PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник) - Лев Гумилев

Надо сказать, что в те времена цитаты не всегда указывались в схоластических или еретических сочинениях. Просто говорилось, что в Библии, мол, сказано так-то, а затем проповедник говорил свое, все, что ему вздумается. Заслуга университетской схоластики в том, что она ввела систему сносок, которой мы пользуемся и сейчас. Если ты ссылаешься на Библию, так укажи номер главы и стиха – в Библии все разбито на номерки. Иначе ссылку не принимали во внимание.

В результате деятельности идеологов характер столкновений в Западной Европе изменился чрезвычайно. Возникли различные программы: и такие, которые могли бы быть понятны тем субпассионариям, которые примыкали к своим вождям, и тем пассионариям, которые примыкали к разным королям или принцам, или тем гармоничникам, которые находили выгодным поддержать то или иное движение. Программы были самые разнообразные. Иногда это были программы религиозные, иногда социальные, иногда династические, но все находили своих приверженцев, пассионариев, искавших применения своей избыточной энергии. Так, очередной крестовый поход возник внутри самой Франции. В XI – ХII вв. во Франции и Италии возникло антипапское движение, даже не христианское, – альбигойцы, или катары. Эта идеологическая доктрина была дуалистична, строилась на неприятии жизни как таковой и находилась в религиозном смысле за рамками католичества. На этой идейной почве и возникло первое могучее столкновение на территории Франции. Альбигойцы повели себя настолько вызывающе, что против них был организован крестовый поход. Крестовый поход так, зря, тоже не организуешь, но альбигойцы не удержались, зарезали папского легата – посла Петро де Кастельно. Он был прислан из Рима в Тулузу, не договорился, и на обратном пути его прикончили. Ну а после того, как кровь потекла, все рыцарство Северной Франции, мечтавшее найти себе какое-нибудь дело, но не уехавшее в Палестину потому что, во-первых, дорог проезд, а во-вторых, там они уже не требовались, бросилось истреблять этих самых альбигойцев [104].

Альбигойцы же были невероятно перемешаны на юге Франции с местными католиками. Причем поскольку они считали, что весь сотворенный мир – зло, а против зла все средства дозволены, в том числе и ложь, то они могли спокойно лгать, будто они самые правоверные католики, а на самом деле тайно соблюдали свои альбигойские обряды. И отличить их было невозможно. Но это не помешало войне, потому что, по существу, произошло столкновение между Северной Францией и Южной.

Глава Северной Франции, парижский король Филипп Август, официально в крестовом походе против альбигойцев не участвовал, ибо был отлучен от церкви за грехи (а грехи у него были действительно хамские, омерзительные)[90]; сам он не мог надеть крест и идти в крестовый поход, но деньги на него давал.

Его соперник граф Раймунд Тулузский был просто граф, но владений имел не меньше, чем французский король, а богатств значительно больше, и был он при этом католик, а вовсе не альбигоец. Тем не менее отлученный еретик поддерживал крестоносцев, а католик поддерживал еретиков. Как видите, дело было не в лозунгах, а в стремлении победить друг друга.

А зачем, спрашивается? Почему религиозный момент, который мог бы обсуждаться в кабинетных условиях или вовсе не обсуждаться – дело совести, не все ли равно, кто как верит, – вдруг стал главным. Очевидно, была такая тяга к действию, что могла выплеснуться по любому поводу и вылилась – в формах религиозной войны.

Победил Север. Тулуза была разрушена, Лион оккупирован, все замки альбигойцев, большая часть которых были феодалами, – взяты и уничтожены. Культура, богатая провансальская культура, была растоптана северными рыцарями, которые насаждали грубые нравы среди парижан (Париж тогда был диким городом по сравнению с Тулузой, Марселем, Лионом).

Ну одержали победу, ладно. Казалось бы, на этом и успокойся. Но воевать-то хочется, а если хочется, то повод найдется.

Столетняя война и этногенез

Была выдвинута новая проблема. Вопрос о праве престолонаследия.

В начале XIV в. закончилась прямая династия Капетингов во Франции. У короля Филиппа IV Красивого умерли все три сына и осталась одна внучка – дочка старшего сына – Жанна. Ее выдали замуж за наваррского короля, и она оказалась наследницей французского престола. Но французские пэры сказали: «Негоже лилиям прясть», то есть не годится иметь женщину на престоле, и избрали ближайшего родственника короля по мужской линии – Филиппа VI Валуа. Ну какое нам, казалось бы, до этого дело? Однако есть! Вопрос о престолонаследии явился поводом для Столетней войны. Потому что у этих самых умерших трех братьев была сестрица Изабелла, которую французский король выдал замуж за английского короля Эдуарда II Плантагенета (Плантагенет – фамилия французская, происходит из Западной Франции, из Анжера). Их сын Эдуард III в потенции был король Франции и Англии одновременно. Поэтому он заявил: «А ведь я являюсь наследником французской короны, дайте мне эту корону!»

