Возвращаться – плохая примета - Галина Романова

Других вариантов у нее не было. Вернее, были, но их не стоило запускать в голову надолго и уж тем более озвучивать.

Арина закрыла дверь, постояла, подумала, потом вдруг взяла и скрутила ручку куском веревки, закрепив второй конец на стояке отопления. Подергала, держалось достаточно крепко. Теперь, чтобы открыть дверь снаружи, нужно по меньшей мере разбить стекло.

Она приняла душ, пустив воду погорячее. Натянула любимую широченную пижаму, запахнулась плотнее в длинный теплый халат, сунула ноги в мордастые тапки и пошла в кухню.

Все было на своих прежних местах. За исключением дивана, который Сашка переставил из-за строящегося камина. К слову, кладка практически закончилась. Не хватало трех-четырех кирпичей, и можно было думать об облицовке. Вариантов ими рассматривалось великое множество, остановились на искусственном мраморе, который Перцеву обещал кто-то подогнать по сходной цене. Но это уже другая история, и Арина сильно надеялась, что такой грязищи больше не будет и с кухни исчезнут пыль, грязь и отвратительное уродливое корыто, о которое она нет-нет да спотыкалась.

Она сварила себе кофе, сделала бутерброд из куска холодного вареного мяса, помидора и листа салата, забралась с ногами на диван, который стоял теперь совсем не там и на котором ей теперь совсем не так думалось.

А подумать надо было, было над чем.

Перво-наперво стоило как-то подготовиться к объяснению с Перцевым. Он станет гундеть и гневаться, и это надо пережить. Он ведь нужен ей в союзниках? Он мог войти в те двери, которые для нее теперь закрыты наглухо. Он мог стать тем кладезем информации, без которого ей ну никак. Да и вообще, она как-то себе плохо представляла, что станет делать без Перцева. Не в том смысле, конечно, а в профессиональном.

Теперь, что касается того самого смысла, на который без устали намекали по-слоновьи Сячинов и Ванька. Ей не хочется, а придется определиться, раз уж все так сложилось.

Нравится ей Перцев или нет как мужчина?

Арина невольно рассмеялась, вспомнив Перцева, оглушительно давившегося по утрам зубной пастой – тот ненавидел чистить зубы, – но тут же себя одернула. Всем понятно, что верного друга, которому всегда могла высморкаться в жилетку, весьма сложно представлять в роли возлюбленного. И даже не сложно, а невозможно. И все же!

Перцев – он такой… Он не такой, как другие, он… Он какой-то такой…

Арина, к ужасу своему, обнаружила, что ей совсем нечего сказать о нем чего-то такого выдающегося. Вот перечень поступков, за которые хотелось надавать ему по башке, очень длинный, очень! Он и медлительный, и несговорчивый, и спорщик великий, и любитель продемонстрировать свою силу, свое превосходство над женщиной в особенности. Не было в нем ничего романтического, какой, к чертям собачьим, шарм, о каких уступках речь! И все же, все же, все же…

Если бы она вздумала отвесить ему подзатыльник, он бы стерпел. И когда ей было плохо, он был рядом, кажется. Да, точно был. Просто она настолько привыкла к его присутствию в своей жизни, что замечала лишь его отсутствие. Как вот теперь.

Вот где он?! Почему его так долго нет? Ей уже скоро к Митиным идти, а Сашки все нет и нет. Если она уйдет, его не дождавшись, то это все – на прощение можно не надеяться.

Надо ждать.

Вернулся он, когда за окном уже настолько сделалось темно, что казалось, будто дом ее вместе с садом, палисадником, воротами и машиной провалился вдруг в глухую черную яму. Арина побоялась выходить из дома и с час почти плющила нос о стекла, пытаясь рассмотреть, что там на улице делается.

На улице осенью делалось ненастье: холодное, сырое, с летящими во все стороны липкими рыжими листьями, неясными тревожными звуками и тоскливым скрипом деревьев. Она бродила по дому, слушала его, находила, что дом полон странных посторонних шорохов, которые раньше прекрасно маскировались, а теперь бессовестно лезли наружу. Несколько раз она брала в руки телефон, находила в нем фамилию Сашки, но за секунду до того, как нажать вызов, откладывала его в сторону.

Что она ему сегодня сказала, когда услыхала в трубке ненавистный голос Сашкиной бывшей? Правильно, фыркнула ему в ухо и посоветовала развлечься. Он что ответил? Правильно, сказал, что к совету прислушается. И в свою очередь, ей тоже порекомендовал не скучать.

– Всего вам доброго, Александр, – пожелала она ему противным голоском школьной ябеды на прощание.

– И вам также, Арина Степанна, – ответил Перец со смешком, характерным для хулиганистого подростка.

И как теперь звонить? Вдруг он и правда с Инкой?

Звонок стационарного телефона заставил тревожный шепот домашних неясных шорохов убраться вон.

– Алло. – Арина схватилась за трубку, как за весло выброшенной в волны утлой лодчонки.

