Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

И помимо личной привязанности, так я повторяю Ваше имя.

Пришлите мне обязательно новые Ваши стихи. Я побывал на Кавказе и (хоть недолго) в Турции[1731]. Были часы, когда с Вами я мог без натяжки разделить страсть к Востоку. Однако, об этом в другой раз.

Не забывайте!

Ваш сердечно Илья Эренбург 64, av<enue> du Maine. Paris 14-е»[1732].

Это письмо Тихонов получил не скоро, и пришло оно на пару с еще одним:

«5 сентября <1926>.

Дорогой Николай Семенович,

Письмо, написанное на пароходе, преспокойно высадилось на сушу и — контрабандой — пробыло две недели в моем кармане во Франции. Отсюда — медлительность в ответе. Сегодня (дождь, еду в Париж, нужно работать и т. д.) я нашел его и отсылаю. Я успел за это время побывать в Испании, хоть недолго, зато вполне авантюрно, т. е. без визы, благодаря доброте пограничника и своему легкомыслию[1733]. Будь я один, я добрался бы до Барселоны. Жаль было поворачивать назад во Францию — кроме России Испания единственная страна, где „couleur local“[1734] — душа, а не приманка для английских туристов.

Пишите!

Ваш сердечно Илья Эренбург»[1735].

Затем в переписке наступил годовой перерыв. За это время у Тихонова в ленинградском издательстве «Прибой», где верховодили Серапионы Федин, Груздев и Слонимский, вышла новая книга стихов «Поиски героя», и он послал ее почтой Эренбургу, надписав так:

«Старому путешественнику — дорогому другу Илье Григорьевичу Эренбургу с искренней любовью.

Ей богу — мы умеем смеяться.Когда же за нами в лесу густомПускают собак в погоню,Мы тоже кусаться умеем — притомКусаться с оттенком иронии[1736].

Ник. Тихонов. 1927. Оз. Хэпо-Ярви[1737]».

В том же году Госиздат выпустил сборник из трех поэм Тихонова («Красные на Араксе», «Лицом к лицу» и «Дорога»), отправленный в Париж с надписью: «Прекрасному Илье Григорьевичу Эренбургу с искренней любовью. Ник. Тихонов. 1927. Ленинград». Обе тихоновские книжки Эренбург тогда переплел — такими они и сохранились[1738]. Сохранилось и ответное письмо 1927 года:

«24 сентября <1927>.

Дорогой Тихонов!

Еще раз спасибо за прекрасную книгу[1739]. Я прочел ее вчера снова. Вот, что мне хочется сказать Вам: книга эта (впрочем, как и Ваши прежние — в этом ее основная преемственность) саморазбиранье и объятие всего отсюда. Чрезмерно богатый материал ослабляет вас, т. е. к стихии чисто поэтической примешивается столько воли, действия, ума, характера, что слово скачет от деспотических высот иных строк до полного подчинения. Так мог писать Гомер или поэт „chanson de geste“[1740]. Современный материал часто не выдерживает этого. Я думаю, что если бы Вы написали героический роман (прозу!), то кроме — верю! — хорошего романа, Вы получили бы раскрепощение стиха от этого избытка и напряженности[1741]. Впрочем, все это не дефекты, а свойства. Стихи Ваши очень хороши. Особенно люблю я путевой дневник. Мы вернулись в Париж и я возвратился к моему „Лазику Ройтшванецу“[1742].

Очень обидно, что не могу переслать Вам здешнего издания „В Проточном переулке“[1743] (московское — обкорнанное). Читали ли Вы эту книгу?

Когда будет досуг, напишите о себе и о других.

Сердечно Ваш Илья Эренбург».

3. «Рискованный человек»

1927-й год был для Тихонова урожайным; третья книга, которую он послал Эренбургу, — «Рискованный человек» — была прозаическая: сборник из восьми рассказов. Действие их происходит на Востоке — в Туркмении, в Бухаре, в Баку, Тифлисе, Эривани, в Персии[1744]; их центральные герои — русские, окруженные восточным бытом и восточными персонажами. Книга произвела на Эренбурга сильное впечатление[1745], но когда он стал писать о ней конкретно, то выделил лишь один, действительно лучший, литературно самый свежий, свободный от конъюнктурности рассказ[1746] (без басмачей) — и не страдающий, как другие, многословием: «Чайхана у Ляби-хоуза». Рассказ с впечатляющей картиной душной бухарской ночи, с емко выписанным образом нищего еврея-дантиста, заброшенного судьбой далеко на Восток. Читая книгу Тихонова, Эренбург, несомненно, вспомнил о своем рассказе «Веселый Паоло», где действие происходило в Тифлисе в 1926 году: сходный восточный колорит, но без русских — жизнь изнутри, и ситуация совсем не такая, как у Тихонова: политически острая и злободневная. «Веселый Паоло» был отправлен в «Новый мир» в ноябре 1927 года, потом перекочевал в «Прожектор», в итоге ни редактор «Нового мира» В. П. Полонский, ни Бухарин, редактировавший «Прожектор», не рискнули его напечатать[1747]. Теперь Эренбург работал над новыми рассказами, не связанными с Востоком, но читать тихоновскую прозу ему все равно было интересно. Отклик Эренбурга послан из Гренобля, куда И. Г. на короткое время приезжал:

«29 января <1928>.

