Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Для положительного раскрытия христианского учения «Октавий» дает мало. Христианская вера в нем представляется преимущественно как монотеизм (cap. 18), и центр тяжести христианской религии полагается в практическом осуществлении нравственного закона: «Угодная (Богу) жертва, — говорит он, — доброе сердце, чистый ум, незапятнанная совесть; поэтому кто чтит невинность, тот молится Господу; кто уважает правду, тот приносит жертву Богу; кто удерживается от обмана, тот умилостивляет Бога; кто избавляет ближнего от опасности, тот закалает самую лучшую жертву, — таковы наши жертвы, таковы святилища Богу; у нас тот благочестивее, кто справедливее» (cap. 32).

Учения о Лице и деле Иисуса Христа Минуций не раскрывает, а только едва намечает (cap. 9; 29); не говорит и о христианских таинствах, не приводит ни одной цитаты из книг Священного Писания. Отсюда возникла попытка[583] отвергнуть специально-христианский характер богословия Минуция и найти в нем языческо-философское понимание христианства: Минуций будто бы понимал христианство как морально-философский монотеизм. То правда, что Минуций проходит молчанием сокровеннейшие тайны христианского учения и жизни, однако это гораздо проще и естественнее объяснить целью и всем строем апологии. Она начинается речью защитника язычества Цецилия; Октавий отвечает на нее, придерживаясь в возражении обвинений Цецилия. Его задача — разрушить предубеждения язычников; с этой целью он вместо библейских писателей ссылается на свидетельства поэтов и философов и предлагает христианскую истину в форме, приемлемой для философски образованных язычников. В самой апологии есть ясное указание на то, что автор не считал раскрытыми все вопросы относительно новой религии. В конце беседы Цецилий говорит: «Остается еще несколько недоумений... которые нужно разъяснить для полного вразумления моего; о них удобнее будет поговорить на свободе завтра» (cap. 40). Конечно, можно искусственно вырвать из связи речи отдельные положения, мысли или даже целый цикл их, которые можно вложить в уста стоика. Однако нельзя упускать из вида целого. Едва ли удастся найти у стоика учение о воскресении тела, о мучениях ада, о страданиях как посылаемых от Бога испытаниях. Вообще же, решение вопроса о богословском характере «Октавия» должно поставить на чисто историческую почву, оценивая произведение в исторической обстановке апологетического времени, к которому оно принадлежит.

Общий ВЗГЛЯД на богословское учение апологетов II века[584]

Представленные сведения о литературной деятельности апологетов II в., условиях ее развития, задачах и содержании в достаточной степени показывают, с какой осторожностью нужно высказывать суждения относительно общего характера богословского учения их. Своим отношением к окружающему миру, который враждовал против Церкви и преследовал ее, она вынуждена была в апологетических разъяснениях доказывать истину и права христианства научными средствами. Для внутреннецерковной жизни она не чувствовала еще в полной мере этой потребности (cf. {Justin.,} De resurr. 1). Такая защита заставляла апологетов христианства обращать внимание на языческое понимание и самим входить в круг мыслей язычества. Из него они заимствовали, где это отвечало их целям, доказательства, отмечали аналогии между язычеством и христианством и, таким образом, оправдывали свое учение. Но, с другой стороны, и собственный образ мышления апологетов был определен теми воззрениями, которые оказывали на них влияние, как следствие их жизни до христианства, хода их образования и всей окружающей их греческой обстановки. Христиане по своим убеждениям, они неизбежно находились под воздействием греческой популярной философии — конечно, в различной степени. В интересах успеха своей защиты они освещали только те стороны, которые могли рассчитывать на понимание и признание образованных язычников (единство Бога, Логос, добродетель, бессмертие), мало касаясь Лица Иисуса Христа и Его дела. Ввиду всего этого нельзя надеяться, как уже было сказано во введении к изучению апологетов II в., найти в дошедших до нас памятниках их литературной деятельности полного, исчерпывающего изложения их богословского учения. Личное понимание христианства апологетами было, несомненно, богаче и глубже, чем сколько дают судить о нем случайно происшедшие и случайно сохранившиеся памятники их литературной деятельности.

Тем не менее, для истории развития церковного богословия, насколько оно отразилось в произведениях выдающихся членов христианской Церкви рассматриваемого периода, важно отметить существенные элементы богословского учения апологетов.