– Арина Степановна, простите бога ради, это Митин, – напомнил о себе с укором Василий Николаевич. – Вы, наверное, забыли обо мне?

– Нет, нет, что вы. Сашку жду, его все нет и нет. Вот-вот должен подъехать, и тогда уж…

– А-аа, понятно, – не поверил ее объяснению Митин. – Так нам не ложиться с Верочкой, ждать вас?

– Конечно! – фыркнула она, глянула на часы – было двадцать один тридцать. – Сейчас буду!

Она повесила трубку и с тоской глянула на окна.

Ох, господи, с какой бы радостью она сейчас взяла в руки вязальные спицы и провязала с десяток рядков. Идти в ночь по темной деревне, чавкая раскисшей грязью, не хотелось, хоть убей. Еще больше не хотелось потом возвращаться в пустой дом. И не то чтобы она боялась, хотя…

Боялась! Еще как боялась! И утреннее противное ощущение, леденящее затылок, во время пробежки вдруг вспомнилось отчетливо. И Сашкино утверждение, что за домом кто-то наблюдает, не забылось вовсе. И штора эта злополучная, так опускал он ее или нет?

Вот где он есть, где?! Мерзавец!

Кажется, она произнесла это вслух, потому что, ввалившись в дом с шумным пыхтением и грохотом – он снова что-то задел или уронил на пол, – Перцев перво-наперво спросил:

– Не меня кроешь, Воробьева?

– Тебя!!! – Арина сорвалась с дивана и помчалась в прихожую. – Где тебя черти носили, Перцев?! Я чуть с ума не сошла!

– Да ну! – Перцев стоял у порога весь мокрый и грязный и с насмешливой ухмылкой смотрел на нее. – Чего это вдруг?

– Ты где был вообще?

Арина недоуменно смотрела на куски грязи на его ботинках, на заляпанные штанины.

– Был… Где-то, – ответил он туманно и начал разуваться. – Осень на улице, Воробьева. Хочешь не хочешь, а запачкаешься. Хоть у природы и нет плохой погоды, но все же хотелось бы, чтобы было посуше. Как считаешь?

Она черт его знает как считала. Сейчас ей было до колик в животе интересно, где он так вымазался, если ехал на машине из города. Или нет?

– На машине, – скупо ответил Перцев и пожал плечами. – А че?

– Ничего…

Перцев прошел в кухню и сразу полез в холодильник. Достал колбасы, сыра, потом из хлебницы батон, начал все кромсать, тут же кусать, жевать. Все быстро, на ходу.

Ох, как ей хотелось спросить: а чего же бывшая-то не накормила? Умница, что сдержалась. Не ее это дело. У нее своих невпроворот.

– Саш, тут такое дело, – начала она осторожно, поглядывая на жующего Перцева исподтишка. – Митин приходил.

– Ну? – Сашка сразу перестал жевать. – И че?

– Просил, че!

Арина встала с ним рядом плечом к плечу – он стоял, опершись задом о край рабочего стола, на котором накрошил хлеба и нашвырял колбасных и сырных шкурок.

– А ты? – Он покосился. – Не отказала?

– Как откажешь, Саш?! Ты бы смог?! Ждет сейчас меня… нас. Саш, ты ведь со мной, да?

Он промолчал, потом со вздохом швырнул недоеденный бутерброд на стол.

– Дура ты, Воробьева, – проговорил он почти без выражения, прошелся по кухне, встал к ней спиной возле камина, упер кулаки в бока. – Носки вязать собиралась, а сама… Чего уходила тогда? Пойми вас, баб!

Последняя фраза вполне могла относиться как к ней, так и к его бывшей. С которой у него сегодня состоялось рандеву. Поэтому Арина сочла за благо оставить ее без комментариев.

– Саш, ты со мной? – Она подошла к нему сзади, скупо погладила по спине и вдруг вспомнила: – Ты сегодня штору опускал, перед тем как уехать?

– Какую штору? – Его лопатки напряглись.

– Вот эту, которая на окне. – Она махнула рукой в сторону окна. – Я сегодня ее подняла утром. Уезжала, когда она была поднята. Приехала, она опущена. Я бы и не заметила, если бы она не колыхалась, когда я с Митиным говорила. Но это, наверное, из-за сквозняка. Дверь балконную снова раскрыло и…

Он не отвечал, и она сбилась, не зная, что дальше говорить следует. Вдруг захотелось прильнуть щекой к его спинище – широченной, надежной, крепкой. И даже независимо от того, прижималась к ней сегодня своей холеной щечкой Инка или нет, Арине захотелось уткнуться в нее лицом. И обнять его еще захотелось, чтобы почувствовать стук его сердца.

Не стала. Сочтет еще, что она к нему клеится. Они же решили, что его проживание здесь продиктовано обстоятельствами. О чувствах и речи идти не должно, что бы там Сячинов и Ванька ни взгромоздили себе в головы.