Проект особого значения - Владимир Николаевич Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тланч-Атуа-Леле
Джо опустился на круглую площадку, плешь в зеленой шевелюре леса, набитого живностью под завязку, полного суматошной возни в ветвях, топота и сопения прямо за спиной, истеричных воплей над головой. Пока они с Ксенией шли, Петрову было не по себе: прямо посредине мозга вспыхивала яркими сполохами табличка: «Смертельно опасно!» Хотелось, не смотря на жару, укутаться поплотнее и лучше с головой. А Ксения спокойно шагала впереди – открытые босоножки, короткая юбка, топик с тонкими лямочками – пляжный вид, вовсе не подходящий к джунглям, кишащим… Чем или кем кишащим, Петров старался не думать.
Вышли к следующей плешке. На ней возвышалась башня. Ну как башня, это были поставленные друг на друга самораспаковывающиеся дачные домики. Небольшие, каждый на одну комнатку, кухню и удобства, два окошечка, одно крылечко. Шесть домиков – шесть аккуратно висевших друг над другом крылечек.
Гена оторопело уставился на строение.
– Ксения, а лестница? Как тут?
Улыбнувшись, она махнула рукой:
– Когда покупала, забыли в комплект внести. Доставят через три месяца.
Вскоре Петров заскучал. Ксения периодически отлучалась, говорила, что навещает местных, намекала, что пытается пригасить их бесконечный конфликт. «Ты рейнджер? – Я присматриваю», – вспоминалось ему. Заняться в ее отсутствие было абсолютно нечем. И поговорить не с кем, разве что с Джо. Разговоры с ним – странное дело. Он совсем не был похож на всех этих вирт-ассистентов, заполонивших сферу обслуживания. «Здравствуйте, я Джесика (Илона, Абигаль, Летиция…). Позвольте, я покажу (расскажу, отвечу, спрошу…)» Виртуальные девы с мелодичными голосами умны, покладисты, терпеливы к людским капризам, глупостям, непониманию. У Джо был характер. Он сам мог быть капризен, мог поднять на смех, а мог и посочувствовать. Сначала Гена воспринимал необычное для искусственного интеллекта поведение, как особенности программы. Может, экспериментальная? Потом, попривыкнув за время полета, стал относиться к Джо, как к человеку. Почти, как к человеку: невидимому, но постоянно присутствующему рядом.
НоГена осознавал: с Джо что-то не так. И вот теперь, на берегу, когда этот утюг не мог подслушать, спросил у Ксении:
– Почему он такой? Ему вмонтировали какой-то блок с сомнениями, брюзжанием и упрямством?
– Проблемы с логикой. Вернее, с дизъюнкцией. Знаешь, что это?
Петров кивнул.
– У него произошло смешение математической дизъюнкции с языковой. Сложно объяснить. Для него «или» – это одновременные противоположные возможности. Это приводит к сомнению, как у людей. И далее к выбору. Любая задача может иметь бесконечное множество решений.
«Дисфункция дизъюнкции», – Петров прямо услышал, как его друг-начальник произносит это, похрюкивая от смеха.
– И ты доверяешь такой безмозглой жестянке?
Как такое может быть? Его Ксения, уравновешенная, молчаливая женщина, рейнджер фронтира, запросто управляющаяся с бластером, с доисторической колымагой, с любой попадавшейся им техникой, гоняет по Галактике на неуправляемом корабле? На корабле, который способен принять любое алогичное решение: не выполнить приказ, сделать так, как ему приспичило. Тот еще экстрим. Да она еще покупает ему всякие «миленькие» запчасти за сумасшедшие деньги. Как… Гена не находил подходящего слова: как ребенку, как брату, как любовнику, в конце концов?
– Мы слишком давно вместе.
Она словно старалась подтвердить его мысли. «Мы»: они с Джо. Это что, роман с грузовиком? Стало смешно: «Да ну, летает на своем Джо, и пусть. С ним хоть поговорить можно. По душам».
Со скуки Гена стал анализировать шестой этап своего проекта. Кто сказал, что он уехал в отпуск, не захватив материалы? Ссыпал пригоршню флеш-кристаллов в карман еще в лаборатории. Раньше руки не доходили, вернее, голова, а теперь нашлось времечко. Углубившись в записи, вдруг поймал себя на том, что смотрит на данные и результаты совсем по-другому, через очки, которые нацепил ему на нос Джо – просеивал удаленное, выкинутое, выплеснутое, искал в отбросах жемчужное зерно. Не находил – пытался смастерить его, подвесить к этим извивающимся спиралями формулам. Усилить скорость регенерации тканей, ускорить метаболизм. Не получалось: все скатывалось к каскадному делению раковых клеток. Баланс не устанавливался. Петров шипел, плевался, шел на космодром, залезал в корабль, приставал с расспросами к Джо.
* * *
Когда Ксения возвращалась из своих вылазок, Гена радовался как щенок, только что хвостом не вилял. Они шли купаться: совсем рядом было озерцо. Но без подруги он сюда не ходил: это удовольствие на двоих. Купались, валялись на заросшем ровной травкой бережке, пили белое вино, холодное, легкое, оставляющее персиковый привкус во рту и пузырьки радости в душе. Объятия, поцелуи, сплетение обнаженных тел. И снова прохладная ласка воды, прикосновения ветерка к мокрой спине. Горячие руки Ксении. И вдруг в голове шелестело: «Почему температура ее тела так высока? Градусов тридцать девять. Какое количество энергии она должна тратить, чтоб поддерживать такой жар? Она должна или спать полсуток, как кошка, или, как птица, клевать без остановки. Но я не замечал, чтоб она много ела здесь. Последний раз она загружалась, как с конвейера, после регенерации на Агиноре». Он отгонял эти мысли: «Прекрати препарировать. Она моя девочка, мое солнце, моя любовь, а не объект эксперимента». Он зарывался лицом в медные кудри, вдыхал цитрусовый запах ее кожи, тонул в ее ласках – мысли уходили. Потом Ксения пропадала, он оставался один, и они возвращались.
– Может сходим куда-нибудь? В киношку или в ресторан? – Петров, конечно, пошутил, но, если честно, ему уже осточертел этот домик в лесу.
Он был готов идти куда угодно: в джунгли, в горы, сплавляться по бурным рекам через пороги, плыть сквозь океан, лететь к черту на рога – лишь бы двигаться, перемещаться, занять руки, ноги, голову чем-нибудь более простым и менее разумным, чем бесконечное прокачивание одних и тех же мыслей.
И Ксения, как всегда, безошибочно поняла, что ему надо.
– Хочешь, я покажу тебе Тланч-Атуа-Леле? Не всю, конечно. Мы можем пройти через лес, выйти к горам. Там очень красиво. Радуги над водопадами, каменные мосты через ущелья. Там растет Малипочкаль – Великое дерево мира. Аборигены считают, что их планета выросла на дереве Малипочкаль. Созрела и упала.
– А как же дерево оказалось на ней? – усмехнулся Гена.
Они сидели на крылечке, смотрели, как быстро падает вечер. Будто нож древней гильотины, отсекающий день. Зелень деревьев мрачнела. Птицы и остальные кишевшие утихали, устраиваясь на покой, уступая черед ночной смене: тихой, крадущейся, сверкающей из тьмы зеленью глаз. И такие же глаза сотнями открывались в черной пустоте неба, смотрели, щурились, подмигивали.
