Записки усталого романтика - Михаил Задорнов

И его можно понять...

На Брайтоне даже сменили новые американские телефоны-автоматы на старые. Новые были созданы «во имя человека», чтобы не подбрасывать монеты в течение разговора, не отвлекаться. Усовершенствовали конструкцию. Бросаешь начальные четверть доллара, разговариваешь семь, десять, тридцать минут. Закончив говорить, вешаешь трубку. Телефон-автомат звонит. Снимаешь трубку – тебе робот сообщает, на сколько ты наговорил и сколько еще надо опустить. Нашли дураков! Причем ладно бы наши просто уходили, нет. Они ведь еще должны испытать удовольствие или, как выражались ранее, чувство глубокого удовлетворения. Оттого, что они кого-то объегорили хоть в мелочи. Поэтому наши все-таки снимают трубку и радостно говорят: «Пошел к черту!» И только после этого уходят, нет, убегают с чувством глубокого удовлетворения.

Я не случайно все время пишу «наши, наши, наши». Это действительно наши люди, прежде всего – по хромосомному набору.

Некоторые по привычке даже празднуют 1 Мая. Многие отмечают и американские праздники, и советские. Я спрашивал, не выходят ли 1 Мая по привычке на демонстрацию?

Шутки шутками, а кто-то вступил в американскую коммунистическую партию. Говорят, в связи с перестройкой скоро будут переводить непосредственно из нашей коммунистической партии в американскую, если из их партии, конечно, придет официальный запрос...

Можно изменить фамилию, имя, лицо, Родину, но нельзя изменить хромосомный набор.

Самое большое количество доносов в Америке идет с Брайтона. Это хромосомный набор!

У кого-то за соседним столиком в ресторане «Русь» вспенилась открытая о стол бутылка пива. И это хромосомный набор.

Кто-то предложил мне купить выломанный из машины приемник. А хозяйка ресторана ведет меня на кухню:

– Купи пальто!

Спекулировать в стране, где есть все, может только наш человек.

– За семьдесят долларов отдам!

Я вижу, что пальто стоит как минимум триста долларов. Из дорогой материи. Новое...

– Откуда оно? – спрашиваю я.

Она глазами показывает мне в угол. Там на стуле сидит цыган. Воруют! Самонадеянные американцы думают, что они справились с проблемой воровства. Научно-исследовательские институты работали у них над решением этой проблемы. И решили. Цену на товаре стали указывать закодированными магнитными полосками.

И если их не размагнитить, они зазвенят в дверях магазина. Размагнитить эти полосы человек не может. Надо знать код. А в кассе щуп компьютера одновременно и засылает в компьютер цену, и размагничивает полосы. Так что у тех, кто заплатил, покупки не звенят в дверях, а звенят только у тех, кто прошел мимо кассы.

Научно-исследовательские институты с решением этой задачи, как им казалось, справились. Как бы не так! Наши просто отрывают ценник с магнитными полосами и выносят те товары, которые им нравятся. И все!

Мы – непобедимый народ! Американцы это начинают понимать. И я думаю, они никогда не будут с нами воевать. Они понимают, что мы им просто что-нибудь оторвем от их ракеты.

Что мы непобедимы, я понял, когда увидел, как наши покупают бананы в супермаркете. Самообслуживание. Бананы кладутся в полиэтиленовый пакет, пакет опускается на весы. Весы говорящие: сообщают, сколько ты должен заплатить. И выдают чек. Вы обклеиваете этим чеком пакет и идете в кассу, где с вас и берут деньги согласно чеку. Так делают американцы. А наши? Наши кладут полиэтиленовый пакет на весы вместе с бананами и... приподнимают связки бананов! Тупые американские весы тут же выдают чек с ценой за вес полиэтиленового пакета. И только такой же слаборазвитый, как и его весы, американец в кассе не может понять, почему за такую кучу бананов – всего несколько центов.

Конечно, среди наших эмигрантов много приличных и интеллигентных людей, уехавших по идейным соображениям, а не для того, чтобы с утра не бояться ОБХСС. Они знают английский. Среди них есть писатели, художники, врачи, бизнесмены, которых уважают коренные американцы. Есть среди них и бедные, живущие впроголодь. Но хромосомный набор нашего человека виден не по ним, а по большинству наших эмигрантов. Конечно, дети этого большинства вырастут другими. Они будут знать английский. Их влекут компьютеры и хорошие фильмы. Они вырастут американцами. Но их родителей уже не переделать. Они наши! Они плачут, когда поют русские песни. Они любят язык своего детства. Они любят наших артистов. В ресторанах они заказывают самые новые советские песни.

«...Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров...»

Эмигранты любят свою Родину издалека. Как сказал мне один из них: «Можно жить в любом государстве, но Родина у тебя одна...»

Даже те из эмигрантов, кто интеллигентно ругает Брайтон, кто живет среди американцев и, казалось бы, бесповоротно обамериканился, – иногда, ну хоть разок в год, а заглянет на Брайтон. Это для них уголок Родины. Здесь им искренне нагрубят, откажет в месте швейцар перед входом в ресторан, а потом обсчитает официант.

Но и накормят по-русски сразу и осетриной, и пельменями, и картошкой... С черным, вкусным, привезенным кем-нибудь из родственников, настоящим хлебом!

Больше всего эмигранты рады привезенному им с Родины черному хлебу...

Да, Брайтон – это частица Родины! Здесь до сих пор сидят на кухнях и до сих пор генетическим полушепотом ведут задушевные разговоры о непорядках в России. Но здесь могут и помочь тебе, и понять тебя, как никогда не помогут и не поймут тебя улыбчивые американцы.

Брайтон – это уголок Родины.

Однако всем эмигрантам ужасно хочется побывать на настоящей Родине. Хочется показать своим прошлым друзьям, какими они стали. Чтобы все увидели их машины – длинные-предлинные, времен тех фильмов, которые по нескольку раз смотрели в юности. Чтобы все увидели их серьги, золотые-презолотые.

«...Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом...»

Эмигрант – это человек с одним крылом. Огромным, размашистым, но одним.

Поэтому они и любят эту песню. Под нее они чувствуют свою роскошную неполноценность, богатое несовершенство, веселье несостоявшегося счастья...

Наши эмигранты в Америке напоминают ребенка, выросшего без отца при богато фарцующей маме!

Вован тоже наш человек...

– К сожалению, Миша, я не могу сегодня прийти к тебе на концерт. Я еще здесь плохо знаю тюремщиков... Не отпустят.

Вован потерял оба крыла, но сохранил главное – чувство настырного советского оптимизма.

– Ничего страшного... Конечно, срок серьезный, сто с гаком, но мне обещали, если буду хорошо себя вести, скостить срок лет на пять, а то и на десять!

Я слышу в трубке, что его торопят.

– Мне пора, – говорит он. – Обедать зовут. У меня здесь особая кухня. Ко мне здесь относятся с уважением.