Приятельница мадам Мегрэ - Жорж Сименон

— Как вы распоряжались деньгами, ваш муж и вы?

— Какими деньгами?

— Он вам каждый месяц выдавал деньги на хозяйство?

— Нет. Когда они у меня кончались, я ему говорила.

— Он никогда не протестовал?

Она слегка покраснела.

— Он рассеянный. Ему всегда казалось, что он мне накануне дал деньги. И тогда он говорил: «Как, еще?»

— А на собственные ваши расходы, на платья и шляпки?

— Знаете, я так мало трачу!

И она начала сама задавать ему вопросы, будто давно ждала этого случая:

— Послушайте, господин комиссар, я не очень образованная, но не так уж глупа. Меня расспрашивали вы и журналисты, не считая продавцов и жителей квартала. Молодой человек, играющий в детектива, даже остановил меня на улице и зачитал список вопросов, заготовленных у него в блокноте. Скажите мне честно, вы думаете, что Франс виновен?

— Виновен в чем?

— Вы прекрасно знаете, о чем я: в том, что он убил человека и сжег его труп в печке.

Он задумался. Можно было сказать что угодно, но он хотел быть искренним.

— Я пока ничего не знаю.

— В таком случае, почему его держат в тюрьме?

— Во-первых, это решаю не я, а следователь. А потом, нельзя не считаться с тем, что все вещественные улики против него.

— Зубы! — мгновенно сыронизировала она.

— Главное, пятна крови на синем костюме. И не забудьте про чемодан, который исчез.

— И которого я никогда не видела!

— Это не имеет значения. Другие-то видели. Во всяком случае, инспектор его видел. И еще тот факт, что вас телеграммой отправили в Конкарно на это время.

Добавлю между нами, что я предпочел бы оставить вашего мужа на свободе, но теперь очень бы подумал, стоит ли отпускать его — для его же собственного блага. Вы же видели, что вчера произошло?

— Да. Я сейчас об этом и думаю.

— Виновен он или нет, но похоже, он кому-то мешает.

Почему вы принесли мне фотографию его брата?

— Он, вопреки тому, что вы о нем думаете, довольно опасный преступник.

— Он убийца?

— Это маловероятно. Такого типа люди редко становятся убийцами. Но его разыскивает полиция трех или четырех стран, больше пятнадцати лет он живет воровством и грабежами. Вас это не удивляет?

— Нет.

— Вы подозревали об этом?

— Когда Франс сказал, что его брат несчастный человек, я поняла, что он употребил слово «несчастный» не в обычном смысле. Вы думаете, Альфред способен украсть ребенка?

— Говорю вам еще раз, я ничего об этом не знаю. Да, кстати, вы уже слышали о графине Панетти?

— Кто это?

— Очень богатая итальянка, которая жила в «Кларидже».

— Ее тоже убили?

— Возможно, но не исключено, что она просто хорошо проводит время на карнавалах Ниццы или в Канне. Я буду знать это сегодня вечером. Я хотел бы еще раз взглянуть на книгу расчетов вашего мужа.

— Идемте. У меня куча вопросов к вам, а сейчас ничего не могу вспомнить. Когда вас нет, я все помню.

Надо записывать, как тот молодой человек, который изображает детектива.

Она пропустила его вперед по лестнице, затем взяла толстенную черную книгу, которую полиция уже изучала раз пять или шесть. В самом конце книги был список всех старых и новых клиентов переплетчика в алфавитном порядке. Фамилия Панетти там не фигурировала. Кринкера — тоже.

Стёвельс писал убористо, какими-то рублеными буквами, налезавшими друг на друга, и совсем странно писал «р» и «т».

— Вы никогда не слышали фамилию Кринкер?

— Во всяком случае, я такой не помню. Видите ли, мы целый день вместе, но я не чувствую себя вправе задавать ему вопросы. Вы, господин комиссар, похоже, забываете, что я не такая, как все. Вспомните, где он меня нашел.

А сейчас, во время нашего разговора, мне пришла в голову мысль, что он так поступил, помня, кем была его мать.

Мегрэ, словно перестав слушать Фернанду, быстрыми шагами подошел к двери, резко распахнул ее и схватил Альфонси за шиворот верблюжьего пальто.

— Ну-ка, пойди сюда. Ты опять за свое? Ты что, решил с утра до вечера по пятам за мной ходить?

Альфонси пытался хорохориться, но комиссар крепко держал его за ворот и тряс, как куклу.

— Что ты здесь делаешь, изволь сказать?

— Я ждал, пока вы уйдете.

— Чтобы надоедать бедной женщине?

— Это мое право. Раз она соглашается принимать меня…

— Чего тебе надо?

— Спросите об этом господина Лиотара.

