Прямой наводкой по ангелу - Канта Ибрагимов

Конечно, если не о семье, то о ребенке, и даже не одном, она страстно мечтает. Только этим грезит; однако, снова Гута, — она его не столько за отношение к себе, сколько за его неблаговидные дела просто презирает.

И надо же такому случиться: говорят, что Гута ото всех скрывается, только при крайней необходимости на работе или когда президент вызовет из своего строго охраняемого дома, нос покажет, а тут — в первый раз брата в больнице наведал и потом вдруг попросил Розу на пару слов отойти: дело есть.

Хоть и была она за ним замужем, а как Гута объясняется в любви, Роза не ведала: понятное дело, не умеет, да и давно знает она, что Гута малообразован, ничего никогда не читал, зато деньги считать хорошо умеет. И сейчас он какими-то междометиями то на русском, то на чеченском, а в целом на еле понятном лексиконе объясняется, мол, ты мне нужна и прочее.

И наверняка в другой ситуации она бы засмеялась от такой беспомощности. Да это больница, кругом стоны, совсем рядом, все слышат, два охранника, но это не главное: главное — его явно постаревшее лицо, и более того, его беспокойные глаза, в них панический страх.

Надо было сказать «нет», но ничего Роза не ответила, а следом сваты-старики заявились, мать стала напирать, соседи засуетились, сама Роза вспомнила со слезами дочь… согласилась. Свадьбы не было, все было тихо, ее за руку отвели в новый огромный дом Туаевых, и может, не через день, но через два она страшно пожалела. Да было поздно, и не девчонка она, которая может туда-сюда бегать, ей надо бороться за семью, ее создавать. А как?! Что за судьба!

То Гута в течение двух-трех лет за пределы республики всего несколько раз поехать отважился, все боялся российского правосудия, а сейчас, ровно через месяц после того, как Роза в его дом снова пришла, он вдруг исчез, и опять она последняя узнала, что он просто удрал и был в Москве, потом в Европе, и то ли там остался, то ли вернулся и скрывается в Москве.

Роза, как вышла вновь замуж, все в огромном доме одна сидит, с работы не уволилась, отпуск взяла, а к ней и в дом свекра разный вооруженный люд просто ломится, и уже ей предъявляют претензии, даже угрожают, а она, как сторож, этот замок одна бережет, всего боится.

И, конечно, знала Роза, что Гута вор, и большой вор, обворовал республику, компанию, партнеров и еще многих, как сейчас говорят, просто кинул. Но не думала Роза, что ее муж такой трус, такие деньжищи хапанул — бросил всех, и не только родню, на произвол судьбы и бежал.

А это самый тяжелый, 1994-й год. И в Грозном даже просто так жить опасно, не говоря уже о таких делах. И Роза о таком в Чечне еще не слышала, да случилось страшное — ее деверя где-то в городе схватили, в общем выкрали, требуют огромный, а это миллионы долларов, выкуп.

Другой деверь ранен, теперь пожизненный инвалид, свекор стар, позаботиться о пропавшем некому. А Гута так и не появился. Правда, где-то стороной шел торг, от Гуты пару раз посыльные прибывали — брата выкупили. Оба деверя с семьями через день покинули республику. Но старикам Туаевым, а Роза их сноха, от этого не легче. От одной банды вроде откупились, другие стали еще наглее.

— Я боюсь одна в этом замке жить, — стала жаловаться Роза свекрам. — Дайте мне адрес, телефон, я к мужу поеду.

— Ах, тебе «адрес и телефон»! — вскричала свекровь. — Как ты вступила в наш двор, начались эти невзгоды.

Ни слова Роза не ответила, тут же собрала свои жалкие манатки и вернулась к своим. Ее братья молчали, мать плакала, и чтобы все это пережить, она на следующий день вышла на работу.

— Как я рад, как я рад! — воскликнул заведующий отделением — Работать некому, почти все разбежались… А что будет, а что грядет… — он обхватил руками голову.

— А что будет? — тихо вымолвила Роза.

— Ты что, с Луны свалилась? Война! Война!.. Этого эти изверги добивались, к этому, с обеих сторон, дело вели.

В политике Роза не разбирается, да и разбираться не надо: такое стало твориться в начале зимы! И так видно, раненых привозить не успевают, от крови и стонов ей самой плохо. Трое суток она не выходила из отделения, урывками пару раз лишь удалось где-то в уголочке на полу поспать.

— Иди домой, отдохни, — отпускает ее заведующий, у самого веки красные, лицо обвислое, словно сам воевал. — Вроде все закончилось. Может, на этом перебесятся и успокоятся?

— Что ж это такое? — растеряна Роза.

— Война. Позиция и оппозиция за власть спорят. Москва меж ними кость бросает.

