Сделано в Швеции - Андерс Рослунд

Они уже бывали здесь несколько раз. Обычно ему нравится в сумраке – вместе с папой – пить фанту. Но не сейчас. Горло пересохло, фанту никак не проглотишь, словно где-то между грудью и желудком стоит барьер.

– Ты чего не пьешь? Не хочешь? Глотни маленько.

Лео мотает головой.

– Невкусно?

Глоток. Застревает там же, где все остальные. Возле сердца.

– Знаешь, сколько тут, Лео?

Папин конверт и толстая пачка денег внутри.

– Восемь тысяч крон. Мне приходится работать. И маме тоже. Каждому нужны деньги. А когда я работаю, Лео… я не могу тебя защитить, ты должен сам за себя постоять. И братишек защитить.

Папа выпил половину пива и всю водку.

– Мама не понимает… что ты должен защищаться. А эти паразиты на улице не понимают, что человек должен работать.

Отец показывает в окно – парни, похоже, разозлились, один встает, длинноволосый, тот, что обозвал папу греческой поганью.

– Ошиваются тут на ограде и орут, потому что заняться им больше нечем. Думают, они кореша, потому что пьют пиво из одной банки. Братья, Лео! Семья. Это намного больше! Намного важнее! Это значит быть неразрывно связанными. Защищать друг друга. Что бы ни случилось, держаться заодно. Вот так-то. А эти? Черт подери! Вмажь одному в нос – и остальные повалятся в кучу.

По ту сторону стекла длинноволосый парень перестал орать и решительно шагает к двери пиццерии. И они тоже там, замечает Лео, носятся между домами через улицу: Яспер, турки, мальчишки с Кулльстиген. Всякий раз они тут как тут. Яспер нюхом чует, когда назревает драка, и всегда первым прибегает поглазеть. Вроде как глаза не сыты. Хотя… у него нет отца, который подвешивает к потолку матрас.

Но папа не видит мальчишек. Он видит только длинноволосого. Выпячивает подбородок и нижнюю губу, набычивается и глядит исподлобья, как обычно, когда принял решение, а в таком случае может случиться что угодно.

– Посмотри на меня, Лео. Папа разберется. Мы – семья. Мы защищаем друг друга.

Дверь открывается.

Парень в луноходах. Какой здоровенный! Пока сидел, было незаметно, что он выше папы, сильнее.

Длинные волосы колышутся, когда он идет к ним. Мотаются по спине. Но вот он останавливается и смотрит на папу, который поставил пиво на стол.

– Огоньку не найдется?

Он стоит возле стола. Во рту сигарета. Папа сидит, совершенно спокойно.

– Эй, итальяшка, огоньку дашь?

Длинные волосы почти вровень с папиным стаканом, а наклонившись, парень окунает их в пиво, поворачивает голову, волосы плавают в пиве. Потом все происходит с быстротой молнии. Позднее, когда Лео вспоминает об этом, он даже не уверен, что все случилось на самом деле.

Волосы в стакане.

Папа достает из кармана комбинезона финский нож с красной рукояткой, сгребает волосы в кулак и вмиг срезает.

– Ах ты, сво…

Длинноволосый пятится назад, хватаясь рукой за то место, где были волосы.

– Ах ты, гад…

Снова эта чертова дверь. Входят еще трое, курчавый блондин и двое парней, сидевших с ним рядом. Папа бросает волосы на пол, и они падают возле стула, как опавшие розовые лепестки. Потом встает и делает то, что при Лео не раз делал с теми, с кем разговаривал таким же образом, только раньше Лео этого не понимал. А теперь понимает. Правый кулак бьет в нос, а левый – в челюсть, плечи разворачиваются, весь корпус следует за ударом. Переносица трещит, и Лео опять удивляется, с каким грохотом взрослый мужик во весь рост падает на пол.

Второй раз все происходит с такой же быстротой. Тот, что сидел на ограде, получает один удар в нос и валится на столик возле туалета, обычно пустующий.

Третий, курчавый блондин, пока что стоит. Будто ждет. А когда папа делает шаг к нему, отворачивает лицо и поднимает руки.

– Не надо! – Он просто стоит. – Мы не будем… никогда больше не будем там сидеть, мы…

– Сядь. Сюда.

Папа выдвигает стул, на котором только что сидел сам. Остальные парни, что стояли на улице, собираясь войти, улепетывают.

– Сюда. Только на пол. Возле моего сына. Стань на колени.

Блондин медлит.

– Ну!!

Тот опускается на колени. Справа у него за спиной – бармен, Махмуд, похоже, очень спешит.

– Иван!

– Сейчас закончу.

Махмуд опускает руку папе на плечо.

– Иван, ради бога, не надо…

– За ущерб я заплачу. Не волнуйся. Деньги есть. О’кей?

Папа показывает ему конверт, секунду они смотрят друг на друга, Махмуд кивает, отпускает папино плечо, и папа поворачивается к стоящему на коленях парню.

