Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Да, он имел детей. Но, в сущности, их у него не было... Якова он ненавидел, а к Василию относился скорее равнодушно. И если он испытывал хоть какое-то подобие родительских чувств, то выражались они прежде всего по отношению к Светлане, да и то до определенного времени...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

И все-таки по тем временам Сталин был недоволен не только собственной женой, но и партией. Поскольку это была еще не его партия. Он всегда мечтал о своеобразном ордене, в котором магистр обладает абсолютной властью, а его слово — силой закона. А тут...

Слишком уж много вокруг вольнодумствующих. Особенным свободомыслием отличался первый секретарь Закавказского крайкома партии В.В. JIoминадзе. Это был по-настоящему смелый и честный человек, не боявшийся говорить о плохой жизни советских людей, о полнейшем перерождении партийной верхушки, процветавших по всей стране очковтирательстве и лжи и о «помещичьем отношении сталинского режима к нуждам и интересам рабочих и крестьян».

Очень скоро В. Ломинадзе начал подпевать председатель Совнаркома РСФСР С.И. Сырцов, крайне недовольный чрезмерным расширением капитального строительства и тяжелым положением деревни. Вовсю бичевал он и ту «чрезвычайную централизацию» и «разбушевавшуюся бюрократию», которая продолжала плодиться и плодиться. Но особую ярость у Сталина вызвало то, что этот блаженный посмел назвать «очковтирательством» строительство столь милого его сердцу Сталинградского тракторного завода.

Конечно, Сырцов и Ломинадзе и не думали организовывать какую-то там оппозиционную группу. Однако Сталин думал иначе и обвинил их в создании «право-левого блока». Надо ли говорить, что оба были сняты со своих высоких постов, к которым их уже никогда не подпустили. И все же куда больше неприятностей Сталину доставил М.Н. Рютин. Тот самый Рютин, который всего несколько лет назад с таким остервенением громил на Красной площади сторонников Троцкого, а потом... поддерживал правую оппозицию. Его отношения со Сталиным вообще оставляли желать много лучшего. Член партии с 1914 года, он прекрасно знал всех ее руководителей и всегда был очень низкого мнения о самом Сталине.

Узнав о назначении Сталина генсеком, Рютин не побоялся выступить с уничижительной критикой «чудесного грузина». Но поскольку в Сталине нуждался сам Ленин, его призывы одуматься так и остались гласом вопиющего в пустыне. Недовольный ходом насильственной коллективизации и сплошной индустриализации Рютин не стеснялся высказывать вождю все, что о нем думал. А думал он о нем по-прежнему очень плохо. Сталин спорить не стал и отправил вольнодумца из теплого и светлого кабинета секретаря Краснопресненского райкома партии в холодную Сибирь. На большее он не решился: Рютин был хорошо известен в партии, да и не били тогда еще партийных.

Сложно сказать, что нашло на вождя, никогда не прощавшего своих врагов, но уже очень скоро он вернул мятежника и сделал его членом президиума ВСНХ и главой Управления кинофотопромышленности. Летом 1930 года он вообще пошел на удивительный для него шаг и пригласил Рютина на сочинскую дачу. Но, увы... несмотря на оказанное ему «восточное» гостеприимство, Рютин на сближение не шел. И вот тут-то Сталин возненавидел Рютина уже по-настоящему. Особенно после того, как заметил несколько брошенных на него заинтересованных взглядов жены. По каким-то неведомым ему причинам Надежде всегда нравились те, кого он недолюбливал, и ненавидела всех тех, кого он приближал к себе.

Хотя не видеть той глубокой пропасти, которая разделяла того же Рютина (при всей своей крестьянской внешности он отличался прямо-таки аристократическими манерами) от близких к нему Молотова, Берии, Ворошилова и Кагановича, можно было только при очень большом желании.

Рютин платил ему той же монетой, и Сталин не очень удивился, когда на его стол легло донесение тайного осведомителя ОГПУ, в котором бывший секретарь называл его «политиканом, который доведет страну до гибели». Сегодня никто уже не скажет, насколько это было правдой, но ходили слухи и о том, что, прекрасно понимая, что законными путями ему не победить, Рютин говорил и о физическом устранении Сталина.

Как бы там ни было, но одними разговорами Рютин на этот раз не ограничился и создал «Союз истинных марксистов-ленинцев». На состоявшемся в небольшой деревушке Головино совещании он выступил с докладом «Кризис партии и пролетарской диктатуры», из которого Сталин представал «великим агентом-провокатором, разрушителем партии и могильщиком революции в России». Рютинцы требовали прекратить издевательства над крестьянами, обвиняли во всех смертных грехах Сталина и требовали его смещения с поста руководителя партии. Казалось, их песня спета.

