Новые райские кущи - Татьяна Александровна Алюшина

привлекательностью. Такой чисто мужской красотой и энергией. Харизмой, как сказали бы сейчас. Он был очень умным и такой… мощной, цельной натурой. И постоянно учился. Окончил курсы красных командиров, потом служил на Балтфлоте. Бабушка учила его иностранным языкам, потом учился на инженера-механика, когда уже университет в Питере открылся… — Соня тряхнула головой, останавливая себя. — Ладно. Я могу долго о них рассказывать.

— Я с удовольствием послушаю, это необычайно интересно, — подбодрил Соню Ладников, отвернувшись от фотографии и посмотрев на девушку.

— У нас несколько иная задача, — напомнила ему Софья, — но кое-что про них еще надо рассказать. Ты же любишь, когда информация как можно более полная, — заметила она и предложила немного искусственным бодрым тоном: — Ну что, обратимся к Древу жизни?

— Давай обратимся, — кивнул Ярослав.

— Тебе как удобней, чтобы я указкой показывала? — поинтересовалась Софья предпочтением гостя.

— Обязательно указкой, — запросил предложенную «опцию» Ладников и пояснил, усмехнувшись: — Ты же знаешь, мне ужасно нравится, когда ты включаешь ученого.

— Ну, давай включу, — усмехнулась ему в ответ Соня, беря указку, находившуюся в углу у одного из стеллажей. Встала напротив генеалогического панно и приступила к пояснениям: — Ну что, смотри: вот это у нас Прохор Поликарпович и Агриппина Александровна Октябрьские, прародители и зачинатели рода так сказать. — Она указала кончиком указки на первые два нижних круга в основании «Древа». Самые большие. — Они поженились в семнадцатом году, когда деду был двадцать один год, а бабушке — восемнадцать. А уже в восемнадцатом у них родился первенец, сын Архип. В тысяча девятьсот двадцать первом году родился второй сын, Павел. И третий сын — Ерофей — родился в двадцать пятом. И тут у нас имеется интересный момент, о котором бабушка, излагая тебе краткую историю, не упомянула. — Соня лукаво-загадочным взглядом посмотрела на Ладникова.

— Заинтриговала, — ожидаемо заинтересовался тот.

— Дело в том, что Прохор с Агриппиной оставили сокровища не только старшему сыну, но и двум другим. Павлу следовало сохранять три малоизвестные картины кисти Серова, Репина и Шишкина. Подлинники, понятное дело. А младшему, Ерофею, достались уникальные фолианты. Десять совершенно раритетных книг, в числе которых — первые издания Карамзина и Пушкина, не говоря уж о более ранних книгах времен еще Анны Иоанновны.

— Ну ни фига себе… Это же… — протянул ошарашенный такой информацией Ярослав.

— Ага, — подтвердила Соня, довольная его реакцией. — То самое, что ты подумал.

— И они до сих пор находятся в семье? — с ошарашенным видом переспросил Ярослав.

— В семье, но не совсем. С этими сокровищами все не так прямолинейно, как в нашем случае, — продолжила пояснять Соня. — Дело в том, что Павел погиб на войне, не успев жениться и не оставив потомство, и картины перешли под присмотр Ерофея. С тех пор они остаются в той ветви семьи, у третьего, младшего сына. Только они отдали картины по специальному договору на ответственное хранение и как бы в аренду Русскому музею в Питере, где их и выставляют в числе прочей постоянной музейной экспозиции. Но плату за их эксплуатацию семья не взимает. Приблизительно по такому же договору бо́льшая часть раритетных книг отдана в Центральную научную библиотеку, где те и хранятся.

— Ну, молодцы, — с одобрением покивал Ладников и спросил: — То есть потомки третьего, младшего сына живут в Питере, а старшего — в Москве, я правильно понял?

— Именно так. Когда началась война, на фронт ушли трое Октябрьских: сам Прохор Поликарпович, его старший сын Архип и средний сын Павел. В Ленинграде же остались Агриппина, их младший сын Ерофей, которому к тому моменту исполнилось шестнадцать лет, жена Архипа Елизавета и их маленький сын Егор, которому еще не исполнилось и трех лет. Они все выжили.

— Повезло, — отметил Ярослав. — Особенно удивительно, что сумел выжить такой маленький ребенок.

— Без сомнения, им очень повезло, — покивала, соглашаясь, Софья. — В основном в том, что дом, в котором они жили, не разбомбило и что никто из них не попал под обстрел и не погиб под бомбежками. Но по большей части они выжили в блокаду только благодаря силе и стойкости духа каждого из них, а еще — дальновидности и мудрости деда Прохора. В тот день, когда началась война, после радиообращения Калинина к народу Прохор Поликарпович сразу же сообразил, чем может обернуться для Ленинграда эта война. Он же не простым человеком был, а занимал какой-то пост в Адмиралтействе и обладал гораздо большей информацией, чем обычные граждане. Поэтому, даже не дослушав до конца выступление Калинина, он отдал жене и сыновьям распоряжение немедленно отправляться по магазинам и на рынок. Покупать крупы, растительное масло, муку, спички, мыло… все, что может понадобиться для длительной осады.

— Подожди, — остановил ее рассказ Ярослав. — Даже если он имел отношение к Штабу флота и Штабу обороны, вряд ли он мог предполагать, что будет блокада. Насколько я помню, наши военные руководители считали такое развитие событий возможным, но маловероятным.

— Версии были разные, — кивнула Софья, соглашаясь с его доводами. — Кто-то считал, что существует прямая угроза Ленинграду, а кто-то утверждал, что после финской войны границы достаточно надежно отодвинуты. Но не суть. Не в этом дело. Просто Прохор с Агриппиной прекрасно знали, что такое голод. Они же все первые годы революции и Гражданской войны находились в Петрограде, а тогда в городе царил настоящий голод и полная разруха. Суп «Черные глазки» считался небывалой роскошью. Знаешь, что это такое?

— Первый раз слышу, — отрицательно покрутил головой Ладников.

— Это суп из сушеной воблы. Причем не такой, как мы ее себе представляем, а старой, бог знает где лежавшей и хранившейся годами, задубевшей до каменного состояния и побитой пищевым червячком. У них старший Архип выжил только потому, что Агриппине, как работнику Совнаркома, беременной, и потом и родившей, давали усиленный паек. В который входила сушеная морковка вместо чая, сухари-чернушки и та самая вобла.

— Жесть, — впечатлился Ярослав.

— Ага. Треш такой реальный, как выражаются Тори с Дашкой. Поэтому-то дед, зная, что уйдет на фронт, и постарался как можно больше всего продумать и сделать для семьи. У них имелась небольшая дачка, выделенная им как партработникам. Они там не сажали никаких грядок, но вместе с домом был еще и сад. Они собирали фрукты-ягоды, сушили и ели эти сухофрукты аж до следующего урожая. Да еще много разных трав, бабушка любила травяные сборы. И, главное: в подполе на даче хранилось сушеное мясо. Их друг и товарищ по партийной работе был заядлым охотником и частенько привозил из своих охотничьих походов высушенные до каменности тонкие такие пластины сырого мяса, которые могли