Взгляд апологетов на отношение христианства, язычества и иудейства

О христианстве Иустин говорит: «Я увидел, что эта философия есть единая, надежная и полезная» (Dial. 8). В этих словах он высказал то, что было общим убеждением апологетов (cf. Tatian. 31; Melito apud Euseb., Hist. eccl. IV, 26.7; Miltiades apud Euseb., Hist. eccl. V, 17.5). Учение Спасителя полно силы и духа (Justin., Dial. 8; 9). С точки зрения этого возвышенного взгляда на христианство определяется отношение апологетов к язычеству и иудейству. Положение, занятое ими в отношении к язычеству, двоякое: язычество составляет или противоположность истине, чем обеспечивается абсолютное значение христианства, или несовершенную предварительную ступень, которая указывает на христианство как свое завершение. Оба утверждения нашли своих представителей среди апологетов, иногда соединяясь у одного и того же автора. Когда апологеты стремятся показать необходимость христианства, то языческая религиозность изображается как нелепость и безнравственность, и боги язычников называются демонами (cf. Justin. 1,12; 14; 21; Dial. 79; 83; Athenag. 23; 25; Minuc. 21) на основании изречения псалмопевца: «Яко вси бози язык бесове» ([πάντ€ς] ol 9eol των έθνών δαιμόνια) (Пс. 95: 5). Философы и поэты — только пособники идолослужения (Aristid. 13), вдохновляемые демонами (Theophil. И, 8), и излагают только полные противоречия бредни (Tatian. — passim; Theophil. II, 8; III, 2; 5; Minuc. 38). To, что в их учении действительно хорошо, заимствовано из пророков, которые значительно превосходят их древностью (Justin. 1,44; 54; 59; Tatian. 31; 40; Theophil. I, 14; III, 23; II, 30; 37; Minuc. 34). С другой стороны, апологеты могли поставить христианское учение о Троице и ангелах, равно как и о Сыне Божием, в параллель с политеизмом и учением о сыновьях богов (Justin. I, 6; 20-24; Athenag. 10). В философах был Тот же Логос, Который потом явился во Христе. «Наше учение, очевидно, возвышеннее всякого человеческого учения, потому что явившийся ради нас Христос по всему был Словом (λογικόν): и по телу, и по слову, и по душе. И все, что когда-либо сказано и открыто хорошего философами и законодателями, все это сделано ими соответственно мере нахождения ими и созерцания Слова» (Justin. II, 10). Философам присущи были только семена (σπέρματα) Логоса, тогда как во Христе Он открылся всецело. Поэтому у языческих философов находится много ложного. Учение (διδάγματα) Платона так относится к учению Христа: оно не чуждо учению Христа, но и не во всем с ним сходно (Justin. II, 13); живущие или жившие согласно со Словом суть христиане (Сократ, Гераклит, Авраам, Илия).

Истина содержится в древних писаниях ветхозаветных пророков, ибо они были вдохновлены свыше; Сам Логос говорил через них, и они правильно предсказывали будущее (Justin. I, 30; 36; Dial. 115; Athenag. 9). Поэтому их вещания даже язычниками должны быть признаны в качестве достаточного доказательства истины (Justin. I, 53; Athenag. 7; 9; Theophil. II, 9). Пророки учили о едином Боге, истинной нравственности и будущем воздаянии (Theophil. II, 34; III, 9). Их писания содержат христианскую истину (Justin., Dial. 29). Но к собственно духовному содержанию в Ветхом Завете, вследствие нравственной грубости иудейского народа, присоединен был обрядовый закон (Justin., Dial. 19-22; 42; 44; 46; 67), который, с другой стороны, содержит прикровенное указание на Христа: «Я говорю, — замечает Иустин (Dial. 44), — что некоторые заповеди даны для благочестия и правой жизни, другие заповеди и обряды предписаны или по отношению к таинству Христа, или по вниманию к жестокосердию народа вашего (иудейского)». Иудеи оскорбили Бога своим учением (Justin., Dial. 78); потому они уже перестали быть народом Божиим. Согласно пророчествам, теперь народом Божиим, истинным Израилем являются христиане из язычников (Justin., Dial. 25; 26; 123; 135). Только когда Логос принял человеческий образ и явился в Лице Иисуса Христа, распространилась от варваров абсолютно совершенная философия. Только христианство принесло философию, превосходящую все предшествующие, которая, будучи законченной в себе и цельной, может быть понята каждым, и так как она основывается не на собственной спекуляции, но на Откровении, то она безусловно надежна.