Предсказанная - Татьяна Апраксина

Перед глазами мельтешили черные мушки. Удар по голове даром не прошел.

— Может, хоть ты помолчишь?! — сказал он Анне. Резче и громче, чем сам хотел.

Заткнулись все разом. Вадим почувствовал, что на скулах выступает неровный румянец. Привлекать к себе внимание он не хотел. Просто — чуть тишины. Анна ошеломленно похлопала глазами, потом улыбнулась, пожала плечами.

— У тебя голова болит. Таблетку дать?

— Э… а мне после выпитого и прочего хуже не будет?

— Не должно, — пожала плечами девушка.

— Не уверена, дорогая, не уверена… — встряла Софья. — Давай-ка без таблеток, по старинке.

Она пересела поближе к Вадиму, заставила его наклонить голову к груди. Пальцы скользнули от затылка ко лбу. Вадим поежился от удовольствия. Потом стало хуже — женщина впивалась остро заточенными ногтями то в виски, то в переносицу. Точки массажа отзывались неприятной тянущей болью. Когда Софья добралась до основания черепа, Вадим тихо взвыл. Заныло даже в пояснице.

— Терпи, терпи, красавчик. Еще немножко совсем терпеть осталось…

Боль отступала постепенно, и полностью так и не ушла. Но стало заметно легче — по крайней мере, зрение прояснилось, звуки уже не казались такими злыми. Вернулось легкое и приятное опьянение. И Софья уже не раздражала, напротив, казалась очень милой и обаятельной. Вадим повнимательнее присмотрелся к ней. Одета совсем просто — синяя майка со шнуровкой на груди, вытертые серые джинсы, высокие кроссовки. Мелко вьющиеся волосы окружают лицо грозовым облаком. Ярко-алая помада на всегда готовых улыбнуться губах.

— Вот так вот, — похлопала его Софья по спине. — Таблетки потом будешь пить, пока не надо.

— Мы уже поедем куда-нибудь, или как? — Анна недовольно хмурилась.

— Конечно-конечно, уже едем. Одноглазый, ты слышал? Давай-давай…

За окном мелькали знакомые места — Манежная, Александровский сад. Судя по всему, Одноглазому было наплевать на правила дорожного движения. Ехал так, как ему было удобнее. Впрочем, аварией это не грозило — все равно они были одни на улице.

Потом Вадим ненадолго задремал, положив голову Анне на плечо. Точнее, он был уверен, что Анне. Когда машина остановилась и он открыл глаза, оказалось, что — совсем наоборот.

— Э… извините, — смущенно сказал он.

— Ерунда, — отмахнулась брюнетка. — Выходите, драгоценные.

— Где это мы? — спросил Вадим, рассматривая памятник — два солидных мужика в старорусских одеяниях, один держит перед собой крест в полтора своих роста.

— Славянская площадь. А это — Кирилл и Мефодий.

— Ага-а, — улыбнулась Анна. — А кто, значит, не будет писать кириллицей — тому вот этаким дубьем по голове. Чтоб впредь неповадно было…

Рассмеялся даже Флейтист. Одной рукой он держал за намотанные на руку волосы Серебряного, в другой была флейта. Кажется, ему было удобно. Вадим невольно еще раз сравнил его с Андрюхой. Да уж, сын получился — копия отца. Чтобы их отличить, нужно было заглянуть в глаза. Андрей был человеком, Флейтист — порождением Полуночи. Такой темной колодезной глубины взгляда у людей не было.

— И что мы хотим от этого памятника? — спросил Вадим. Все прекрасно и весело — вот только тело требует принять горизонтальное положение. — Не кажется ли…

— Сейчас-сейчас, не спеши, гитарист, — прервала его Софья.

Вадим медленно начинал злиться. Усталость брала свое. Он хорошо знал это за собой — чем сильнее выматывался, тем резче и невнимательнее становился. Нередко случалось так, что обвал событий приводил его в состояние равнодушного полена. Впрочем, огрызалось полено неплохо, метко. Обычная стеснительность пропадала — а с ней и чувство меры. Иногда под раздачу попадали и весьма нужные люди. Но в такие моменты Вадиму было все равно.

Лучше всех понимал, что с ним происходит, как раз Андрюха. Выгонял всех без разбору — и важных, и случайных гостей. Без вопросов делал чай, готовил пищу, задергивал шторы и оставлял Вадима в тишине и покое. Сам как-то удивительно тихо сидел на кухне или в коридоре. В частности, за это Вадим его и любил — за умение верно и вовремя прийти на помощь. Вот кого сейчас не хватало. Флейтист-старший явно не собирался делать ничего подобного. Только дразнил удивительным сходством с Андреем.

Ночной воздух сейчас не радовал. Вадим любил прогулки по ночной Москве — после часа, после двух ночи, когда в центре почти никого нет. Только другие любители тишины и одиночества. И все уважают друг друга, принимают без объяснений. Никаких пристальных взглядов, громких голосов. Тесное тайное общество гуляющих в темноте. Вадим неплохо выучил кодекс ночных встреч — не болтай по пустякам, не требуй внимания. Но и не бойся — с тобой поделятся водой или припасенным бутербродом, подскажут, где опасно.

За несколько лет таких прогулок — летних или осенних, Вадим научился понимать случайных попутчиков без слов. Кто-то помогал ему, кому-то он помогал сам. Он никогда не запоминал лица — все равно в дневной жизни им не было места. Наверное, встречался он и с обитателями Полуночи. К счастью — не узнавал близко. Город был важнее людей.

Сейчас же он казался настороженным, ощетиненным балконными решетками и оградами. Словно пытался укрыться от чужого присутствия, плотнее прикрыть глаза окон. Тишина была неласковой. И воздух не освежал — с трудом проходил в глотку. Город терпеливо выжидал, пока закончится ночь чужого праздника.

— Судья! — позвал Флейтист, постучав флейтой по основанию памятника.

Несколько минут ничего не происходило. Потом Вадим заметил, как от подножия скульптуры отделяется едва заметный силуэт старика. Длинная грубая рубаха, подпоясанная тонкой полоской кожи. Густая борода, седые волосы ниже плеч, расчесаны на пробор. Чуть сутулясь, старик опирался на длинный посох. Прямо эталонный волхв, согласно представлениям двадцать первого века.

Волхв, судья, или кем он там был, обрел материальность.

— Што, — неласково поинтересовался он. — И в праздник отдохнуть не дадите?

— Прости, судья, иначе не могли. — Флейтист говорил вежливо, но твердо. — Наши свидетели — двое из Полудня, ждать они не могут.

— Да я уж понял, — пожевав губами, сказал старик. — Подходите по одному, баловни.

— Нужно что-то объяснять? Я не уверен, что… — шепотом спросил Вадим у Софьи.

— Да нет, смотри, сам поймешь.

Первым Флейтист подвел Серебряного. Тот не особо сопротивлялся, шел покорно. Видимо, гривой своей дорожил. Судья поднял руку, коснулся пальцами его лба. Тяжелые веки прикрыли круглые совиные глаза. Потом старик молча кивнул, подошел к Флейтисту. Процедура повторилась. Жестом он подозвал Софью. Потом настала очередь Анны. Девушка слегка вздрогнула, когда крючковатые пальцы легли ей на лоб, откинув челку. Но, судя по всему, ничего неприятного в этом не было — через минуту, когда волхв убрал руку, она улыбнулась, встряхнула головой.