высшего руководства. Такая мягкая реставрация андроповской линии…

— В одну и ту же реку, — сказал Старик, и Федору Фёдоровичу привиделась слабая тень насмешки в выцветших глазах собеседника, — дважды войти невозможно. Тит Лукреций Кар, м-да… То, чем вам морочили голову, не может быть целью. Лишь средством. Не всякое лекарство надлежит принимать только потому, что это лекарство. Я бы сказал так. Убирать, причём беспощадно, будем других. Тех, кто станет лезть с советами. Невзирая на прошлое знакомство и боевое братство. А потом… Знаете, что будет потом?

— Догадываюсь. Я останусь один, потому что вы ко мне больше никого не допустите.

— Это правильно. Вероятно, эти решения буду принимать уже не я. Но это неважно. Надеюсь, что придёт время, когда вы сможете оценить плоды победы. Я хочу вам сказать одну вещь. Важную…

— Я вас внимательно слушаю.

— Не сказать… Это неточно. Хочу пожелать. Кстати, об Андропове Юрии Владимировиче… Он был последним, кому я желал подобное. Я тебе желаю, сынок, чтобы ты никогда не усомнился в том, что заплаченное стоит полученного. М-да, — Старик вытащил из нагрудного кармана вязаной профессорской кофты платок и промокнул глаза. С годами у него начала проявляться сентиментальность. — Теперь о делах. Уже подписан и завтра будет обнародован указ о назначении тебя председателем правительства. И это только начало пути. Ты станешь, сынок, руководителем огромной, но разорённой неумелыми, а скорее, вражескими, руками страны, и вместе мы превратим её в первую державу мира. Как когда-то, как раньше… В этом и будет наша великая миссия. Я знаю, что говорю загадками, но сейчас нельзя по-иному. Прекрасно понимаю, что у тебя нет опыта государственного строительства, но он тебе и не нужен. На рутинную работу всегда найдутся старательные и с опытом. Плохо будут работать — выгоним и подберём других. А ты будешь на самой вершине, сынок, терпеливо дожидаться своего часа. В этом и состоит твоя главная работа — быть на вершине. Я скажу, когда наступит твой час. И ждать тебе будет не тяжело, потому что я сделаю тебя самым любимым, самым уважаемым и самым популярным правителем за всё время существования державы Российской. Как это случится — не твоя забота.