Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи) - Езетхан Уруймагова

Анна Федоровна смотрела тогда сквозь окно в глухую осеннюю ночь, и казалось ей, что идет она с завязанными глазами по краю высокого обрыва…

Много лет прошло с тех пор… Когда-то длинные русые тугие косы она выкладывает теперь на голове белоснежной волнистой короной. Она теперь заслуженная учительница, депутат Верховного Совета республики, преподает русский язык в мужской школе. Каждый год, когда порог ее класса переступают молодые практиканты, она с юным волнением следит за тем, чтобы ее ученики, упаси боже, как она говорит, не подвели молодого, смутив его каким-нибудь поступком.

Неделю назад она предупредила свой класс, что в их школе будут проходить практику студенты педагогического института.

— Через десять минут, ребята, придут и сами студенты, их профессор и методист… Все ли у вас в порядке?

— Все, все, Анна Федоровна, — ответил староста класса и обратился к краснощекому ученику, который получил вчера тройку по географии. — Ты всегда не успеваешь писать диктант. Садись вперед, а то опять будешь сто раз переспрашивать, спутаешь все…

— Ладно уж, подумаешь, — обиделся краснощекий, но все же пересел на первую парту.

Еще не прозвенел звонок, а класс Анны Федоровны был уже готов. У передней стены сидели студенты, возле первой парты, куда пересел краснощекий, поместился методист. Профессор и Анна Федоровна уселись немного в стороне.

В класс вошла тоненькая высокая девушка в очках. Она часто моргала близорукими глазами и не знала, куда деть руки. Она их то совала в карманы жакета, то неестественно прямо вытягивала по швам. Звонким дрогнувшим голосом она сказала:

— Здравствуйте, ребята!

Ей ответили дружным «Здравствуйте!»

Она слишком долго листала журнал, побелевшими губами чересчур громко выкрикивала фамилии учеников. Потом объявила, что сейчас будет диктант.

— Достаньте тетради, ребята, — сказала она.

Зашуршала бумага, дети, как по команде, взяли ручки и приготовились писать.

Анна Федоровна все время ловила на себе вопрошающие детские взгляды и чуть заметным мягким кивком головы давала знать своим ребятам, что довольна ими.

Молодая учительница волновалась и слишком быстро читала текст.

Краснощекий, как того и ждали товарищи, не успевал записывать. Он растерянно поглядывал то на класс, то на Анну Федоровну. Он знал, что она не может сейчас вмешаться в урок, и стал беспокойно ерзать на парте и оглядываться на товарищей. Все были заняты и не обращали внимания на краснощекого. Его глаза налились слезами, и, отчаявшись, он положил ручку на парту, успев записать только первое предложение.

Молодая учительница неожиданно отошла от стола и стала ходить между партами. Голос ее звучал то у передних парт, то у задних. Класс забеспокоился, стриженые головы поворачивались, следя за учительницей. Это отвлекало внимание от диктанта.

Методист и профессор переглянулись, и краснощекий услышал приглушенный шепот методиста: «Плохо, очень плохо, во время диктанта ходить нельзя»…

Мальчик бросил на Анну Федоровну умоляющий взгляд, но она не поняла его. «Плохо, — подумал краснощекий, — ей поставят двойку?» Его личное горе вдруг отодвинулось. Забыв о том, что ему самому грозит двойка за ненаписанный диктант, он вырвал из тетради лист, где стояла только первая фраза диктанта: «Грядущее принадлежит нам». Но лист оторвался неровно, и на нем осталось слово «грядущее». Он торопливо написал на обрывке: «Вовка, передай ей — грядущее — поставят двойку, ходить нельзя».

Он свернул записку и передал на заднюю парту. Записка, как по конвейеру поползла в конец класса и попала в руки старосты. Тот дважды прочел ее: «Вовка, передай ей — грядущее — поставят двойку, ходить нельзя». Что за черт? — подумал он, но тут же понял.

В свою очередь староста вырвал из середины тетради развернутый лист и большими буквами красным карандашом написал: «Ходить нельзя, идите на место». Потом он вынул из-под парты левую ногу и булавкой прикрепил лист к колену.

Проходя между партами и повторяя текст диктанта, учительница вдруг заметила лист бумаги, прикрепленный к брюкам мальчика. Тот смущенно смотрел ей в глаза и показывал на свое колено. Она собралась было сделать ученику замечание, но, прочтя написанное, покраснела и молча прошла к столу.

Все это время краснощекий не сводил глаз с блокнота методиста, где, как иероглифы, темнели таинственные пометки.

