Свет и тьма, или Поэма о трех девицах - Николай Иванович Хрипков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смирись же, Вера! Будь покорна
Ты Божьей воле!
— Ладно, мама!
Я всё отлично понимаю.
Не уговаривай меня!
Болезнь проходит. Горе тоже!
Переживу! Не бойся, мама!
Тут дверь тихонько заскрипела
И приоткрылась. В черном Надя
Стоит смиренно у порога.
— Ну, ты чего застыла, Надя?
Пришла так проходи давай!
Подруге Вера улыбнулась,
Приподнялась.
— Не знаю даже,
Быть может, я пришла некстати.
Скажите, сразу я уйду.
— Да проходи, ей Богу, Надя!
Ведь ты же Верина подруга.
Прошла. А Вера на кровати
Присела. Тихо улыбнулась.
— Я вижу у тебя животик.
— Да вот всё как-то получилось.
— А где отец? С тобой приехал?
— Да нет! Женатый он.
— Кобель?
— Ну, где-то так.
— Смотри, как складно
У нас с тобою получилось.
Пожили в городе, ребенком
Успели мы обзавестись.
Да только моего… Да ладно!
Словами горю не поможешь.
А знаешь, что…
Глядит на маму.
— А в доме есть у нас вино?
— Ну, это… сделаю, девчонки.
Я быстро. Вы уж приготовьте
Себе тут что-нибудь на стол!
Сидят они до поздней ночи
Две закадычные подруги,
Две деревенские девчонки.
То посмеются, то поплачут.
И говорят о том, о сем.
Они теперь уже другие,
Мудрее стали, посерьезней.
И каждая себе сказала:
— Какой же дурой я была!
В окно на них луна глядела.
И звезды им мигают. Что уж!
Жизнь продолжается, девчонки.
Вы только душу сохраните,
Не истреплите по углам!
Кто знает, что там будет дальше.
И счастье будет, и ненастье.
Отчаиваться же не надо.
Ведь это очень тяжкий грех.
Глава тридцать девятая
ЛЮБА ЕДЕТ ДОМОЙ
Конечно, родилась я поздно,
Не современная совсем.
И как на белую ворону,
Другие смотрят на меня.
Сейчас не так, как пишут в книгах.
Девчонки раскрепощены.
Ночные клубы, вечеринки,
Без всяких обязательств секс.
Бери от жизни всё, что можешь –
Девизом стало молодых.
Как можно больше удовольствий!
Оставь проблемы для других.
Но сыр бесплатный в мышеловке
Бывает только, и за всё
Платить приходится. И плата
Бывает эта велика.
Хотя я не права, наверно.
Кто обобщает, упрощает.
И в многоцветье одноцветье
Увидеть только может он.
Жить надо так, чтоб не стыдиться
Своих поступков. Остальное
Не так уж важно. А за модой
Гоняться тоже, что за тенью.
Она уже постель стелила.
И тут звонок. Какой-то номер…
Она его впервые видит.
Кто это может ей звонить?
— Ой, Люба! Здравствуй! Тетя Маша,
Твоя соседка. Не узнала?
Ну, как дела твои, Любаша?
У Любы сердце защемило.
— Да что случилось, тётя Маша?
— Ой! Только не переживай!
Да так оно нормально вроде.
Сережка учится неплохо.
— Да говорите, тетя Маша!
Случилось что-то с мамой? Ну!
— Да. Приступ был. Она в больнице
Сейчас лежит. Ну, а Сережка
У нас. Такие вот дела.
— Всё так серьезно?
— Ой, не знаю.
Но всё же позвонить решила.
Такие вот дела, Любаша.
За братика не беспокойся!
Он поживет пока у нас.
Вот так.
— Спасибо, тетя Маша.
Всю ночь она без сна лежала
И плакала. А ранним утром
Уже стояла у дверей.
Ждала инспекторшу по кадрам.
Пришел Степаныч, запыхался.
— Конечно, Люба. Понимаю.
Такое дело. Всё же мама.
Ну, это, Люба… Возвращайся,
Как это, значит… Как родная,
Ты, это… стала для меня.
