Дом странных детей - Ренсом Риггз

Всю ночь я ворочался с боку на бок, не находя себе места. У меня не шли из головы письма — послание «от другой женщины», которое в детстве нашли папа и тетя Сьюзи, и второе — от госпожи Сапсан, обнаруженное мной всего месяц назад. Мысль, которая не давала мне уснуть, сводилась к следующему: «Что, если речь идет об одной и той же женщине?»

Штемпель на письме госпожи Сапсан был проставлен пятнадцать лет назад, хотя, судя по всему, взрыв отправил ее куда-то в стратосферу еще в тысяча девятьсот сороковом году. Я считал, что все это означало либо то, что дедушка переписывался с мертвым человеком, — а поверить в это было достаточно сложно, — или же письмо было вовсе не от госпожи Сапсан, а от кого-то, скрывающегося под ее именем.

Зачем кому-то скрывать свою личность в письме? Это мог сделать только человек, которому было что скрывать. А именно — другая женщина.

Что, если единственным открытием в этой поездке является то, что мой дед был прелюбодеем и лжецом? Находясь у последней черты, он пытался рассказать мне о смерти своей приемной семьи или признаться в супружеской измене? Возможно, и то и другое? Правда могла заключаться в том, что к тому времени, как он повзрослел, его семью разметало в клочья столько раз, что он просто не знал, как строить семейные отношения или хранить им верность.

Впрочем, все это оставалось лишь догадками. Что это означало на самом деле, я не знал, и спрашивать мне было некого. Все, кто мог знать ответы на мои вопросы, давно умерли. Менее чем за сутки поездка сюда утратила смысл.

Я уснул тревожным сном. На рассвете меня разбудили какие-то звуки. Повернувшись на бок в поисках источника шума, я резко сел на постели. На краю журнального столика, не сводя с меня глаз, сидела большая птица. Ее гладкая голова была покрыта серыми перьями. Перебирая лапами, она передвигалась то вправо, то влево, как будто пытаясь получше меня разглядеть, и при этом громко стучала когтями по полированной поверхности столика. Застыв от удивления, я смотрел на птицу, спрашивая себя, не сон ли это.

Я позвал папу, и при звуке моего голоса птица взлетела. Я закрыл рукой лицо и отвернулся, а когда решился взглянуть снова, птица уже исчезла в открытом окне.

В комнату, протирая глаза, ввалился отец.

— Что случилось?

Я показал ему следы когтей на столике и опустившееся на пол перо.

— Бог ты мой, как странно! — произнес он, крутя перо в пальцах. — Сапсаны никогда не подлетают так близко к людям.

Я подумал, что ослышался.

— Ты сказал сапсаны?

Он показал мне перо.

— Разновидность сокола, — пояснил он. — Сапсан. Удивительное создание. Самая быстрая птица на земле[9]. Они так молниеносно скользят в воздухе, что мигом исчезают из виду, напоминая оборотней.

Название птицы, похоже, было простым совпадением, но у меня в груди зародилось странное чувство, от которого мне никак не удавалось избавиться.

За завтраком я задавался вопросом, не преждевременно ли я сдаюсь. Хотя все, с кем я мог поговорить о дедушке, давно умерли, в моем распоряжении по-прежнему оставался дом. Я ведь осмотрел лишь очень малую его часть. Если в нем и хранилась какая-то информация о дедушке Портмане, например в форме писем, фотоальбома или дневников, все они должны были истлеть несколько десятилетий назад. Но мне надо было в этом убедиться. Я знал, что если покину остров, не сделав этого, то буду жалеть о своем бездействии до конца жизни.

Вот так человек, который всегда боялся кошмаров, домовых и привидений и который Видел То, Чего На Самом Деле Не Существует, сумел уговорить себя совершить еще одну вылазку в заброшенный и почти наверняка населенный призраками дом, где больше десятка детей нашли когда-то свою безвременную смерть.

Глава пятая

Я вышел из паба в какое-то нереально прекрасное утро. Мне показалось, что я очутился на одной из тех фотографий, которые подвергают безжалостному монтажу, чтобы затем загрузить в компьютер в качестве обоев для рабочего стола. Передо мной простирались улицы живописно обветшалых домиков, постепенно переходящие в лоскуты зеленых полей, которые кто-то будто сшил зигзагами серых каменных стен. Картину венчали скользящие по небу белые облака. Но вдали, за домами, полями и разбредшимися по ним овцами, похожими на комочки сахарной ваты, возвышался горный кряж, облизываемый языками густого тумана. Теперь я уже знал: там заканчивается солнечный свет и начинается угрюмый мир сырости, холода и полумрака.