Методист перечеркнул красным карандашом какой-то кружочек и рядом поставил маленький крестик. Краснощекий забыл о грозившей ему двойке, его волновал этот крестик. «Что он означает? — мучительно думал мальчик: — четверка или пятерка?»

В том, что молодой практикантке ни двойки, ни тройки не поставят, он уже был уверен.

На раскопках

[15]

Он энергичным жестом откинул одеяло, спустил ноги на пол и, нагнувшись к уху товарища, прошептал:

— Пойдем? Посмотри, какое голубое безмолвие… Весь лагерь спит.

— Пойдем, — приподнимаясь, ответил товарищ и пошутил: — Боюсь, Володя, что за время наших раскопок ты из инженера-геолога превратишься в поэта.

— В этом нет ничего удивительного — моя профессия близка к поэтической, только рифмы у меня не получаются… Возьми фуфайку, Алан.

— А сам? — спросил Алан.

— Я в кожанке пойду.

Дремотный свет луны сочится сквозь слюдяные оконца палатки. Он падает на две узенькие походные кроватки, вплотную придвинутые к полотняной стене, на металлический ящик, заменяющий двум друзьям и тумбочку, и сейф, и письменный стол.

Товарищи оделись. Володя невысок, плотен, у него темные, с легкой проседью курчавые волосы; Алан худощав и лыс, и товарищи говорят, что от своих древних предков, могучих аланов, он унаследовал только эту раннюю величественную лысину…

Лагерь геологоразведочной партии уже больше трех месяцев занимается раскопками мертвого города.

— Фонарь не забудь, — шепнул Володя, беря палку.

— По какой же тропе тебя повести? — спросил Алан.

— Ну, конечно, по той, о которой ты рассказывал, — ответил Володя. И, выйдя из палатки, восторженно прошептал: — Посмотри, голубое море звезд.

— Море звезд, — таким же восторженным шепотом повторил Алан.

Друзья бесшумно проскользнули мимо белых палаток лагеря, обогнули высокий холм и углубились в темную узкую лощину. Дрожащие лунные тени стелились по дну лощины, повеяло неприветливым холодком.

— Сейчас пройдем эту лощину, поднимемся и попадем в мой фамильный склеп, — шутил Алан, идя впереди товарища.

— Скоро рассвет, — сказал Володя, очарованный безмолвной красотой горной ночи.

— До рассвета вернемся, еще будем храпеть на кроватях, как молодые боги. Не хочу тебе днем показывать эти места, не интересно, — сказал Алан.

— Надо вернуться до приезда Ольги Кондратьевны. Мы преподнесем ей горные фиалки.

Со дня на день лагерь ждал приезда из Москвы академика Пчельниковой, известного ученого-археолога. Пчельникова много надежд возлагала на своего любимого ученика Алана, который недавно защитил кандидатскую диссертацию.

— Ты, — говорила она ему, — должен помочь своему маленькому народу понять историю его далеких предков — аланов. Археология — наука интересная, но без любви лучше на эту работу не идти.

Когда после войны Алан вернулся на кафедру, Пчельникова долго трясла его большую руку и, погладив ладонью его ордена, сказала:

— Герой! Ты настоящий богатырь, недаром зовут тебя Аланом. Начинай работать.

На раскопки мертвого города в горы Осетии Алан был послан в качестве старшего научного сотрудника. За башней, к которой направлялись друзья, находилось кладбище, замурованное в горе. Еще на фабрике Алан рассказывал Владимиру о своем маленьком ауле, прилепившемся на краю горного ущелья. Сейчас представилась возможность показать другу старую башню и «фамильный склеп», как в шутку называл Алан кладбище своего аула.

— Ты знаешь, Володя, мне кажется, что в горах и звезды совсем другие…

— Ну, конечно, не то, что мои рязанские. У вас тут, как говорится, и ночи темнее, и очи чернее.

— Сколько лет я тебя знаю, и никогда не могу угадать — когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.

— Ух, как напугала… Смотри, ящерица, и та здесь особенная, пугливая, как серна, — тем же полушутливым тоном сказал Володя, отскочив в сторону.

Товарищи вышли на узенькую тропинку, повисшую на краю обрыва.

— По ней теперь уже никто не ходит. Ты смотри, поосторожней.

Мелкие камни срывались из под ног и скатывались в пропасть.

Товарищи вышли на маленькую площадку перед башней. У основания башни, в скале, было много расщелин, заложенных камнями. У одной из них друзья остановились. Алан опустился на камень.