Дарители - Мария Барышева

Отставить свой стакан в сторону.

Я не знаю, кто ты сейчас.

Когда Наташа пыталась разобраться в себе, происходящее вокруг мало ее волновало, но в остальное время ее очень беспокоили и огорчали все учащавшиеся ссоры с Витой. Размолвки начались почти сразу же, как они поселились в Зеленодольске. Ссоры вспыхивали порой из ничего, и инициаторами они выступали попеременно. Возможно, это действительно объяснялось тем, что сказала Вита, а может и нет. Несмотря на то, что Наташа успела очень сильно к ней привязаться, Вита то и дело раздражала ее. Она запрещала ей выходить на улицу, она постоянно возилась с этими ужасными письмами — возилась с каким-то фанатизмом, напоминавшим Наташе ее собственный. Кроме того, она что-то недоговаривала. Наташа ни разу не рассказала ей о своем сне, но это был всего лишь сон, Вита же замалчивала что-то реальное. Однажды, не выдержав, она попробовала заглянуть в нее и в ответ получила пощечину и приказ никогда больше так не делать. Правда, Вита почти сразу же извинилась, сославшись на нервы, но потом ушла в ванную, где, как уже давно поняла Наташа, пряталась от нее, чтобы выплакаться под шум льющейся из крана воды, и после этого не разговаривала с ней до вечера. Конечно, Наташа уже знала, что в Волжанске погибло несколько близких Вите людей, но иногда раздражение все же на мгновения поглощало сочувствие и вину. Возможно, если бы Наташа в подробностях знала, что случилось в «Пандоре», ее отношение было бы иным, и она бы безоговорочно приняла и вспыльчивость, и жесткость, и словесную жестокость подруги, и ее фанатичную работу над письмами. Но она не знала и, кроме того, была слишком поглощена собой.

Наташа чуть передвинулась и в прореху в свежей зеленой листве стала разглядывать дома, недалекую поблескивающую поверхность Волги, где виднелись черточки самоходок и вверх по реке неторопливо ползла баржа, потом перевела взгляд на улицу, на которой расположилась их пятиэтажка. «Улица» — это, конечно, было громко сказано — шесть домов — вот и вся улица. Ее родной город нельзя было назвать большим, но по сравнению с ним Зеленодольск казался крохотным — от одной его окраины до другой можно было не спеша дойти пешком за полчаса. Кроме того, он был тихим и странно, по игрушечному чистым, чем ее собственный город похвастать никак не мог. И хотя Наташа толком не видела Зеленодольска, он ей нравился. Здесь было спокойно. И в последнее время все чаще приходило сладкое, расслабляющее чувство безопасности. Она постоит здесь, посмотрит на город, успокоится. Пусть Вита занимается своими делами, им действительно пока лучше не разговаривать. Не видеть друг друга.

Она не знала, что в этот момент Вита, оторвавшись от бумаг, смотрит сквозь занавеску на ее неподвижный силуэт на балконе и расстроенно-задумчиво хмурит брови.

Вита жалела о том, что они снова сцепились, и о том, что и как сказала ей, но сказала она именно то, что думала. Возможно, жалеть об этом и не стоило, если бы сказанное могло отрезвить подругу. Наташа менялась, Вита отчетливо видела это и ей это не нравилось, более того, это пугало ее. Она боялась, что однажды просто не сможет ее удержать, и оставалось только надеяться, что это действительно приступ, а не нечто более постоянное. И сейчас Вита подумала: а не довольно ли ее щадить? Она так ничего и не рассказала Наташе о Кужавском и о том, как он умер, но возможно, если Наташа узнает, что создала убийцу, то вернется в реальный мир и постарается забыть о своем удивительном и страшном даре. Но потом Вита вспомнила глаза Наташи, всего несколько минут назад смотревшие на нее со звериной яростью. Раньше ее глаза казались Вите окнами заброшенного старого замка, за которыми кружатся бледные печальные привидения, но в тот момент привидения словно обрели плоть и улыбнулись Вите очень острыми зубами. Разве могло что-то отрезвить эту Наташу? Этой Наташе уже не казалось значительным то, что погибло несколько ее клиентов, не казалась значительной даже недавняя смерть Натальи Конторович, преподавательницы философии из Ростовского университета — Вита узнала о ней случайно, еще когда проезжая через Ростов-на-Дону направлялась в Крым. Нормальная, здравомыслящая, благополучная во всех отношениях женщина ни с того, ни с сего бросилась под машину. Вита не знала, но подозревала, что и тут дело не обошлось без проклятого письма. Ее эта смерть особенно напугала — Конторович погибла в тот день, когда Вита уже покинула Волжанск, а это значило, что некто систематически продолжает уничтожать Наташиных клиентов. Кто и зачем? Это было совершенно нелогично. Слава богу, все остальные пока были живы, но сколько это продлится? Как остановить того, кто пишет эти письма? Возможно, поняв как он их пишет и кто он такой.

Сканер. Какой-то Сканер. Он приходил тогда в магазин, он знал. И Схимник тогда неспроста на него набросился — он понял, что это сделал именно Сканер, тем самым нарушив какие-то планы, в которые убийство работников «Пандоры» и ее собственное, совершенно бессмысленное на тот момент, не входило. Интересно, как Схимник использовал те сведения и письма, что она дала ему?

Кто такой Сканер? Что за письма он пишет? Что в них?

А может, все-таки, не в письмах дело? Пока ее не было в «Пандоре», приехали люди Сканера и всех убили, а потом подбросили письма — вроде как знак какой-то. А Сканер потом просто зашел проверить. Вполне ладная теория, славная — потому что реальная. Но тут же в памяти всплыло безумное лицо Элины, запихивающей шпильку себе в горло, содержимое папки редакторши с «Веги ТВ», сама редакторша, рассадившая себе голову о любимое зеркало (если не врала покойная мачеха), всплыли счастливые улыбки на мертвых губах пандорийцев, Женькины пальцы, накрепко обхватившие кинжальный осколок витрины, который он словно и после смерти пытался протолкнуть поглубже в тело. Не вытащить — именно протолкнуть. Воспоминания, умытые, свежие, закружились у Виты перед глазами. Она схватила стакан, поспешно глотнула из него, а потом посмотрела на розовую жидкость с отвращением. Действительно пора было заканчивать с выпивкой… а что делать, что делать, если все, что случилось недавно, не уходит, не дает ни на чем сосредоточится, выползает из снов, затягивает в вязкий первобытный ужас, извлекает на свет даже детские кошмары, в которых плещется мутная вода и снова, и снова захлопываются на щиколотке челюсти гигантской рыбины?! Что делать, если в реальности близость желтоватой волжской воды снова начинает ее беспокоить, снова начинает пугать, как в детстве? Если все это не прекратится, она просто сойдет с ума.

Вита зло грохнула стаканом о стол, чуть не разбив его, и уткнулась в лежащее перед ней письмо. Постепенно она снова втянулась в работу. Довести ее до конца казалось ей жизненно важным — не только для того, чтобы понять в чем же дело. Разгадав загадку этих писем, она сможет доказать — хотя бы самой себе, что все погибшие — и недавно, и два года назад — не сумасшедшие, не убийцы, не самоубийцы, а жертвы.