Светлый град на холме, или Кузнец - Татьяна Иванько

— Все вы дети своего отца… — пробормотал я, почти завидуя ей, им обоим.

И вдруг мы вздрогнули оба, оборачиваясь: с криком и гиканьем к нам несётся небольшой отряд. Этого не ожидал никто, ни я, ни, очевидно, Сигню.

Впереди отряда на вороном коне Рангхильда, звеня грудами тяжёлых украшений, которыми она обвешана всегда, со струящимися по ветру волосами. За ней, сильно отставая, алаи и Сольвейг.

— Ньо-о-о-орд! — кричит, вопит даже, Рангхильда.

От стены форта отделился Сигурд и скачет к нам.

Я и Сигню посмотрели друг на друга в полном недоумении и замешательстве.

Рангхильда на скаку взмахнула рукой, приказывая своему отряду остановиться на изрядном расстоянии от нас.

— Ты договариваешься с этой ведьмой?! О чём, Ньорд?! Почему она жива до сих пор, это проклятое отродье?! Она отводит тебе глаза! Убей её, Ньорд! — кричит Рангхильда и спешивается, чем вынуждает спешиться и нас.

— Рангхильда…

— Как ты можешь её слушать? Всё потому, что спал с ней? — взвизгнула она. — Теперь ты сделаешь всё? Почему вы все одинаковы? Почему…

— Остановись, Рангхильда! — бледнеет, глядя на неё, Ньорд. — Чего ты хочешь?

— Убей её! Всех их убей! Они солгут, соберутся с силами и изгонят тебя, если…

— Всех убить? И твоего сына?!

Рангхильда вздрогнула, но сверкнув глазами, страшно вскричала, совсем белея:

— Да! Ибо он предал меня!

— Рангхильда… — выдыхает поражённый Ньорд. — Даже я, дикий воин и злобный насильник, я — Ньорд Болли, так и не решился поднять руку на племянника, мальчика, с которым рос. А ты просишь убить твоего сына, твою плоть и кровь. Всё, что есть у тебя дорогого… Что стало с тобой, Рангхильда? Что лишает тебя разума настолько?

— Что?! То, что до сих пор жива эта проклятая тварь!

И вдруг…

Не смолкли ещё последние слова, все увидели огромный кинжал, сверкнувший лезвием на солнце, и он, будто молния, — в Сигню. Я всегда был глазаст и чуток, толкаю Сигню в сторону, как раз к Сигурду, подбежавшему к нам как раз в этот момент, и в ответ на бросок Рангхильды, послал свой кинжал в неё: это лишь инстинкт, реакция руки быстрее, чем решение моего ума, как было уже когда-то в схватке с самим Сигурдом. Но Сигурд остался жив тогда, а Рангхильда…

Кинжал вошёл по рукоятку в самую середину груди Рангхильды. Но не остановил её сразу, она упала лицом вниз, будто ещё продолжая лететь за своим жалом…

… сильно ударило в грудь, и сразу зажгло, стало так горячо, невыносимо горячо… но жар не бежит к пальцам больше… он выходит, вытекает из сердца… я вижу, что падаю со всё так же вытянутой в броске рукой… мне не добраться до её шеи… уже не добраться… не добраться до неё… почему я вижу кровь…

Это не кровь…

Это жизнь вытекает из меня…

…я вижу…

Я вижу их всех, подходящими ко мне… Переворачивающими меня на спину и я смотрю в свои мёртвые глаза… но я ещё вижу… я вижу, что она жива, ОНА по-прежнему жива! Я смотрю мёртвыми глазами, а она жива!..

Какая страшная и уже бессильная злоба раздирает меня… затопляет меня чернотой, растворяет меня…

Я даже не посмотрела на тебя, мой сын. В последний раз не посмотрела, так хотела убить ЕЁ!

А теперь меня нет… я не существую…

Злоба убила меня… моя собственная злоба… Злоба растворила мою душу до конца, как кислота.

Меня нет больше…

Некому, нечему уйти в Хеллхейм…

Ещё не приблизившись, ещё не коснувшись её тела, я почувствовал: её больше нет… мама… МАМА…

Я склонился над её телом, перевернул к себе лицом, но её уже нет. Это лицо даже не похоже на её: оно спокойно, глаза потухли и тускнеют с каждым мгновением… нет ни энергии, ни её силы… нет больше ничего, что было моей матерью, татуированной линьялен Рангхильдой. Моей властной, сильной и так и не побеждённой в её ненависти, моей матери уже нет…

Я стираю пыль с её кожи, пыль, в которую она упала лицом, в последнем своём выпаде, как настоящая змея в броске на жертву…

Держа сейчас в руках её тело, в котором уже не было её, я не чувствую той боли, какую ожидал, ничего, кроме пустоты… Будто всю боль от её потери я уже испытал раньше, я испытывал эту боль не один раз и всякий раз, ты отрывала меня от себя мама, сама, с кровью. Разрывая моё сердце. А теперь ты просто исчезла, оставив мне только это бренное тело. Ты не ушла, тебя нет нигде. Твоя душа сгорела при жизни, нечему идти в Хеллхейм…

— Сигурд… — Ньорд подошёл ближе, коснулся моего плеча, — прости. Я не хотел этого…

Вот тут я зарыдал… Слёзы лились из моей души, орошая платье Рангхильды Орле, кожу на её груди, которой она никогда не кормила меня, но к которой прижимала так ревниво всю жизнь, так, что почти задушила…

Я поднялся. Алаи матери, Сольвейг, кто-то приносит Рангхильдин кинжал, что она бросила в Сигню. Этот кинжал я выковал для Рангхильды сам, ещё, когда мне было пятнадцать. Это было первое оружие, что справно вышло из-под моего молота. Рангхильда похвалила, но прибавила слегка высокомерно и словно разочарованно, что не думала, что воспитывает кузнеца. И всё же хранила. И им хотела убить Сигню… Боги… Что было с ней, что же происходило с её душой? Ведь она так любила меня когда-то, больше жизни, больше себя самой, но и меня возненавидела… Ничего не осталось, чем можно было любить? Но разве такое может быть? Мама…

Я поднял голову, посмотрел на Ньорда, ожидая его слов. Он понял меня:

— Проведём тризну как положено и решим наше дело, — тихо, голосом из нашей прежней жизни, сказал он.

Глава 11. Переплывая в новый век

Такой грандиозной тризны я не помню. Ни масштабом костра, ни размером выросшего кургана, ни тем даже, что вина было выпито меньше, чем когда бы то ни было, ни тем, какое количество людей присутствовало при действе.

Костёр подожгли я и Ньорд. Сигню и Сольвейг держались вместе, немного в стороне.

Не Рангхильду провожали сегодня навсегда. Сегодня ушла и Свея.

Новый конунг Единой Свеи не пожелал убить прежнего с одним условием, что никогда больше ни следов, ни упоминаний о нём и его людях, ни о его