Соня, бессонница, сон, или Призраки Мыльного переулка - Инна Булгакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько дней после отъезда московских Захарьиных (на прощанье Ада заявила, что ноги ее больше в Орле не будет) Екатерина Николаевна скончалась от астмы и, по хлопотам соседки, нашла успокоение возле старинного склепа.
Вот все, уважаемый Георгий Николаевич, что мне удалось узнать. Итак, жду, от Вас ответного письма. Дай Вам бог успехов.
Петр Васильевич Пушечников».«Уважаемый Петр Васильевич!
Ваши изыскания удачливы и ценны, умозаключения проницательны. Особенно вот это высказывание: о печальном событии, которое развязало все и всех, а может быть, наоборот, — связало и отозвалось через много лет. Прекрасно понимаю, что у вас легче вскрыть склеп, чем навести нужные справки, — и все же большая просьба. Постарайтесь, пожалуйста, узнать в роддоме (или в месте, где располагается его архив) следующие сведения. Находилась ли там в начале июня 1965 года Ада Алексеевна Захарьина? Действительно родила она ребенка и ребенок этот умер? А если остался жив — то какова его дальнейшая судьба, то есть отражение ее в документах?
Если моя просьба окажется слишком затруднительной, приеду по первому Вашему зову. Пока же привязан к Мыльному переулку, где, вероятно, проживает убийца и происходят события странные.
Заранее благодарен. Всего Вам доброго.
Егор Елизаров».Он вышел из дома опустить письмо в почтовый ящик на углу, наискосок от дома номер семь. В гаснущем свете июньской зари провизжал пустой багряно-красный трамвай. Электрический визг полоснул по сердцу. Поздно. Егор постоял на углу — все мерещился троицкий склеп в зелени — и медленно двинулся к подъезду.
Выходя с письмом, он включил электричество — выключатель внизу, в тесном тамбуре между уличной и внутренней дверьми, — сейчас на лестнице было темно. Значит, кто-то из соседей успел навести экономию. В глубокой тьме Егор начал подниматься — и вдруг остановился. Возникло ощущение чьего-то невидимого, неслышимого присутствия (как у Антона там, среди мертвых, мелькнула мысль), что-то мягкое, летучее коснулось ноги, он спросил хрипло: «Кто тут?» Молчание. «Кто тут?» В ответ — крик, исступленный, нечленораздельный, гибельным гулом пронзивший парадные покои, старый особняк, испуганную душу.
Он так и остался стоять столбом посреди лестницы. Здешний, земной шум — скрип двери, смутные голоса, шаги — заполнил пространство. Вспыхнул свет. Действующие лица застыли на ступеньках, на истертых плитах, словно застигнутые врасплох. В тамбуре возле выключателя — Серафима Ивановна, Алена в розовой пижаме у начала лестницы, Катерина (и ночью в трауре — помни о смерти) стояла на своем пороге. Эксцентрическая пара: циркачка в джинсах — ближе всех к Егору, за ней замер клоун, сощурив острые глазки, руки в складках шаровар. Повыше: невозмутимый Герман Петрович в черном домашнем бархате и небрежно-элегантный Рома. А в нише между вторым и третьим этажами кружился на месте и нежно пел дюк Фердинанд.
— Кто кричал? — угрюмо спросил психиатр.
После паузы все заговорили бессвязно и разом — разноголосый звук, ничего не напоминающий давешний потусторонний крик.
— Кто? — повторил Егор, наконец встряхнувшись. — Кто выключил свет?.. Что же вы молчите? Я только что выходил, включил… потом темно. И кто-то пролетел, коснулся… — Взгляд упал на свирепого кота психиатра, продолжающего уютно урчать. — Может дюк Фердинанд…
— Стало быть, это мой кот кричал?
— Герман Петрович, — сказала Серафима Ивановна, — творится что-то странное.
— Не могу не согласиться. С тех пор как этот молодой человек вообразил себя сыщиком, жизнь стала невыносима.
— И чертовски разнообразна, — подхватил Морг. — Разве вы не слыхали последней новости? Убийца-то не Антон, а я.
Катерина мгновенно исчезла, громко хлопнув дверью.
— Слушайте, вы, оба! — Егор перевел взгляд с клоуна на Германа Петровича. — Против моей воли я был втянут в тайну.
— Кем втянуты? — холодно поинтересовался Герман Петрович.
— Двадцать шестого мая кто-то принес на могилу Сони ее алую ленту и перевязал мой прошлогодний букет.
— Не может быть, — крикнула Алена, клоун ухватился за перила, словно боясь упасть, его жена озиралась с жадным любопытством.
— Покажите ленту, — сказал смертельно побледневший Неручев.
— Ее у меня украли.
