Песня цветов аконита - Светлана Дильдина

Оглянулся — хрупкая девочка с черными косами стояла неподвижно возле ручья, смотрела. Сплетенье ветвей — лица толком не разглядеть, падают тени от листьев.

Отец прислал — или сама решилась?

Одежда на ней была сиренево-голубая, расшитая серой нитью. Оперение дикого голубя…

Говорить с девочкой было незачем.

Так она и стояла, смотрела вслед.

Вскорости Йири покинул Столицу.

Три недели прошло, и Шену Асано собрался на северо-восток — должность обязывала его лично побывать в подотчетных провинциях. Смена человека на троне — не шутка, и не стоит доверять все чиновникам. Можно попасть в нехорошую историю. А Благословенный недолюбливает Лисов, зато благоволит к их врагам — Мийа.

Вечером того дня, когда Шену отбыл в северо-восточную область, Каэси Мийа с наиболее доверенным родственником собрались на совет, чтобы нанести Лисам тяжкий удар. Достаточно одного подложного приказа. Любящий удобства Шену не будет разъезжать повсюду, а наверняка, как и раньше, устроится в городе Четырех Ключей близ знаменитого храмового комплекса между провинциями Окаэра и Эйто. Конечно, заподозрив неладное, Йири может ослушаться приказа… Но вряд ли он решится начать с ослушания, когда новый правитель только-только взошел на престол. Даже если и не поверит — послушается. И, хотя у него за спиной большая армия, с собой он ее не возьмет.

— Шену давно ненавидит Йири Алайя, считая, что он поднялся наверх через смерть Ханари Асано. У каждого свои слабости… Лисы всегда были дружной семьей.

Родственник Мийа поежился от этих слов — уж у Зимородков точно нет подобной привязанности. А Каэси улыбнулся ему так, как улыбнулась бы довольная яссин.

Мягко сказал:

— Я ждал больше десяти лет. Теперь — время пришло. Повелитель обещал ему покровительство. У нового повелителя доброе сердце, но он не простит того, кто заставит его невольно нарушить слово. К тому же почти сразу, как оно было дано — и тогда, когда он всерьез доволен Йири Алайя.

— Лучше бы оставить его в живых. Или хоть подождать…

— Невозможно. Он взлетел высоко, но любой из нас скорее пожертвует им, чем по-настоящему равным. А он… нельзя ему позволять подняться еще выше. Дочь Найру… если свадьба состоится, этот Дом станет серьезным препятствием.

— Разумно.

— Вполне в духе Лисов — уничтожить человека из мести, заманив в ловушку, — судя по улыбке Каэси, подобное было в духе как минимум и его Дома тоже. — Даже если повелитель и не поверит до конца, сомнения останутся. Шену Асано не выкрутиться… или же, если лисья хватка ему не изменила и он кое-как удержится — на вершине ему не быть.

— И все-таки жаль Йири Алайя. Его рисунки талантливы.

— Ему, полагаю, теперь не до забав с кистью. Впрочем, он спокоен, а в Окаэре порядок — почему бы и нет?

Каэси прибавил — неясно, всерьез или нет:

— Ему самое время умереть сейчас — и стать легендой среди художников, искра в ночи… Потом может быть поздно. Я оказываю ему большую услугу.

И улыбнулся собственным мыслям.

Глава 11. ГОРЫ ЮСЕН

Тянется сказка, вьется, словно лента в руках танцовщицы. И тени вздымаются в воздух, отрываясь от земли, — неправильно это, непривычно и неприятно, пожалуй, — только вот люди смотрят за танцем и ничего больше не замечают. Колокольчики заливаются, и гудят темные тан: танец — тоже история. Раз в полвека танцовщицы Неба сходят на землю, чтобы поведать людям иное знание — но люди только смотрят на танец, на красоту девушек с лентами и не задумываются о большем.

Золотистые плети плюща поднимались по стенам. Золотистые в свете садового фонаря, но слепой была ночь — где-то затерялась луна.

Ночь над землею текла, а тень ее — по земле. Медленная, тягучая, все различия сглаживала, все запреты снимала. Взгляд, следивший за Йири, — тревожный.

— Чего ты боишься? — спросил он, заметив неотрывный взгляд.

— Хорошо не может быть долго. — И сбивчиво, еле слышно: — Нет, у меня все… я не за себя…

Глаза — черешни. Пламя свечи пляшет в них. Почему неспокойно пламя?

— За меня бояться не стоит.

Он зажигает другие свечи — руки движутся плавно, словно в священном танце: один неловкий жест, и будет шрам на теле мироздания. Айхо смотрит, как завороженный. И голос — глубокий, ровный — и мягкий, словно касание:

— Ты рожден с крыльями — большая птица. Земля тебя не удержит. Когда-нибудь ты поднимешься высоко — не так, как это понимают чиновники и придворные.

Блики света ласково скользят по шелку волос, по складкам, бегущим из-под браслета, по лунным камням, оправленным в серебро — в последнее время он начал носить эти камни, знак созерцательного спокойствия.

Только один взгляд бросил на юношу.

— Помни, что ты обязан делать, раз награжден многим. Не растрать свой талант — и саму жизнь. Ты сумеешь, я знаю.

— Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, — Те-Кири словно враз постарел.

— Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь. — Йири вздохнул. — Это может быть и ловушкой… Такую ловушку могут устроить несколько человек, и у каждого своя цель. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.

— Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, — глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений.

— Что же… если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли ни делала. Я давно разучился бояться — и привык доверять судьбе.

Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял, молча разжал руки и удалился.

Костер горел на берегу: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди…

Завтра Йири собирался покинуть город и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай — положить в костер несколько стеблей и цветов.

Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, — но лицо оставалось в тени.

Кьонг — пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица — все равно ей, днем петь или ночью.

— Господин мой… — Ниро тронул Йири за плечо. — Вам принести накидку?

— Не холодно. Лето же еще… почти. — Он улыбнулся. — Хорошо… Тихо…

Голоса доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.

— Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас зимы холоднее, чем здесь. А в этом году лето было холодным… Сегодня — как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, — сказал с короткой усмешкой.

Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.