Алые перья стрел - Владислав Крапивин

Лет через десять Командор вспоминал мальчика с удочкой, когда писал сказку «Баркентина с именем звезды». В этой сказке (как и не раз в жизни!) баркентину хотели переделать в ресторан, и она, не желая такой участи, сгорела.

Сказки иногда сбываются. В конце восьмидесятых в Севастополе, на берегу Артиллерийской бухты, сгорел ресторан «Бар-кентина». Это бывший парусник «Кропоткин», один из тех, которые когда-то Командор увидел в Ленинграде…

С особой любовью Командор вспоминает парусники, которые подарили ему друзей.

В шестьдесят седьмом году, в Севастополе, на громадном четырехмачтовом барке «Крузенштерн» Командор познакомился с земляком-уральцем Евгением Ивановичем Пинаевым — моряком, художником и писателем.

В шестьдесят девятом, в Риге, на трехмачтовой шхуне «Кодор» судьба свела его с молодым штурманом Захаром Липшицем, который потом стал капитаном дальнего плавания.

В семьдесят девятом, в Севастопольском яхт-клубе, на океанской яхте «Таврия» Командор познакомился с яхтенным капитаном Олегом Ветровым, с его женой и двумя отчаянными сыновьями — юнгами парусного флота.

Сейчас Командору уже невозможно представить жизнь без этих людей.

…Итак, встают за мачтами моделей мачты настоящих парусников. И как будто кадры давнего фильма проходят перед Командором отдельные картины воспоминаний: баркентина «Альфа», черным силуэтом скользящая по закатному крымскому горизонту (она только что снялась в фильме «Алые паруса»); немецкая бригантина «Вильгельм Пик», которая пасмурным вечером с попутным штормом, под одним фор-марселем врывается в устье Даугавы; барк «Седов», чьи мачты фантастическим лесом вырастают над постройками Ленинградского порта…

Один за другим возникают в памяти большие парусные суда, когда-то встреченные в жизни и приплывшие в книги Командора. Это его Четвертая флотилия.

…Рангоут и такелаж моделей и настоящих парусников переплетаются на фоне вечернего окна, создавая фантастическую картину. Словно в гавани сказочного приморского города сошлись десятки кораблей. В том числе и те, которых никогда не было на свете… Хотя как же не было? Конечно, были, раз Командор придумал их для своих книг.

Он не написал книгу «Белая стая», но зато вместе с сыновьями создал другую — «Фрегат «Звенящий». Это книга об устройстве парусного корабля и плаваниях под парусами. Работа над книгой была нелегкая. Пришлось не только писать текст, но и рисовать чуть не две сотни картинок и схем. А потом и самим делать на компьютере макет книги. Когда уже все было готово, компьютер вдруг «взбрыкнул» и весь готовый материал в нем куда-то подевался. Пришлось все начинать снова…

И потом судьба книжки была нелегкая. Где-то у неуловимых книготорговцев «растворилась» половина тиража. Вторую половину издательство со скрипом долго «распихивало» по магазинам — это ведь не детектив, не история про вампиров. Далеко не всех читателей в наши дни интересуют паруса… Но все же, судя по отзывам, кое-кого интересуют. И это радует авторскую компанию «Командор и сыновья», хотя гонорара за книгу они так и не дождались.

В конце концов, главное не деньги, а то, что среди нынешних мальчишек и девчонок есть еще такие, кому снится гудящая на мачтах парусина и синие горизонты…

Фрегат «Звенящий» стал флагманом всех придуманных кораблей Командора. Эти корабли — его Пятая флотилия. Но о них рассказывается в другом материале — в разделе «Корабли» словаря «Кратокрафан».

Тем, кто интересуется историей российского флота, известно имя капитана Лухманова. Многие знают, что в давние двадцатые годы Дмитрий Афанасьевич командовал парусником «Товарищ». Не нынешним трехмачтовым учебным барком, а старым, четырехмачтовым, который во время войны погиб в Мариуполе.

Известно и то, что знаменитый капитан писал книги о своей полной приключений жизни. Но далеко не все знают, что Д. А. Лухманов сочинял не только воспоминания и стихи о море, но и рассказы на разные темы, и был даже автором драмы «Ломаюсь, но не гнусь», полной жестоких переживаний.

Я тоже этого не знал. Пока не купил в букинистической лавке на Арбате книжку — «Дмитрш Лухмановъ, «Морсюе разсказы».

Книга похожа на дамский альбом для стихов: необычный длинный формат; название оттиснуто витиеватыми буквами по диагонали на переплете из искусственной кожи (типичный для того времени модерн). Прекрасная бумага, четкий шрифт, хотя издана книжка далеко от Петербурга и Москвы. На титуле указано: «Паровая Типо-Литографiя А. М. Михайлова в Петровскъ, Дагест. обл.».

