Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

Война дала «младотуркам» шанс. Хорошие военные были востребованы. Помогая друг другу, они поднимались все выше по лестнице военной иерархии. Их карьере активно способствовали думские и земгоровские круги. Блестяще удался заговор против Сухомлинова, Думе и всей прогрессивной общественности удается добиться назначения Поливанова военным министром. Алексеева на должность начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего Николай II выбрал сам, ценя его таланты. С высших армейских должностей Поливанов и Алексеев подтягивают наверх и других «младотурок».

Под влиянием военных неудач настроения Гучкова и его кружка заметно радикализируются. «На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно был связан с ними, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды на возможность ввести их в здоровую политическую комбинацию; из всего этого для меня стало ясно, что Государь должен покинуть престол»[1454], — скажет сам Гучков. Спецслужбы, осуществлявшие над ним постоянное наблюдение, сделают общий вывод за 1915 год: «Съездив в Китай, Турцию и Португалию и изучив на месте способы и приемы переворотов в разных странах, а также бывшие у нас бунты во Владивостоке, Севастополе и Кронштадте и дождавшись такого благоприятного времени, как война 1914 года, Гучков начал действовать»[1455].

Внимательный биограф Гучкова Александр Сенин приходит к выводу: «Вероятно, именно на рубеже 1915 и 1916 гг. Гучков окончательно решил готовить дворцовый переворот»[1456]. Почему именно тогда? Новый, 1916 год лидер октябристов встретил со страшным отравлением, были опасения, что не выживет. И сам он, и все общество были убеждены, что это дело рук Распутина и его клики. Гучкову приходили горы посланий с пожеланиями выздоровления. Он чувствовал, что его жизнь под угрозой. И у него появилось время для размышлений о заговоре.

Его планированием занималась руководящая тройка в составе самого Гучкова, а также Некрасова и Терещенко. Это подтвердят все ее участники. Они умолчат о важности для заговора масонских и земгоровских каналов. Мельгунов утверждает: «Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцового переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить, так как левый фланг русской общественности — социалистический — стоял в стороне от непосредственного участия в заговорах. Мне кажется, что масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами «заговорщиков» — той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями». И в другом месте: «Через Терещенко проходят нити к Родзянко и к великосветским кругам. Некрасов связывает заговор с думскими сферами, с партией, в которой он состоял и занимал видное положение… Близкие отношения Некрасова к Львову соединяли петербургские проекты с московскими затеями»[1457].

Что же конкретно хотел сделать Гучков и его коллеги по заговору, каков был их замысел? Свидетельств много, они сходятся в главном, но сильно различаются в деталях. В разное время и сам Гучков, и другие организаторы переворота рассказывали разные истории. Они варьировались в зависимости от собеседников и аудитории, от памяти рассказчиков, а их донесение до современников и потомков сильно зависело от памяти слушателей. Скорее всего, самих планов было несколько, и их содержание менялось.

Но предоставим слово самому Гучкову, уверявшему следственную комиссию Временного правительства 2 августа 1917 года, что только переворот был единственным спасением от стихийной революции. «Я считал, что возможны различные формы такого переворота. Обычные формы русских переворотов, унаследованные от XVIII столетия и перешедшие в XIX век, — это террористические акты, убийства… Должен сказать, что я всегда был противником этих форм перемены государственного строя». Многочисленные источники, причем столь разные, как Милюков и Деникин, уверяют, что Гучков, в случае необходимости, вовсе не отрицал цареубийства. «Затем есть другая форма — та, в которой это и свершилось, стихийная форма поднятия народных масс без правильного плана, без руководителей… Затем еще третий путь — путь военного переворота, совершенного не солдатскими массами, а воинскими частями, скажем, та форма, которая была испробована, правда неудачно, на Сенатской площади в начале XIX столетия, когда выходили целые части. Мне представляется, что эта последняя форма и есть та, в которой мог бы совершиться переворот, в пределах и направлении, необходимом России. Такой переворот явился бы с гарантиями быстроты, безболезненности, с наименьшими жертвами и наибольшей приемлемостью для страны». Таким образом, в голове у Гучкова была схема военного переворота, осуществленного небольшой группой высокопоставленных военных или с их санкции просто группой смелых офицеров.

А августе 17-го Гучков был скуп в описании деталей заговора: «План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство»[1458]. Более подробно Гучков поведает о своих замыслах только в 1936 году, когда в эмигрантских «Последних новостях» выйдут его нашумевшие воспоминания. Там он попытался предстать в роли идеалиста, не имевшего кровожадных планов и не преуспевшего в заговорщической деятельности.

«Мысль о терроре по отношению к носителю верховной власти даже не обсуждалась — настолько она считалась неприемлемой в данном случае. Так как в дальнейшем предполагалось возведение на престол сына Государя — Наследника — с братом Государя в качестве регента во время малолетства, то представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови. Отсюда и родился замысел о дворцовом перевороте… Наша тройка приступила к детальной проработке этого плана. Представлялись три конкретных возможности. Первая — захват Государя в Царском Селе или Петергофе. Этот план вызывал значительные затруднения. Если даже иметь на своей стороне какие-нибудь воинские части, расположенные в резиденции Государя, то было несомненно, что им будет оказано вооруженное сопротивление, во всяком случае, предстояло кровопролитие, которого хотелось избежать. Другая возможность была произвести эту операцию в Ставке, но это требовало если не прямого участия, то, во всяком случае, некоторого попустительства со стороны высших чинов командования… Третья возможность — и на ней мы остановились — это захват царского поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно. Были изучены маршруты, выяснено, какие воинские части расположены вблизи этих путей». Как основную арену действий рассматривали железнодорожную станцию в Новгородской губернии, где была расположена запасная гвардейская часть, в которой служил привлеченный к заговору молодой князь Дмитрий Вяземский, сын известного члена Государственного совета, потерпевшего по службе