В это время в Англии уже существовал парламент, который очень скупо давал деньги на всякие королевские мероприятия. Без денег воевать нельзя. Но тут парламент почему-то ассигновал большие суммы на совершенно, казалось бы, безнадежную войну. Дело в том, что в Англии в это время было 3 миллиона человек населения, а во Франции – 22 миллиона. Франция была гораздо богаче, и французы были ничуть не слабее англичан, организация и культура у них были даже лучше, чем в Англии, и, однако, война все-таки началась, и тянулась она больше 100 лет, почему и получила название Столетней.

Давайте поищем причины этой войны. Экономические? Ну допустим, они были. Англичане хотели сбывать свою шерсть фламандским купцам, а фламандские купцы – покупать ее беспошлинно. Ну хорошо, все это правильно, но зачем было воевать тем, кто никакой шерсти не продавал и доходов от этой шерсти не имел: каким-нибудь стрелкам на границе Англии и Уэльса? Им-то было наплевать на доходы купцов из Сити, а, однако, они пошли и составили как раз самую убойную силу; не купцы, нет, купцы торговали, они на фронт не шли, а вот стрелки пошли. Чего ради?

Если французскому королевскому двору, например, была выгодна гегемония над Фландрией, то крестьянам Оверни и берегов Луары или мелким баронам и духовенству всех этих мест было совершенно наплевать на Фландрию. Однако они воевали, и еще как!

Давайте разберемся в традициях, которые определили характер этой войны. Англия была завоевана в VI в. англосаксами, до этого она называлась Британией. Англосаксы захватили восточную часть острова, а в Валиссе, который ныне называют Уэльсом, и в Корнвалиссе остались кельты. Часть ирландских кельтов перебралась в Шотландию и захватила северную часть английских владений – так называемый Лотиан. То есть тут уже было столкновение двух этносов, двух культур и двух религиозных систем, потому что англосаксы были язычниками, кельты же – православными, принявшими христианство еще из Египта. Потом, когда англосаксы приняли христианство из Рима, то есть в противоположность православным кельтам стали католиками, то война все равно продолжалась. И добавилось еще к этому вторжение норвежских и датских викингов, которые захватывали Англию, пытались ее удержать и страшно обижали англосаксов.

Кончилось это все в 1066 г., когда Вильгельм Завоеватель подчинил себе Англию, а был он по происхождению норвежец, но его предки уже 100 лет жили в Северной Франции. Он забыл свой норвежский язык и говорил по-французски. Привел он с собой очень много французских рыцарей и устроил им доходные места при дворе и в управлении. Ведь этнический момент проявляется не в форме особых социальных порядков или установления новых социальных институтов, а в том, кто кому при данных порядках поможет хорошо устроиться… Так вот, Вильгельм и его потомки нормандской династии помогали французам. А когда династия пресеклась в XII в., королем Англии стал француз Анри Плантажене – Генрих Плантагенет. Уж этот-то был натуральный француз, но стал английским королем и всюду протаскивал своих французов, и потомки его тоже. Можно себе представить, как англичане лютой ненавистью возненавидели французов! Чужой – да еще начальник, да еще заблатованный, да еще ведет себя безобразно, и ничего не сделаешь! И когда англичанам те же самые Плантагенеты предложили идти бить французов, то англичане с восторгом пошли.

Английская армия оказалась сильной еще за счет другой этнической коллизии. Я уже говорил об уэльских кельтах. Сопротивлялись они англосаксам отчаянно, потому что англосаксы, пришедшие еще с волной Великого переселения народов, по отношению к кельтам вели себя исключительно жестоко, и те возненавидели их лютой ненавистью. И когда англосаксов победили французы, то кельты сказали: «Эти, пожалуй, получше. Впрочем, кто бы ни давил англосаксов, все равно мы его поддержим». С приходом французов война между кельтами и англосаксами не кончилась, но как-то стала ослабевать и к концу XIII в. совсем приостановилась. Эдуард I вошел в Уэльс, чтобы подчинить его себе.