Однако Сталин и здесь проявил завидную выдержку и не подумал арестовывать Рютина. А тот развивая все более активную деятельность, распространял документы своего «Союза», встречался с оппозиционно настроенными партийцами и, конечно же, посетил Каменева и Зиновьева. За что Сталин мог сказать ему только спасибо. Вопреки обязательству сообщать о подобных встречах в ГПУ и ЦК, те не обмолвились ни словом, и Сталин в любой момент мог обвинить их в контрреволюционном заговоре против партии.

Как того и следовало ожидать, деятельность Рютина закончилась разгромом его «Союза» и арестом по обвинению в «создании кулацкой и контрреволюционной организации и попытке реставрировать капитализм». Уверенный в своей правоте и силе Сталин потребовал расстрела Рютина и его ближайших сподвижников.

И вот тут-то, к его огромному неудовольствию, Киров, Орджоникидзе, Куйбышев и еще несколько влиятельных членов ЦК выступили против казни старого большевика. «Мы не должны этого делать, — однозначно заявил Киров. — Рютин не безнадежен, он просто сошел с правильного пути... Черт знает, сколько рук писали эта «платформу»... Нас неправильно поймут». Еще большее возмущение Сталина вызвало заступничество за «контрреволюционную нечисть» его жены, которая, как ему стало известно, просила о заступничестве Кирова и Енукидзе.

Рютин и члены его группы были исключены из партии как «выродки, враги коммунизма и советской власти, предатели дела партии и рабочего класса, которые под флагом мнимого «марксизма-ленинизма» попытались создать буржуазно-кулацкую организацию для реставрации капитализма и кулачества в СССР».

Свой срок (10 лет) Рютин отбывал на Урале, в бывшей царской тюрьме. Он очень быстро сломался и писал жене: «Я живу теперь одной надеждой: партия и ЦК простят, в конце концов, своего блудного сына...» Впрочем, надеялся он зря. Сталин забыл и думать о нем. Его теперь занимали совсем другие люди. Киров, Калинин, Косиор, Орджоникидзе и Куйбышев — все те, кто составил группу «умеренных».

Это были заслуженные и уважаемые в партии и стране люди, но, как теперь выяснялось, не его... Конечно, они не шли ни в какое сравнение с Троцким, Зиновьевым или Каменевым, но это вовсе не означало для него легкой жизни. Каждый из них обладал известной самостоятельностью и не особенно считался с его симпатиями, а значит, и с мнением. Что, разве не знал Орджоникидзе о его отношении к Бухарину и Пятакову? Прекрасно знал, и тем не менее пригласил их к себе в комиссариат.

Киров был тоже не лучше. Это надо же, назначить ярого бухаринца (да еще замешанного в деле Рютина) П. Петровского на должность руководителя Ленинградского горкома партии, а заодно и редактором «Ленинградской правды»! А его призывы во время кампании на Украине и Северном Кавказе к сдержанности в отношении к бегущим из своих сел и станиц голодным крестьянам?!

Конечно, это не повод, чтобы избавляться от Серго и Мироныча. Но... разве о такой партии он мечтал? Да нет, конечно! Он видел в своей партии своеобразный орден, в котором с любым вольнодумием будет покончено раз и навсегда и где слово магистра будет законом. А тут...

Не нравились Сталину уверения «умеренных» в том, что переломный период пройден, что пора прекратить запугивания и террор и переходить к нормальной жизни — радостной и спокойной. И это в то время, когда в стране полным ходом шло социалистическое строительство и классовая борьба просто не могла не обостряться по определению... его, сталинскому...

Конечно, до такого разгула террора, который очень скоро захлестнет страну, было еще далеко, но и совершенно безобидными эти годы назвать было нельзя. Уже прошло «шахтинское дело», и в жизнь советских людей прочно вошло понятие «враг народа». Как и печально знаменитые фургоны с надписью: «Хлеб», на которых этих самых врагов увозили каждое утро.

Как и столь почитаемые им Иван Грозный и Петр Великий, Сталин не стал изобретать ничего нового и в своей репрессивной деятельности опирался на ОГПУ, которое являлось, по сути, тайной полицией и инквизицией одновременно. Связь между Сталиным и его тайной полицией была очень тесной, и ставший, в сущности, первым человеком в ОГПУ (его председатель Менжинский все время болел) Г. Ягода подчинялся лично Сталину и отвечал за охрану вождя. А его сотрудники уже тогда относились к наиболее привилегированному слою советской элиты.