И это… вот возьми немного.
Ребята наши подсобрали.
— Зачем?
И старческую руку
Отодвигает от себя.
— Ты это… так не надо, Люба.
Обидеться ребята могут.
У нас традиция такая
Всегда друг другу помогать.
— Ну, правда, лишнее.
Зачем же?
Получку вот недавно дали.
— Да знаю я твою получку.
Бери, тебе я говорю!
Тут молча Саша подошел,
Сказать хотел он что-то Любе.
Но мнется, не промолвит слова.
— Спасибо вам! — сказала Люба.
— Всё! до свиданья! Мне пора!
— Чего ты встал? — шепнул Степаныч.
— Как чурка хлопаешь глазами?
Ну, ты мужчина или тряпка?
Беги, скажи ей что-нибудь!
Она шагает к остановке
И ничего она не слышит.
Догнал ее и, задыхаясь:
— Я, кажется, люблю тебя.
— А если кажется, то, Саша,
Крестится надо!
И в автобус,
Что замер и по-джентельменски
Пред нею двери распахнул.
Она лишь вечером добралась
До Чернореченска. В больнице
Сказали; пусть приходит утром.
Сейчас ее уже не пустят.
Таков порядок.
— Но скажите,
Хотя бы, как она.
Я дочь.
— Поймите, девушка, — сказала
Ей медсестра.
— Я лишь дежурю.
Не лечащий я врач.
— Но всё же!
Как мама чувствует себя?
— Давайте поглядим!
Листает.
— Вчера ей камни удалили.
В реанимации она.
— А состояние какое?
— Ну, вот выходит, что не очень.
— Пожалуйста, хотя б глазочком
Позвольте на нее взглянуть?
— Да как вы только не поймете:
Нельзя!
— Всего одним глазочком!
Я даже заходить в палату
Не буду. Умоляю вас!
— А мне потом влетит за это.
— Я столько не видала маму.
Ну, разрешите хоть взглянуть?
— Ну, ладно! Вот халат, бахилы.
Лишь через дверь. Нельзя в палату!
Идемте!
Мамочка родная!
Как похудела, почернела,
Лежит и глаз не открывает.
Да хоть живая ли она?
Позвать ее хотела: мама.
И еле-еле удержалась.
Пошла. Куда идти? Не знает,
Где эту ночь ей переждать.
Одно лишь место — на вокзале.
Хоть есть знакомые, но как-то
Ей неудобно завалиться:
— Позвольте переночевать!
Глава сороковая
НАДЯ. ПРИВОЗЯТ ИЗ РОДДОМА
Когда отхлынут холода,
И снег просядет, почернеет,
Как бриллианты засверкают
Сосульки на карнизах крыш,
Опять поверить в перемены
Душа желает. Всё плохое
Пускай растает, как сугробы,
Уйдет, как талая вода…
Таким погожим днем весенним
Вернулась Надя из роддома.
Привез сосед ее на «Ниве».
И не одну. С крикливым свертком.
А у крыльца ее подруги
Встречают так, как будто Цезарь
Вернулся в шумный Рим с победой
Над беспокойными врагами.
И где они цветы достали?
Как будто бы оранжерея
У них в деревне существует.
Визжат и прыгают, как дети.
Передают из руки в руки,
Как эстафету, этот сверток.
— Ой! Вылитая тетя Зина.
— Нет! Мамин носик, подбородок!
Ну, вырастит такой красавец,
Всем девкам сердце разобьет!
Одна стоит в сторонке Вера.
Такое хмурое лицо.
Вот-вот она сейчас заплачет.
К ней Надя подошла и молча
Младенца протянула ей.
Сначала Вера испугалась,
Попятилась, уперлась в стенку.
— Возьми! — сказала тихо Надя.
Испуганно взглянула Вера.
Хотела сразу отказаться.
Но бережно взяла малютку.
Открыла личико, глядит.
— Какой хороший!
Улыбнулась.
А по щеке бежит слезинка.
И тихо Вера засмеялась.
— Смотри! Он