Я преодолел кряж и сразу попал под дождь. И тут же осознал свою ошибку: я забыл обуться в резиновые сапоги, а тропинка стремительно превращалась в ленту непролазной грязи. Но я предпочитал вымокнуть, чем вернуться домой и в итоге взобраться сюда дважды за одно утро. Поэтому наклонил голову и, пряча лицо от дождя, зашагал вперед. Вскоре я миновал хижину, в которой сгрудились, спасаясь от холода, овцы, а затем пересек призрачное, молчаливое, укутанное в саван тумана болото. Я думал о древнем (две тысячи семьсот лет!) обитателе кэрнхолмского музея и спрашивал себя, сколько еще подобных ему юношей отдали свои жизни за обещание рая и теперь лежат на дне этих болот, застыв между вечной юностью и смертью.

К тому времени как я подошел к детскому дому, то, что начиналось как легкая морось, превратилось в настоящий ливень. У меня не было времени разглядывать заросший двор, размышляя над его зловещей атмосферой. Дверной проем без двери поглотил меня, как склеп. Вздувшиеся от сырости половицы слегка просели под моим весом. Я немного постоял, выкручивая рубашку и стряхивая воду с волос. Обсохнув, насколько это было возможно, то есть совсем незначительно, я приступил к поискам. Я и сам не знал, что ищу. Коробку писем? Нацарапанное на стене дедушкино имя? Все это казалось мне маловероятным.

Я бродил по дому, поднимая пачки старых газет, заглядывая под стулья и столы. Воображение рисовало мне ужасающие сцены, и я опасался набрести на гору одетых в обуглившееся тряпье скелетов. Однако все, что я увидел, — это лишенные стен, заросшие грязью и плесенью комнаты, в которых гулял ветер и беспрепятственно хозяйничала сырость, заставляя усомниться в том, что когда-то тут жили люди. Отчаявшись найти что-либо на первом этаже, я подошел к лестнице, зная, что на этот раз мне придется ее преодолеть. Вот только в каком направлении? Вверх или вниз? Против того, чтобы подниматься наверх, имелся мощный аргумент: это лишило бы меня возможности поспешного бегства от незаконных жильцов, вампиров или любой другой угрозы из тех, что неустанно сочиняла моя разыгравшаяся фантазия. Единственное, что мне оставалось в случае нападения, — это выброситься из окна второго этажа. Впрочем, спуск в подвал подразумевал сходную проблему. Кроме того, там было темно, а фонарь я с собой не прихватил. Так что пришлось подниматься наверх.

Ступени содрогнулись, протестуя против неожиданной нагрузки целой симфонией скрипов и стонов, но тем не менее достойно выдержали мой вес. То, что я обнаружил наверху, по сравнению с разгромленным первым этажом, напоминало «капсулу времени». Комнаты, расположившиеся вдоль длинного, с отслаивающимися обоями коридора, сохранились на удивление хорошо. В одном или двух местах, там, где сквозь разбитое стекло в комнату проникал дождь, я заметил плесень. Но обстановка большинства помещений, несмотря на покрывающий ее толстый слой пыли, показалась мне почти новой. Вот отсыревшая рубашка, небрежно переброшенная через спинку стула, вот усеявшая тумбочку мелочь. Время как будто остановилось в ту ночь, когда здесь погибли дети, сохранив все таким, как было при их жизни.

Я переходил из комнаты в комнату, подобно археологу изучая их содержимое. В коробке покрывались плесенью деревянные игрушки, на подоконнике лежали выгоревшие от солнца многих тысяч дней цветные карандаши… Вот домик, а внутри — куклы, отбывающие пожизненное заключение в своей нарядной и уютной тюрьме. В скромной библиотеке сырость изогнула книжные полки в косые улыбки. Я провел пальцем по облезлым корешкам, как будто выбирая, что бы мне почитать. Тут была классика вроде «Питера Пэна», а также «Таинственный сад» — сборник рассказов, написанных авторами, имена которых история отправила в забвение. Учебники латыни и греческого. В углу сгрудились старые парты. Я понял, что нахожусь в классной комнате, в которой когда-то царила госпожа Сапсан.

Я повернул ручку двустворчатой двери, но она разбухла от сырости и не поддалась. Я разбежался и толкнул ее плечом. Створки с хриплым визгом распахнулись, и я влетел головой вперед в следующую комнату. Поднявшись на ноги, я огляделся и понял, что эта спальня могла принадлежать только самой госпоже Сапсан. Она напомнила мне одну из комнат в замке Спящей Красавицы. В настенных подсвечниках красовались оплетенные паутиной свечи, туалетный столик с зеркалом был уставлен хрустальными флаконами, а большую часть комнаты занимала гигантская дубовая кровать. Я представил себе тот последний раз, когда она здесь спала; как она вскочила посреди ночи, заслышав вой предупреждающих сирен, и, собрав сонных, едва успевших накинуть пальтишки детей, повела их вниз…