Этого Роза тоже не поняла или не хотела понимать; раз отпустили, она пошла домой, еле дошла и как мертвая свалилась — сама заболела, температура под сорок. Почти без сознания она провалялась в бреду более двух недель, а когда как-то утром глаза ее просветлели, то увидела огонь в дровяной печи, газа уже нет, мать в сторонке кукурузную муку замешивает.

— Фу, вроде пронесло. Как ты нас напугала! — скрывая от дочери, мать стерла слезу со щеки, оставив мучной след. — Пока болела, дважды за тобой приезжали, просили на работу выйти… Война, страшная война, говорят, начинается.

— Какая война? Война ведь закончилась.

— То, говорят, были игры. А сейчас вся Россия с танками и самолетами на нас наступает… Все бегут, и нам надо.

Ничего Роза не сказала. Несколько дней она приходила в себя. И,будто ничего не будет, — тишина, пушистый снег выпал, не очень холодно, а днем солнышко, да такое яркое, веселое, что не верится в дикость людей. Но война началась. Накануне Нового, 1995-го года, среди ночи стали летать самолеты над самой головой, и как начались взрывы, аж стекла дрожат, стены ходуном, все скрипит и стонет.

В доме Шааевых подвала нет, побежали к соседям, до утра высидели, а утром вновь тишина да тревожные вести: весь центр бомбили, с севера танки идут, вот-вот в Грозный войдут.

— Бежать надо, бежать! — кто-то кличет.

— Нана[7], я должна в больнице быть, — тихо вымолвила Роза.

— Доченька, ты как-никак, а замужем…

— В том-то и дело, что «как» и «никак», — грубо перебила дочь.

После долгой паузы мать почти что виновато продолжала:

— Я-то думала, может, уедешь к мужу, в Москву. Нам было бы спокойнее, а здесь ведь война.

— Моему так называемому мужу, тем более в Москве, — я не нужна. А вот в больнице я нужна и как медработник обязана быть там.

— Да-да, доченька, наверное, так, — очень тяжело вздохнула мать. — Раз выбрала эту профессию, то кто-то должен людей спасать. Твои братья тоже где-то там, не дай Бог что случится — кто о них позаботится?… А я — как соседи, с ними не пропаду. Обо мне не беспокойтесь — свой век прожила. Вы себя берегите… И знай, дочь, женщина без ребенка — в старости горе.

В предновогодний день, попав под обстрел и бомбежку, всю дорогу дрожа от страха, с превеликим трудом Роза добралась до родной больницы. И как раз весь персонал собирают в актовом зале. Она думала, что людей будет мало, а в зале встать негде, все встревожены, угрюмы, перешептываются — беда одна. Наконец, появился главврач, поднявшись на сцену, снял пальто, на нем выглаженный белый халат. Он поднял руку для внимания:

— Братья и сестры! — тихо начал он, постепенно повышая голос. — Трудные настали времена. Я никого не держу, не имею морального права. У каждого есть семьи, есть право выбора. Но мы медработники, и мы обязаны в столь тяжелую годину быть на службе, значит, быть со своим многострадальным народом. Мы врачеватели, а не политики — наше дело лечить всех, подчеркиваю, всех одинаково. Благодарности, тем более вознаграждения не ждите. Я рад и горд, что нас столько в этом зале. Будет тяжело, но мы должны сколько можем выстоять. Все мы в учебных заведениях проходили военно-полевую медицину. К сожалению, придется ее вспомнить, и выражаясь военной терминологией — переходим на казарменное положение. Надо терпеть, значит жить! А сегодня Новый год, поздравляю!

Началась невиданная канонада: именно в эту ночь состоялся первый штурм Грозного. И в эту же ночь поступило более тридцати раненых, снаряд разорвался во дворе, вышиб многие стекла. На крыше и стенах, по указу главврача, стали рисовать красные кресты. Сразу же появились вооруженные чеченцы.

— Убрать красные кресты, вы еще сами креститься начните.

— Это международная практика, обозначаем больницу.

— Рисуйте зеленый полумесяц.

— Могут не понять, это ведь для российских танков и самолетов.

— Убрать! — и для весу выстрел в потолок.

— С такой идеологией нам никто не страшен, — то ли в шутку, то ли всерьез отвечает главврач. — Вот только беда, я в спешке не догадался, зеленой краски нет.

— Сейчас доставим.

Не доставили, видимо не смогли, совсем жарко стало в городе; всюду гул, взрывы, смог. На третий день больница переполнена. Свет от генератора и тепло поддерживаются лишь в реанимации и в двух операционных. Главврач лично дежурит в приемном отделении — решает, кого срочно «на стол», кого в очередь.