— Лиотар или не Лиотар, предупреждаю: увижу, что ты продолжаешь за мной следить, — засажу по статье «особый вид бродяжничества», слышишь!

Это не было пустой угрозой. Мегрэ знал, что женщина, с которой жил Альфонси, большую часть ночей проводит в кабачках Монмартра, и не раздумывая отправляется затем в отели с иностранцами.

Когда Мегрэ вернулся к Фернанде, ему будто полегчало; в окно был виден силуэт бывшего инспектора, удалявшегося под дождем в сторону площади Вогезов.

— Что за вопросы он вам задает?

— Всегда одни и те же. Он хочет знать, о чем вы спрашивали меня, что я вам отвечала, чем вы интересовались и какие вещи рассматривали.

— Я думаю, он вас теперь оставит в покое.

— Вы полагаете, что господин Лиотар вредит моему мужу?

— В любом случае, пока нам ничего другого не остается, как позволить ему продолжать делать то, что он делает.

Ему пришлось снова спуститься вниз, он забыл фотографию Мосса на кухонном столе. Выйдя из переплетной, он не поехал на набережную Орфевр, а перешел через улицу и заглянул к сапожнику.

Тот к девяти часам утра уже успел пропустить не один стаканчик, от него здорово пахло белым вином.

— Ну что, господин комиссар, все путем?

Сапожная мастерская была прямо напротив переплетной. Сапожник и переплетчик, поднимая глаза, не могли не видеть друг друга, их разделяла только ширина улицы.

— Вы помните кого-нибудь из клиентов переплетчика?

— Только некоторых.

— А этого?

Он сунул фотографию под нос сапожнику. Фернанда с беспокойством смотрела на них из своего окна.

— Этого я про себя зову клоуном.

— Почему?

— Не знаю. Мне кажется, голова у него, как у клоуна.

Вдруг он почесал в затылке и, похоже, сделал какое-то важное открытие.

— Знаете, поставьте-ка мне стаканчик, и вы о своих денежках не пожалеете. Как удачно, что вы мне фото показали. Я заговорил о клоуне, и он навел меня на мысль о чемодане. Почему? Потому что клоуны обычно выходят на арену с чемоданом.

— С чемоданом обычно фокусники выходят.

— Клоуны или фокусники — какая разница. Как насчет выпить?

— Потом.

— Вы чего, боитесь? Вы не правы. Как на духу говорю, я никогда не обманываю. Так вот! Этот ваш тип и есть тот человек с чемоданом.

— Что за человек с чемоданом?

Сапожник подмигнул Мегрэ — как ему самому, наверное, казалось, с большим лукавством.

— Вы же не будете хитрить со мной? Я что, газет не читаю? О чем там речь шла в первое-то время? Меня, что ли, не спрашивали, выносил ли Франс, его жена или еще кое-кто чемодан?

— А вы видели, как тот человек, что на фотографии, его выносил?

— В тот день нет. Во всяком случае, я ничего тогда не приметил. Но я говорю про другие дни.

— Он часто приходил?

— Да, часто.

— К примеру, раз в неделю? Или раз в две недели?

— Может быть, и так. Я не хочу ничего придумывать, потому что не знаю, какую песню мне пропоют адвокаты, когда дело будет слушаться в суде присяжных. Я только говорю, что он приходил часто.

— Утром? После обеда?

— Отвечаю: после обеда. Знаете почему? Потому что помню: видел его, когда уже горел свет, значит, после обеда. И приходил он всегда с маленьким чемоданом.

— Коричневым?

— Может быть. Да разве все чемоданы не коричневые? Он садился в углу, ждал, пока работа будет сделана, и уходил со своим чемоданом.

— И долго он ждал?

— Не знаю. Наверняка больше часа. А то и целый день сидел.

— Он приходил в определенные дни?

— Этого я тоже не знаю.

— Теперь подумайте, прежде чем ответить. Видели ли вы этого человека в мастерской, когда там была мадам Стёвельс?

— Фернанда? Обождите. Что-то не могу вспомнить.

Однажды, во всяком случае, они оба уходили вместе и Франс закрывал мастерскую.

— Это было недавно?

— Надо подумать. А выпить когда можно?

Пришлось Мегрэ проследовать за ним в «Большой Тюренн», где сапожник с торжествующим видом заявил:

— Два коньяка. Комиссар угощает!

Он выпил три рюмки, одну за другой, и хотел снова начать свой рассказ о клоуне, но Мегрэ удалось наконец от него избавиться. Когда он проходил мимо переплетной мастерской, Фернанда сквозь оконное стекло укоризненно посмотрела на него.

Но он должен был довести дело до конца. Войдя к консьержке, он застал ее за чисткой картофеля.

— Надо же! Вы опять здесь, у нас? — сердито сказала она, обиженная долгим невниманием к себе.