Искатель. 1975. Выпуск №4 - Зиновий Юрьев

— Одри, это мистер Язон Рондол, адвокат Ланса Гереро. Мистер Рондол, это моя дочь Одри Ламонт.

— Очень приятно, — улыбнулась мисс Ламонт. Зубы у нее были ровные и белые. Она протянула мне руку, и я почему-то с удовольствием отметил, что рукопожатие у нее было не по-женски сильным.

— Одри, мистер Рондол хотел бы поговорить с тобой о Лансе…

Как и в первом случае, когда ее отец упомянул имя Гереро, в самой глубине ее глаз мелькнула тень. А может быть, мне это только показалось. Она пожала плечами.

— Пожалуйста. — Она уселась в кресло, не глядя, протянула руку к кожаной сигаретнице на письменном столе, достала сигарету и закурила. Движения ее были изящны, ловки. На них было приятно смотреть. Мне во всяком случае. Она выдохнула дым, который удивительным образом был точно такого же голубовато-серого цвета, как и кофточка на ней, — Я к вашим услугам, — сказала она.

Нет, пожалуй, голос ее не был низким. Скорее в нем была едва уловимая хрипотца. Не знаю. Мне этот голос нравился. Мне не хотелось говорить с ней о Гереро, который писал ей письма с итальянским словом «карассима». И из-за которого она пыталась покончить с собой. Пока это был главный ее недостаток, который мне удалось заметить. В нескольких случаях в жизни меня очень выручала откровенность. Может быть, попробовать сейчас?

— Мисс Ламонт, — сказал я, — я намеревался побеседовать с вами о своем клиенте мистере Гереро, но теперь у меня пропало желание…

Она удивленно подняла брови, и они выгнулись совсем по-детски.

— Почему же, мистер Рондол?

— Не знаю, наверное, ревную к нему…

Она засмеялась.

— Этого я от вас ждала меньше всего. Адвокаты — это ведь высохшие джентльмены в черных костюмах. Они не ревнуют. Может быть, вы вовсе не адвокат?

— Может быть, вы и правы, мисс Ламонт. Вместо того чтобы думать сейчас об интересах моего клиента, я думаю совсем о другом…

Мне показалось, что она было хотела меня спросить, о чем именно, но не спросила. Она, наверное, знала, что я отвечу. Мне стало стыдно своей пошлости. Вообще я чувствовал себя рядом с ней каким-то неотесанным, неуклюжим, провинциальным… Только ли потому, что вырос не среди кожаных кресел, кожаных портсигаров и тисненных золотом корешков солидных книг?

— Но увы, — сказал я решительно, стряхивая с себя чары и этой женщины, и кабинета Ламонта, — долг заставляет меня вернуться к мистеру Гереро. Мисс Ламонт, если мои вопросы будут вам неприятны, я не буду настаивать на них.

Она бросила на меня быстрый взгляд и довольно сухо заметила:

— Благодарю вас. Весь разговор о Лансе Гереро не доставляет мне ни малейшего удовольствия, но я любила его когда-то… Человек приговорен к смертной казни…

— Он выбрал полную переделку.

Не знаю почему, но мне было приятно сказать ей это. Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Он выбрал полную переделку?

— Да, мисс Ламонт.

Она скептически пожала плечами. Должно быть, ей трудно было представить Ланса Гереро измененным. Мне тоже.

— Вот видите, — сказала она. — Мне казалось, что я его немножко знаю, а оказывается, нет. Я ни за что не поверила бы, что он может выбрать полную переделку… Ланс Гереро — и измененный… Невозможно себе представить…

— Почему?

— Наверное, потому, что он и кротость — совершенно разные вещи. Все равно что представить себе тигра с бантиком или голубицу, рвущую клювом добычу… — она помолчала и слегка усмехнулась чему-то. — Кроткий Гереро… В нем столько энергии… Простите, правильнее, наверное, сказать, было…

— Нет, почему же, — сухо сказал я. — Пока не кончился срок апелляции, о вашем знакомом…

— О вашем клиенте, — сердито поправила она меня.

— Хорошо, — согласился я, — о моем клиенте можно говорить в настоящем времени.

— Не знаю… Когда я представляю себе его замороженным, это все равно как… как конец.

— И замороженным вам его тоже трудно представить? — Я хотел задать самый обычный вопрос, но против моей волн откуда-то вылез сарказм. Одри Ламонт его тут же почувствовала. Она, похоже, вообще была совершенным инструментом, улавливающим людские эмоции.

— Да, трудно, — с легким вызовом ответила она. — Он всегда был полон энергии. Она просто бурлила в нем. Он не мог буквально сидеть на месте…

— Он был жесток?

— Нет, нет, — она бросила на меня быстрый взгляд. — Нет, жестоким его не назовешь. Удовольствия от жестокости он, по-моему, не получал… Но, с другой стороны, если он уж решил что-то сделать, он шел напролом. И если на пути оказывались чужие чувства и даже судьба, он пробирался сквозь них, как буйвол через кустарник…

Буйвол через кустарник. Она выбрала очень точное сравнение. Такое же, какое приходило и мне в голову. Но она не видела его, когда он жалел, что не верит. Она не видела надежды в его глазах. Тогда он не был буйволом.

— А если бы ему нужно было убить?

— Не знаю…

У меня было впечатление, что она могла бы сказать «да», но хотела быть объективной.

— Гереро был вспыльчивым?

— О да!

— Значит, в порыве гнева он мог бы ударить близкого человека?

Она сердито посмотрела на меня, и глаза ее потемнели и сузились.

— Он никогда не поднимал на меня руку. Понимаете, никогда! На меня никто не поднимал никогда руки. — Она вдруг усмехнулась. — Кроме меня самой… Боже, как это было давно… Есть еще у вас вопросы, мистер адвокат?

— Нет, — ответил я с сожалением. Мне хотелось поговорить с ней о чем-нибудь легком, например, о судьбах цивилизации или проблемах загрязнения окружающей среды.

Увы, я не знал, как перебросить мостик от наклонностей фабриканта игрушек к судьбам цивилизации, и поэтому выполз из кресла.

— Благодарю вас, мисс Ламонт, — я поклонился элегантно, как дипломат. Так, во всяком случае, показалось мне. Вполне вероятно, что со стороны мой поклон выглядел как конвульсия.

— Мистер Рондол, — вдруг сказала Одри Ламонт голосом, который звучал совсем по-иному, чем во время нашей беседы, — вы еще придете к нам? Без вопросов о Лансе Гереро? — Она улыбнулась и протянула мне руку.

— О да! — пылко воскликнул я. Наверное, слишком пылко и слишком громко, потому что она весело рассмеялась.

Глава 8

Оставался еще один человек. Садовник и шофер Гереро Джонас. Еще полчаса глупых вопросов, еще полчаса глупых ответов, еще полчаса пожиманий плечами — и совесть моя полностью успокоится. И я вернусь к своей блондинке, все тянущейся к маслу для загара, к уютному Гизелиному шуршанию за стеной, к привычному ожиданию клиентов. Но теперь уже с помощью двух чеков человека, мерзнущего сейчас в прозрачном саркофаге. Право же, грех было мне чувствовать к Лансу Гереро что-нибудь, кроме теплой благодарности. И грех было бы не поехать к Джонасу.