— Кто сейчас кричал в парадном? — прошептал психиатр.
— Вы тоже улавливаете связь между… — начал Егор напряженно, как вдруг Марина заявила:
— Мне страшно, — определив тем самым всеобщий настрой: страх иррациональный, бессознательный, который иногда всплывает во сне. В жидком свете просматривался тамбур, лестница, ниши без фонарей и статуй. Никого — кроме семерых свидетелей.
Психиатр заговорил властно:
— Вы скрыли от меня ленту на кладбище.
— Я боялся, что нас там кто-то слышит или видит, а потом…
— Вы смеете подозревать меня?
— Герман Петрович, — вмешалась Серафима Ивановна, — успокойтесь.
— Я абсолютно спокоен.
— Давайте отложим на завтра.
— Нет! Карты на стол.
— Так кто убийца-то? — пробормотал Морг. — Я или Герман?
— Замолчи! — воскликнула его жена, а Неручев заключил, барственно растягивая слова:
— Кого происходящее интересует и касается, прошу подняться ко мне.
И все без исключения медленно пошли наверх.
Приглашенные прошли в комнату Ады и расселись за овальным столом драгоценного красного дерева, на котором не благоухали ландыши, персидская сирень, и гиацинты, не сверкал хрусталь и не притягивали глаз роковые карточные фигурки и пятна.
Герман Петрович открыл балконную дверь (она была открыта в день убийства, и кто-то, может быть, воспользовался… «Не суетись!» — приказал себе Егор, едва сдерживая лихорадку следствия), в комнату вошла ночная, утомленная гигантским городом свежесть.
— Можете курить, — хозяин положил на полированную столешницу, отражавшую искаженные лица, пачку «Золотого руна» и спички, поставил пепельницу, закурил, сел напротив Егора и произнес: — Вечером накануне убийства мы сидели за этим столом. Зазвонил телефон, женский голос сказал злорадно: «Надо мною ангел смеется, догадалась?»
— Ангел! — Морг вскочил и опять сел. — Про него Соня крикнула перед смертью в окне, я отлично помню! Егор, ты же был во дворе!
— Мы все помним. Герман Петрович, после звонка вы сказали, что это ваша пациентка.
— Я неудачно пошутил.
— Вы набросали в разговоре со мной ее психологический портрет: мстительная, экзальтированная, надломленная, верящая в чудеса и проклятия.
— Принести на кладбище ленту мертвой… — произнес Неручев ледяным тоном. — Психоз, навязчивая идея… или предельный цинизм, вандализм — тоже, знаете, отклонение не из легких.
— Может быть третье объяснение: мне подан знак. Именно через год, когда навещают умерших.
— Кем подан? — тихонько вопросил Морг. — Умершей?
— Или вы ведете себя пристойно — или я вас удалю, — заявил хозяин с неожиданно прорвавшейся холодной яростью.
Клоун ответствовал добродушно, но глазки блеснули ответным чувством:
— Я рыжий и нужный, я подозреваемый, черт возьми!
— Вась, угомонись, — вставила Серафима Ивановна. — Егор, ты догадался, что означает этот знак?
— Кажется, догадался. Она хочет призвать убийцу к покаянию и смерти.
— Убийцу? — переспросил психиатр. — Кого именно?
— Меня.
Присутствующие остолбенели, клоун пробормотал, упорно поддерживая репутацию весельчака:
— Ага, третий проклюнулся. «Что ж, Ада, тогда мне придется тебя убить», — хорошая шуточка! Надеюсь, ты этому призраку веришь и оставляешь нас с доктором в покое?
— Я ручаюсь за каждый свой шаг, но… Тогда на дежурстве я почти не спал и, когда вернулся домой, провалился в сон, как в яму… почти до одиннадцати. Вот этот двухчасовой провал…
— Егор! — воззвал Рома. — Мы ж вместе бежали на Сонин крик, у нас взаимное алиби!
— Да, мы бежали, а кто-то стоял в той нише.
Циркачка вздрогнула, заявив:
— Опять начинается этот бред. Я сегодня не засну.
— Да поймите же! — закричал Егор. — Меня преследует женщина, которая звонила на помолвке по телефону… и недавно ночью дала понять, что я убийца. Она была на месте преступления. В нише кто-то прятался… не кот. Я уловил движение на уровне человеческих рук, плеч, я вспомнил… Дальше: как к ней попала лента с головы убитой? И наконец — показания Антона: невидимое, неслышимое присутствие. И уточнение: где-то в глубине мелькнуло, пролетело что-то голубое. Сейчас в прихожей…
— Этого нет в очерке, — испуганно перебил Рома (настоящая «трепетная лань», самозабвенно поддающаяся чужим эмоциям). — Где ты разговаривал с Антоном?