Обещай, что никому не скажешь - Дженнифер МакМахон

Какой бы странной ни казалась жизнь в нашем доме, – если можно назвать домом кусок брезента, натянутый на столб и вбитый в землю колышками по кругу, – жизнь Дел выглядела еще более странной. Я жила в доме, где почти не было правил; Гэбриэл считал, что детям лучше расти самостоятельно, не оглядываясь на взрослых с их жалобами и придирками. Я знала, что отец порет Дел, если она не доедает свою порцию за обедом.

Пока мы шли, я рассказывала Дел о своей жизни на вершине холма, – о том, как мы ночуем в типи и обедаем в большом амбаре вместе с другими членами общины Нью-Хоуп. Я рассказала, как по вечерам Ленивый Лось включает маленький радиоприемник на батарейках и приглашает мою маму потанцевать. Иногда они заставляли меня присоединиться к ним, и мы совершали разные безумные телодвижения, изображая роботов, птиц или змей. Мы водили хороводы вокруг типи и каркали, как стая ворон.

Ленивый Лось старался заменить мне отца, но я не могла серьезно к нему относиться. Он каждый вечер рассказывал мне истории про хитроумного Братца Койота и первым стал называть меня Кузнечиком. Иногда я помогала ему делать ожерелья и украшения из веточек, камней, кусочков стекла и проволоки. Я отправлялась с ним в походы для сбора материалов, и мы возвращались домой с карманами, набитыми красивыми камешками, открывалками от пивных банок и стреляными гильзами.

– Вот тупость! – воскликнула Дел, когда я рассказала ей об этом. – Кому захочется носить украшения из всякого мусора?

Я рассказала ей о пере в его шляпе, которое он называл талисманом.

– А я думала, это мой папаша сумасшедший, – заявила она.

– Он не мой папаша, а просто Марк. Он нормальный, только немного чокнутый.

На самом деле Ленивый Лось подходил на роль моего отца больше любого другого человека, которого я знала. Я никогда не видела собственного отца, и ни один из других ухажеров моей матери не задерживался у нее надолго. Всю свою жизнь я втайне надеялась, что кто-то придет и заполнит пустоту, образовавшуюся на месте отца, и даже если этот человек носит шляпу с обвисшими полями, мастерит украшения из всякого барахла и танцует, как птица, пусть будет так.

– Как он себя называет? Слюнявый Лось?

– Ленивый Лось, – со смехом ответила я. – Ладно, нам нужно вести себя потише. Мы уже близко.

Я различала верхушку типи за деревьями, где заканчивалась тропа, и чуяла запах дыма из глинобитной печи, стоявшей рядом с амбаром. Я слышала голоса и старалась определить, кто это, пока мы с Дел подкрадывались все ближе.

К тому времени я уже хорошо знала всех постоянных жителей Нью-Хоупа и любила их всех, несмотря на разные странности. Гэбриэл был умным и очень терпеливым человеком. Он был тем, к кому обращались за помощью со сложной домашней работой или с любой нравственной проблемой. Его жена Мими была на десять лет моложе его, но никто не сомневался в ее любви, граничившей с преклонением. Он был смыслом ее жизни, и все его мечты о будущем Нью-Хоупа по определению становились и ее мечтами.

Брайан и Лиззи были единственными из остальных членов общины, кто с самого начала поверил в него. Им было уже за сорок, и они мастерили глиняную посуду, которую продавали на ремесленных ярмарках. Они жили в небольшой хижине возле козьего овина. Козы были идеей Лиззи. Она надеялась, что община сможет заработать на продаже козьего молока, сыра и даже мыла, сделанного из козьих сливок. Когда мы завели коз, она обнаружила, что у них тут же заканчивается молоко, если они не беременны, а если беременны, то тут же вставал вопрос: как избавляться от их потомства? Лиззи показалось слишком жестоким убивать козлят, так что козы не приносили почти никакой пользы, если не считать переполоха, который они вызывали каждый раз, когда проникали через ограду в сад и заходили в открытые двери. Однажды они проели дыру в брезенте нашего типи.

Шон и Доя были молодой парой, жившей в бревенчатой лачуге с глинобитной крышей за парником. Шон был нашим механиком и мастером на все руки. Он поддерживал автомобили и трактор в рабочем состоянии. Если что-то ломалось, то он все это чинил. Доя проводила большую часть времени с Рейвен, беспокойным младенцем, которого нельзя было надолго оставлять без внимания.

Зак был рыбаком в Дартмуте, когда прочитал статью Гэбриэла о нашей общине, написанную для местной социалистической газеты. Он приехал сюда автостопом, чтобы побеседовать с Гэбриэлом и провести выходные в Нью-Хоупе… да так и остался здесь. Когда он не читал потрепанные книжки в бумажных обложках, вроде «Сиддхартхи»[10] или «Манифеста коммунистической партии», то играл песни Боба Дилана на ободранной шестиструнной гитаре. Зак был очарован Гэбриэлом и проводил с ним долгие часы в тихих, но оживленных дискуссиях об устройстве настоящего демократического общества.

Когда деревья поредели до соснового подлеска, а земля выровнялась, я узнала голоса Дои и Мими, доносившиеся с поляны. Мы с Дел прятались за огромным валуном у начала тропы. Типи находилось слева от нас, так близко, что мы слышали запах сырого брезента. Справа стоял большой амбар. Между двумя сооружениями располагалась куполообразная глинобитная печь, где мы выпекали хлеб. За дымящимся, обмазанным глиной курганом можно было различить край огорода и набивное чучело, которое смастерили мы с матерью.

Мими и Доя стояли спиной к нам у длинного деревянного стола перед печью, разминая тесто для хлеба. У обеих женщин были длинные волосы, опускавшиеся ниже лопаток; у Дои они были черными и кудрявыми, а у Мими – прямыми и каштановыми. Рейвен дремала на одеяле в тени под рабочим столом.

– Я же сказала, что живу в типи, – прошептала я. Дел кивнула в ответ с широко распахнутыми глазами, впитывая незнакомые зрелища, запахи и звуки. Мы старались услышать, о чем говорят Доя и Мими.

– Я лишь говорю, что он нехорошо поступает с тобой, – сказала Мими. – Даже отказывается признать, что это его ребенок. Кого он обманывает?

Странно. Они говорят о Шоне? Он нежно любил Рейвен, да и Дою, если уж на то пошло.

– Он знает, – отозвалась Доя. – Само собой, он знает. Думаю, проблема в том, что он не хочет, чтобы другие люди знали об этом, но я согласна. То есть Рейвен – моя дочь. Она останется со мной, кого бы я ни назвала отцом. – Она опустилась на корточки и погладила лоб ребенка.

– По-моему, это неуважение, – продолжала Мими. – Кажется, будто он лжет, только и всего. Лжет всем, и ей в особенности. Я считаю, что это паршиво, и Гэбриэл тоже так думает.

– Значит, Гэбриэл может вынести приговор? Я хочу сказать, «кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень»[11], и так далее.