– Ты не вожак.

Финский нож. Папа держит его прямо перед физиономией вожака.

– Настоящий вожак не посылает недотепу-приспешника окунать волосы в мое пиво.

Он придвигает нож ближе.

– Настоящий вожак не посылает холуев. Идет сам. Идет первым.

Нож прикасается ко рту и носу парня, блондин начинает скулить. Негромко, но внятно.

– Ты слышал, Лео?

Папа держит нож у физиономии блондина, но смотрит на сына.

– Что?

– Надо слушать!

– Что, папа?

– Настоящий вожак идет первым.

Блондин чуть отстраняется от ножа, на лезвии которого видны пятна белой краски.

– Не двигайся! Стой рядом с моим сыном! – Папина рука хватает курчавые волосы, обнажая потный загривок. – Лео!

– Да?

– Видишь? Первый удар всегда прямо в нос. Причем бьешь всем корпусом.

– Я видел.

Папа с силой тянет за курчавые волосы, даже костяшки пальцев белеют.

– Хороший вожак бьет крепко. И по-честному. Никогда не допустит, чтобы братьев побили. Он за них в ответе, он вожак. А этот паразит-неудачник послал других! Не понимает он, что вожак всегда идет первым.

Пивной стакан все еще на столе, полупустой. Папа кивает на второй стакан, оранжевый, почти нетронутый.

– Пей. Мы уходим.

Лео мотает головой, место между грудью и желудком словно затянутый узел, словно кто-то порвал ему горло, а потом кое-как зашил.

– Ты останешься здесь!

Когда они встали из-за стола, блондин тоже попытался подняться.

– Ты останешься там, где я велел! До тех пор, пока мы с сыном не выйдем и ты не потеряешь нас из виду!

На улице теплее. По крайней мере, так кажется.

Вход в торговый центр Скугоса по-прежнему на месте. Но скамейки и ограда опустели, только зеленые пивные банки катаются по земле от ветра да несколько сигарет еще догорают.

Лео делает вдох, потом выдох, ему стало легче…

15

Они идут по асфальтовой дорожке среди многоквартирных башен, мимо закрытой школы и пустой парковки. Еще один холм, и они дома, но тут папа останавливается, оборачивается.

– Ты слышишь, Лео?

Ветер. Только ветер.

– Что?

– Неужели не слышишь?

– Нет.

– Тишина. – Папа кивает в сторону торгового центра. – Скамейки, Лео. Ограда. Всего полчаса назад там околачивались эти паразиты. А теперь их нет. Потому что я так решил.

Они стоят на площадке вроде той, где несколько дней назад лежал Лео. Кусты, фонарные столбы, асфальтовая дорожка к подъезду. Интересно, знает ли об этом папа или остановился здесь случайно.

– Сила воли, Лео, понимаешь? Вот что главное. Если у тебя достаточно силы воли, ты можешь изменить все что угодно. Решение только за тобой. И ни за кем другим! Ты решаешь и действуешь.

Лео взбегает по семи лестничным маршам, наперегонки с папой, который поднимается на лифте. Если бежать через две ступеньки, он успеет открыть их коричневую дверь чуть раньше, чем папа выйдет из лифта. Он минует кухню, где мама спиной к нему стоит у алюминиевого стола, погрузив руки в миску из нержавейки – фрикадельки или стейк. Минует комнату Винсента, где младшие братья сидят на ковре, но сейчас это не ковер, а город, перед ними ровно семьдесят семь солдатиков, и оба старательно расставляют британских десантников против американских морпехов, Лео на ходу шепчет, что это неправильно, они же не воевали друг с другом, а Феликс шепчет в ответ, что он знает, но так хочет Винсент.

Потом он чувствует, что за спиной появляется отец, быстро шагает прямо в рабочую комнату, где у стены прислонен матрас. Вскакивает на стул с матрасом в одной руке и поднимает его, меж тем как другой рукой снимает лампу.

– Иван!

В дверях стоит мама.

– Я же сказала. Я не хочу, чтобы здесь висел матрас.

– Это, черт возьми, не матрас, а боксерская груша. И он уже висит. И будет висеть, пока наш сын не будет готов.

Она проводит ладонью по лбу, не замечает, что там остается след от гамбургера.

– Ханс Окерберг, Яри Кекконен. Так их зовут. Оба из седьмого класса скугосской средней школы. Мы поговорим с их родителями. Поговорим, Иван. И решим проблему.

– Поговорим? Не станем мы говорить ни с какими родителями.

– Почему?

– Потому что разговоры им как мертвому припарки! Эти гаденыши не остановятся, пока не накостыляешь им по первое число. Только так, но ты этого не понимаешь, Бритт-Мария.

Мама опять проводит ладонью по лбу. Новые следы. Лео видит, она их чувствует, но не обращает внимания.