Петровск — это, как известно, нынешняя Махачкала. Лухманов служил тогда в Петровске помощником начальника морского порта. Видимо, жалованье было «не очень» и литературный заработок — тоже, а надо было семью кормить, двое ребятишек родились в ту пору. И капитан не терял возможности подзаработать на стороне. Принимал заказы «на исполненiе проектовъ, чертежей и спецификацiй яхтъ, рыбачьiхъ, лоцманскiхъ и спасательныхъ судовъ и всякаго рода шлюпокъ». Строил также «модели всякаго рода судовъ: строевыя, учебныя (для мореходныхъ училiщъ) и самыя изящныя, в мелкомъ масштабe, могущiя служить украшеiемъ».

Все это сообщение — реклама, напечатанная в конце книжки, — ну, прямо как в наши дни!

И строил он кораблики мастерски. Получил большую серебряную медаль за проект паровой яхты на Всероссийской выставке спорта в 1902 году.

Да, не попадись мне эта редкая книжка, не знал бы я таких деталей из жизни знаменитого моряка-писателя.

Но главная ценность книжки для меня в том, что на ней собственноручная надпись автора:

«Владимiру Андреевичу Шателенъ въ знакъ глубокаго уваженiя отъ автора. 23 августа 1903 г.г. Петровскъ Даг. обл.».

Кто он такой, этот Владимир Андреевич? Вообще-то «Шателен» — достаточно известная дворянская фамилия в России. Но у каждого в памяти свои «полочки» — я вспоминаю, что во время войны 1853–1855 годов был поручик Шателен, отважно сражавшийся с английским и французским десантом на Балтике. Он командовал башней Z на острове Прест-Э, рядом с крепостью Бомарзунд. Может быть, Владимир Андреевич — его сын или родственник?

Война на Балтике шла тогда же, когда под командованием адмирала Нахимова героически оборонялся Севастополь. Старых книг про Севастопольскую оборону у меня целая полка. Я не раз обращался к ним, когда писал роман «Острова и капитаны». А за год до знаменитой обороны адмирал Нахимов разгромил в Синопской бухте турецкий флот.

Я беру с полки книжку «Синоп» Е. В. Богдановича. Напечатана она в 78-м году девятнадцатого века. Карты, гравюры… На титульном листе сообщение:

«Въ пользу вдовъ и сиротъ матросовъ, убитыхъ въ русско-турецкую войну 1877 г.».

В наши дни я что-то не видел таких сообщений на книжках про войну, хотя вдов и сирот по-прежнему немало…

На обороте форзаца — надпись:

«Николаю Карловичу Вейсу — въ знакъ уваженiя отъ автора».

Как раз в те годы старый адмирал Вейс был градоначальником Керчи. Однажды он посетил мореходные классы, где обучались мальчишки, решившие выбрать флотскую профессию. Среди них — Митя Лухманов, будущий капитан. Адмирал был так восхищен бойкими ответами Мити по морской практике, что пригласил мальчика к себе на рождественскую елку. «Честь немыслимая для пролетария-морехода», — вспоминает Дмитрий Афанасьевич в книге «Путь моряка».

А в год Синопского сражения была очередной раз напечатана замечательная книга «Робинзон младший». Это пересказ романа Дефо, сделанный известным в восемнадцатом веке немецким писателем Иоахимом Генрихом Кампе. Такой «робинзоновский» вариант был очень популярен много лет подряд. У меня, кстати, есть и более раннее издание этой книги, напечатанное в университетской типографии Москвы в 1792 году. Только тогда Робинзон назывался не «младшим», а «новым». «Новой Робинзонъ, служащi къ увеселенiю и наставленiю детей, сочиненный Гм. Кампе». Кстати, не мешало бы г-ну Кампе упомянуть первоисточник. Ну да ладно, пусть он и Дефо разбираются с авторскими правами сами…

Вообще же всяких «Робинзонов» у меня много — от самого подробного, академического, до ярких детских изданий девятнадцатого и двадцатого веков. Потому что я сам в детстве «увлекался и наставлялся» этой книгой и навсегда полюбил ее. А самое любимое издание у меня то, о котором упомянул в начале — книжка 1853 года. Там чудесные рисунки. А под ними — рукописные пояснения. Одни сделаны полустершимся карандашом, другие — черными чернилами, тонким старинным пером, с хитрыми завитушками и детской корявостью. Видно, что у книги было немало читателей. Открываешь переплет, и они, эти читатели, будто дышат у тебя за плечом… А тут еще напоминает о себе «синопская» дата. Ведь вполне может быть, что какой-нибудь мальчишка читал эту книгу — тогда еще совсем новенькую — в осажденном Севастополе. Так мне, по крайней мере, кажется иногда.