Дорогой Тихонов, спасибо за книгу[1748], не только за то, что послали ее (Вашу дружбу я ценю и чту), но и за то, что Вы ее написали. Это прекрасная книга! Все Ваши качества, которые в стихах оставались ясными только для <1 слово нрзб.>, — здесь всенародны и бесспорны. Я уже готов был отчаяться в следующем за нами поколении. Где его опыт? Где его жестокая молодость? Дряблость одних, церебральная нелепость других — слабость, скудость. И вот Ваша книга — первая книга мужества и подлинности, т. е. почти физиологического ощущения описываемого „action direct“ (прямое действие. — Б.Ф.). Очень, очень хорошо. Особенно люблю я бухарскую ночь. Это незабываемо — и зной, и кот, и брезгливость русского[1749]. Месяц тому назад я начал новую книгу рассказов[1750] — очень близкую Вашим. И когда получил „Риск<ованного> человека“ — обрадовался, как будто своей победе.

Немецкое издательство „Malik Verlag“[1751] на днях спрашивало меня, что я им могу подготовить из новых русских книг для перевода. Я указал „Риск<ованного> человека“. Пошлите им экземпляр. Это серьезное и<здательств>во, и я думаю, что они возьмут книгу.

Вышла в Париже моя новая книга „Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца“. Жду оказии, чтобы и Вам послать.

Напишите, где Вы и что делаете.

Ваш сердечно Илья Эренбург»[1752].

В те годы Эренбург уже не писал рецензий — для «Рискованного человека» Тихонова и «Заката» любимого им Бабеля было сделано исключение, причем рецензии написаны специально для парижского журнала «La revue européenne»; они появились в разделе «Lettres russes»[1753] и по-русски никогда не публиковались. Рецензию на «Рискованного человека» приводим в обратном переводе И. И. Эренбург, т. к. рукопись ее не сохранилась.

Имя Тихонова было абсолютно не известно французам, и разговор о его прозе Эренбург начал с упоминания о стихах:

«Николай Тихонов — лучший поэт молодого поколения. Он появился после Гражданской войны, когда люди, только что державшие в руках винтовки, относились к печатному слову с иронией. Его первые баллады о революции, о новом человеке, грубом и твердом:

Гвозди бы делать из этих людей,

Крепче бы не было в мире гвоздей.

Но уже вскоре он отказался от столь легких тем. Дыхание его стихов осложнилось, стало стесненным, почти мучительным, как дышит человек, взбирающийся на гору. В них вошли вершины Кавказа, смех комсомольцев, море аллитераций. Последний его сборник озаглавлен „Поиски героя“.

Теперь Тихонов напечатал первую свою вещь в прозе: „Рискованный человек“. Он не нашел героя, но герой нашел его. Сюжет этой книги Восток — Бухара, Азербайджан, Армения, а вернее, русский человек в мире, который ему дик и в то же время — глубоко сродни. Рассказ „Чайхана у Ляби-хоуза“ — один из лучших в нашей послереволюционной литературе. Это — знойная душная ночь в старой Бухаре, где перемешаны советская статистика, кровавая месть, казино с рулеткой и дряхлые муллы. Переплетены многие судьбы: командированный русский, старик басмач, укравший и собравший деньги, чтобы купить женщину, гид, говорящий по-русски, потерявший состояние и повстречавшийся со своим обидчиком. Плюс старый еврей, дантист, которому все время хочется пить, а у него нет денег на бутылку боржоми, и он ищет, кто бы ему составил компанию. Затем кот и мыши, удравшие из мышеловки. В начале страсть, потом сытая лень. Наконец, убийца. Душный, безжалостный климат и безграничная покорность созданы не географией. Это — климат душевный, и старая Бухара легко может встретиться в Ленинграде. Потому книга Тихонова отличается от „восточных“ сочинений французов и англичан. Они, дивясь экзотике, восторгаются ею либо возмущаются. Тихонов же не должен пересекать ни границы своей страны, ни свои собственные. Эта граница — в нем самом, в его сердце русского человека. Она была установлена до того, как построены минареты Бухары. Это ограничение перманентно.