Николай Гоголь - Анри Труайя

Черновые отрывки из второй части поэмы, дошедшие до нас, свидетельствуют о безуспешных попытках Гоголя разрешить возникшее противоречие между замыслом и его осуществлением, между его талантом и его мировоззрением. Убежденный в том, что настоящее произведение искусства имеет воспитательное значение, он полагал, что его долг – использовать весь свой талант для того, чтобы вывести несколько прекрасных характеров. Чтобы быть достойным той задачи, которую на него возложил Бог при рождении, наделив его писательским даром, следовало, по его мнению, добродетель показать привлекательной, а порок отвратительным. Но, если ему легко было отобразить безобразие физическое или духовное, то талант его подводил, когда он старался создать светлую личность. Обладая чудесным даром улавливать человеческие недостатки, превращать лица в рожи, а обычные поступки – в нелепые телодвижения, он чувствовал свою беспомощность, когда брался за изображение людей нового типа, справедливых, активных, которые собирались «спасти Россию». Ему не хватало воображения, когда он пытался воплотить мечту о совершенстве, об идеале; его рука, искусная в наброске грубой и жирной черты карикатурного характера, неловко дергалась, когда он делал попытку нарисовать портрет приятного человека. В борьбе с природой собственного таланта он мучился, выбивался из сил, просил Бога о помощи, но из-под его пера выходили одни только слащавые банальности. Ему хотелось бы стать Рафаэлем, но он был – Иеронимом Босхом.

Разумеется, во втором томе «Мертвых душ» появляются еще какие-то комические персонажи, подобные тем, которых мы видели в первом томе, но это уже не тот масштаб, да и краски бледнее. Это – лежебока, увалень, слабовольный Тентетников, помещик с сумбурными идеями, прозябающий в бездействии, коптящий небо; это – генерал Бетрищев, честолюбивый, с величавой осанкой, который «любил первенствовать, любил фимиам, любил блеснуть и похвастаться умом»; это – радушный Петух, целиком поглощенный чревоугодием; это – Кошкарев, глупец, какого от роду никто не видел, полагающий, что достаточно было бы всех русских мужиков «одеть так, как ходят в Германии, и все пойдет как по маслу: науки возвысятся, торговля подымется, золотой век настанет в России»; это – Хлобуев – живое воплощение русского беспорядка и беспутства, который, не имея куска хлеба, угощал и хлебосольничал, который молился вместо того, чтобы работать, и без зазрения совести жил на подачки своих друзей… Наряду с этими заурядными, сомнительными личностями мы встречаем ряд прекрасных характеров. Вероятно, это – кандидаты для отправки в Чистилище (том 2), и их характеры не столь высоки и прекрасны, как характеры обитателей Рая (том 3), но они играют важную роль. Иными словами, по мнению Гоголя, они обнаруживают «высокое благородство нашей породы», то есть русского народа. Во главе этих счастливых смертных стоит фигура Костанжогло, землевладельца и промышленника, обладающего практической хваткой и христолюбием; он объясняет Чичикову, каким образом можно быстро разбогатеть, исполняя при этом свой христианский долг.

Короче говоря, тому, что Гоголь теоретически изложил в «Выбранных местах из переписки с друзьями», он дает «живое изображение» в продолжении «Мертвых душ», а именно: что честность дает доход и ведет к довольству, а соблюдение библейских заповедей вознаграждается счетом в банке. Если бы образ Костанжогло оказался недостаточно убедительным, в назидание нам имеется еще один персонаж – Муразов, почтенный и щедрый купец, откупщик, виноторговец, начавший с нуля и заработавший миллионы, без греха, а «самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами»; и приращенье доходов продолжается, поскольку, решая свои дела, он не забывает о Боге. Третий герой, предложенный русскому читателю в качестве примера, это – генерал-губернатор, к которому обращаются «Ваше превосходительство», и этот титул он носит по заслугам: он действительно превосходит всех окружающих его людей своей неподкупностью, цельностью натуры, твердостью характера и прозорливостью. Рядом с ним блещет молодой чиновник по особым порученьям, который с любовью занимается делопроизводством. «Не сгорая ни честолюбьем, ни желаньем прибытков, ни подражаньем другим, он занимался только потому, что был убежден, что ему нужно быть здесь, а не на другом месте, что для этого дана ему жизнь». Заслуживает внимания и очаровательная Улинька, идеал обольстительной русской девушки, своенравной, столь искренней и чистой, что в ее присутствии «как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни своей ни с кем».[601]

Эти действующие лица оказывают на Чичикова самое благотворное влияние: словно солнечные лучи проникают в душу его, и он осознает всю мерзость своих поступков. Речи таких людей, как Муразов, Костанжогло и особенно генерал-губернатор, всю душу ему переворачивают. Наказание, которое ему грозит, является прелюдией к его моральному возрождению, что, по мнению автора, и являлось бы путем к Богу, оправдывая написание этой книги.

К несчастью, положительные герои, выведенные здесь Гоголем, настолько схематичны, что вместо того, чтобы внушить нам любовь к добродетели, пробуждают в нас тоску по пороку. Да, именно кривляки и уроды из первого тома книги, со всеми своими человеческими недостатками, и кажутся нам живыми душами, в то время как почтенные чучела второго тома воспринимаются читателем как мертвые души. От всей великой авторской задумки осталось лишь несколько жалких отрывков. Но то, что нам известно о плане произведения в целом, позволяет предположить, что чистилище и рай трилогии были бы всего лишь бледными ремесленными поделками по сравнению с великолепным адом, который нам остался.

Гоголь осознавал свое поражение, но отказывался с ним смириться. Его друзья, которым он читал время от времени какую-нибудь главу, подбадривали его, говоря, что нужно продолжать работу. По правде говоря, им казалось, что эти чистые образы не должны находиться в смехотворном и пагубном мирке Чичикова; что добродетельный помещик, добронравный откупщик, ангелоподобная девушка, генерал-губернатор, справедливый, словно сам Господь Бог, попали в эту книгу по ошибке; но они полагались на гений автора, на его чутье, надеялись, что он исправит эти погрешности, что он добавит изюминку в текст. А некоторым даже казалось, что этот второй том, когда он будет закончен, вообще затмит первый. Одновременно с этой работой Гоголь заканчивал редактировать свои «Размышления о Божественной литургии», правил корректуру своего «Собрания сочинений».