Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Однако в последние годы своей жизни, оглядываясь назад, Унсет далеко не всегда чувствовала себя победительницей. Да, ей удалось сделать карьеру в литературе, удалось стать фигурой крупного масштаба. В этом ее творческий проект состоялся. И, как она говорила в своем выступлении по хамарскому радио, у нее не было выбора — писать или не писать, хотя нередко и хотелось заняться чем-нибудь другим: «Временами мне вообще не хотелось писать, ведь было столько дел, которыми меня тянуло заняться: ухаживать за детьми, смотреть за домом и садом, прясть и ткать. Все это казалось мне куда более увлекательным, нежели сочинительство»[892].

Эта другая мечта, мечта стать сельской хозяйкой из Гудбрандсдала с кучей детей, мечта о подлинном женском счастье, ведь она все-таки женщина, — не отпускала Сигрид Унсет. До самого конца своей жизни она мечтала о старости в Бьеркебеке в окружении собственных детей и внуков, а не только соседских детей. Возможно, именно в последние дни ее мучила мысль: она с радостью обменяла бы все свои успехи в литературе на судьбу любой хозяйки, что сейчас посиживает на крылечке и вяжет в окружении детей и внуков.

Наконец удалось связаться с Хансом в Париже. Уле Хенрик Му выехал ему навстречу в Копенгаген с подходящей для похорон одеждой. Ханс был вне себя от горя и искренне раскаивался, что самая последняя его встреча с матерью закончилась ссорой.

Не всем участникам похоронной процессии хватило места в церкви Святого Торфинна. Гроб несла внушительная делегация от Союза писателей в лице Арне Скоуэна, Клэса Гилла, Нильса Юхана Рюда, Эйнара Шэросена, Тарьея Весоса, Турульфа Эльстера, Одда Эйдема и Георга Брокманна. Гроб торжественно перенесли на кладбище Меснали и похоронили на выбранном ею самой месте рядом с могилами ее старших детей.

— Смерть Сигрид Унсет не была неожиданной ни для нее, ни для нас, хорошо знавших ее, — сказал в своей речи епископ Якоб Мангерс.

Мартин Блиннхейм и Уле Хенрик Му стояли в почетном карауле перед гробом. Петер Эгге, возлагая венок от лица близких друзей покойной, прочувствованно сказал:

— Любой, кому удалось проникнуть в ее закрытый мир, может с уверенностью утверждать, что нас покинула благороднейшая душа.

Теперь, когда неоспоримая, но в последнее время оттесненная с трона королева литературной Норвегии умерла, люди стали задаваться вопросом — кем она была на самом деле? Кем она была, эта женщина с крутым характером, в юности — утонченная девушка? Со школьных лет она объявляла себя атеисткой, но пришел день — и она встала на колени перед Богом, «моля его дать сил, чтобы не упасть в засасывающую ее бездну»[893]. Большинство коллег-писателей восприняли ее обращение как признание капитуляции со стороны той, кого признавали одной из самых сильных. И что ей дает католичество, спрашивали они друг друга, не осмеливаясь задать свой вопрос ей в глаза. Многие были убеждены, что Сигрид Унсет так и не удалось достичь внутренней гармонии, что она так и не стала свободной, никогда не выглядела счастливой, даже участвуя в веселых писательских посиделках за полночь. Да, многие полагали, что ее обращение принесло ей не мир, но новые битвы. Во многих вопросах она шла наперекор большинству. Сигрид Унсет редко подставляла другую щеку, чаще она предпочитала миру — меч. Но как они могли понять ее, те, кто никогда не видел, как она преклоняет колена в молитве рано поутру — пусть даже всю ночь пировала? Те, кто никогда не видел, как она разговаривает с птицами, ухаживает за цветами, рассказывает сказки и рисует странные маленькие картинки для близнецов Бё или покупает изысканное шелковое белье племянницам? Где был в эти моменты ее меч?

Даже после смерти Сигрид Унсет вызывала жаркие споры. Ее оживленно обсуждали коллеги и старые друзья.

— Она была высокомерной, — сказал один писатель коллеге Петеру Эгге после похорон.

— Нет, — отозвался Эгге. Он-то знал ее еще неуклюжей фрёкен Унсет, секретаршей, с которой он танцевал на балу и которая тогда не осмелилась признаться ему в своем стремлении стать писательницей. — Так только казалось. Она была застенчивой и не умела вести светскую беседу. Не умела болтать о пустяках[894].

Люди, близко знавшие Унсет, отлично помнили, как она умела замыкаться в себе, а потом внезапно разражалась остроумными репликами и меткими наблюдениями. И, как однажды выразился Фредрик Поске, хотя Сигрид Унсет была, несомненно, религиозной, благочестивой ее назвать было нельзя. Как-то раз духовник укорил ее за то, что она слишком много ругается; она не должна забывать, что ее ангел-хранитель все записывает.

— Тогда будем надеяться, что ангел умеет стенографировать, — ответила Сигрид Унсет[895].

Не случайно самые близкие и старинные друзья сравнивали Унсет с ее героиней Кристин, дочерью Лавранса — Лаврансдаттер. Последнее письмо, которое ей отправил Фредрик Поске, было адресовано «Кристин Улаве Лаврансдаттер». И не только потому, что он хотел обмануть цензуру. Теперь, подведя итоги жизни Сигрид Унсет, многие вспоминали Кристин, дочь Лавранса. Сигрид наделила Кристин своими печалями и чувством вины, заставила ее перебираться через Доврские горы с годовалым ребенком на руках. Показала, как за старый грех приходится расплачиваться все новыми и новыми бедами. Сигрид Унсет самой пришлось исходить много тропок по овеянным мифами Доврским горам, не один час она провела на коленях в покаянии и молитвах, да и новые печали постоянно добавлялись к старым. Но до самого конца жизни она продолжала бороться — прежде всего силой своего могучего интеллекта.

Когда на закате своих дней Унсет в одиночестве сидела в Бьеркебеке и мечтала об ином мире, ее настигла последняя печаль. Наверное, с этой печалью бороться было сложнее, чем с прочими. В чем был смысл ее жизни, если единственный сын отвернулся от матери? Может быть, это ее вина? Но Бог не судил, чтобы она переживала за Ханса на своем смертном ложе. Смерть настигла ее как милосердие.

Послесловие

«Самая невообразимая глупость, какую только выдумали о христианстве, — что оно-де заставляет обратиться к Христу под угрозой ада. Данте можно назвать одним из лучших знатоков человеческой души, ведь он создал ад, в котором люди просто остаются самими собой».[896]

Иллюстрации

32. Брит Юсефсён (Brit Josephsnøn).

25, 34. Национальная библиотека (Nasjonalbiblioteket).

3, 12. Открытки из частного архива Сигрид Унсет.

Остальные иллюстрации предоставлены музеями Майхауген, Аулестад и Бьеркебек.