451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери

– Где тетушка Роза?

– Мы распрощались с ней на станции, – сказал дедушка. – Мы все прослезились. Ей очень не хотелось уезжать, но она передавала тебе горячий привет и сказала, что вернется снова лет через двенадцать. – Дедушка достал свои увесистые золотые часы. – А теперь я предлагаю всем уединиться в библиотеке со стаканчиком шерри, пока бабушка будет творить свою восхитительную трапезу.

Бабушка удалилась в дальний конец дома.

Все – постояльцы, дедушка и Дуглас – заговорили, заулыбались и стали прислушиваться и таки услышали приглушенные звуки, доносящиеся из кухни. Когда бабушка позвонила в колокольчик, они гурьбой побежали в столовую, работая локтями.

Каждый откусил по огромному куску.

Бабушка наблюдала за лицами постояльцев. Они молча уставились в свои тарелки, держа руки на коленях, еда остывала, непережеванная, у них за щекой.

– Я разучилась – сказала бабушка. – Я больше не умею готовить…

И расплакалась.

Она встала и ушла в свою тщательно прибранную кухню с аккуратно наклеенными на все банки ярлыками, беспомощно разводя руками.

* * *

Постояльцы легли спать на голодный желудок.

Дуглас слышал, как часы на здании суда пробили половину одиннадцатого, одиннадцать, потом полночь. Слышал, как постояльцы ерзают в своих постелях, словно под залитой лунным светом крышей большого дома прокатывалась волна. Он знал, что все они бодрствовали в грустных раздумьях. Наконец он сел на кровати. И улыбнулся стене и зеркалу. Открывая дверь и спускаясь, крадучись, по лестнице, он продолжал ухмыляться. В гостиной было темно, пусто и пахло одиночеством и ветхостью. Дуглас затаил дыхание.

Ощупью проложил себе путь на кухню и остановился в ожидании.

Затем приступил к делу.

Он взял новенькую аккуратную жестяную банку с разрыхлителем и пересыпал ее содержимое в старый мешок из-под муки, где ей и место. Белую муку он смел в старый глиняный кувшин. Сахар из металлического контейнера с надписью «Сахар» он распределил по старым добрым баночкам поменьше с надписями «Пряности», «Столовые приборы», «Шпагат». Высыпал гвоздику туда, где она лежала годами, усеивая дно полудюжины выдвижных ящиков. Он перетащил тарелки, ножи, вилки и ложки обратно на поверхность столов.

Он нашел новые бабушкины очки на каминной полке в гостиной и запрятал в погребе. Он развел большой костер в старой дровяной печке, пустив на растопку новую поваренную книгу. К часу ночи печная труба загудела, взревела, да так, что если кто и спал, то проснулся. Дуглас услышал шарканье бабушкиных тапок на лестнице, ведущей в коридор. Она стояла в кухне, ошеломленно глядя на учиненный хаос. Дуглас же прятался за дверью кладовки.

В половине второго, в непроглядной черной ночи, по продуваемым коридорам дома разнеслись ароматы стряпни. По лестницам стали спускаться женщины в бигуди, мужчины в банных халатах, чтобы подкрасться на цыпочках и заглянуть на кухню, освещенную лишь всполохами красного пламени из шипящей печки. И там, в черноте кухни, в два часа теплой летней ночи бабушка витала, как призрак, среди громыхания и бряканья, опять полуслепая без новых очков, интуитивно шаря пальцами в темноте, вытряхивая клубы специй над булькающими котлами и закипающими чайниками, с отблесками рыжего огня на лице, зачарованно и магически, орудуя ухватом, перемешивая и разливая пищу богов.

Потихоньку, потихоньку постояльцы накрывали лучшие скатерти, раскладывали сияющее серебро и зажигали свечи вместо электричества, которое лишь испортило бы все очарование.

Дедушка, воротясь поздно ночью домой из типографии, изумился, услышав в столовой слова молитвы при свечах.

А как же кушанья? Мясные блюда были приправлены, соусы наперчены, зелень увенчана сливочным маслом, печенье в прозрачных росинках меда; все сочно, смачно и так на удивление питательно, что раздалось тихое довольное урчание, словно стая зверей резвилась среди клевера. Все как один восклицали благодарности за то, что облачены в просторные ночные одеяния.

В воскресенье в половине четвертого утра в доме, согретом трапезой и дружеским настроением, дедушка отодвинул стул и величественно взмахнул рукой. Из библиотеки он принес томик Шекспира, положил на блюдо и преподнес жене.

– Бабушка, – сказал он. – Об одном прошу, завтра вечером на ужин приготовь нам этот изысканный том. Уверен, мы все согласны, что завтра в сумерках, пока он дойдет до стола, он станет утонченным, сочным, поджаристым и нежным, как грудка осеннего фазана.

Бабушка взяла книгу, и у нее на глазах проступили слезы счастья.

За десертом и вином из полевых цветов, собранных на переднем дворе, они просидели до рассвета, а затем, когда пробудились первые пташки и на востоке угрожающе зарделось солнце, все поползли к себе наверх. Дуглас прислушивался, как остывает печь в далекой кухне, как бабушка отправилась почивать.

«Старьевщик, – подумал он, – мистер Джонас, где бы вы ни были, я отблагодарил вас, я отплатил сторицей, я передал добро другому человеку, ей-богу, передал…»

Он уснул и видел сны.

Ему снилось, что звонил колокольчик и все с воплями устремились вниз на завтрак.

ХXXIII

Внезапно лето кончилось.

Он догадался об этом, гуляя по городу. Том сжал его руку и, затаив дыхание, ткнул пальцем в витрину мелочной лавки. Они остолбенели, не в состоянии сдвинуться с места: предметы из другого мира были выставлены в витрине так угрожающе аккуратно, невинно, как ни в чем не бывало, как будто так и надо.

– Карандаши, Дуг, десять тыщ карандашей!

– Жуть!

– Блокноты за десять центов, за пять центов, тетради, ластики, акварели, линейки, компасы – целая сотня тыщ!

– Не смотри. Может, это просто мираж.

– Нет, – простонал Том в отчаянье. – Школа. Школа замаячила на горизонте! Ну почему лавки выставляют все эти вещи еще до окончания лета! Половина каникул насмарку!

Они зашагали домой и застали дедушку одного на увядающей с пролысинами лужайке, собирающего последние одуванчики. Они молча помогли ему, и потом Дуглас, согнувшись в своей тени, сказал:

– Том, если год прошел вот так, каков будет следующий, лучше или хуже?

– Не спрашивай меня. – Том дунул в дудочку одуванчикового стебелька. – Я, что ли, сотворил этот мир? – Потом призадумался. – Хотя иногда мне кажется, что я. – И с довольным видом сплюнул.

– У меня предчувствие, – сказал Дуглас.

– Какое?

– Следующий год будет еще величественнее, дни будут ярче, ночи длиннее и темнее, больше людей умрет, новые младенцы народятся, и я – в гуще всего этого.

– Ты и еще несметное количество людей, Дуг, не забывай.

– В такие дни, как этот, – пробормотал Дуглас, – мне кажется, что… только я!

– Понадобится помощь, – сказал Том, – только крикни.

– Что может сделать десятилетний братишка?

– Десятилетнему братишке будущим летом будет одиннадцать. Я буду разматывать мир, как резиновую ленту на мяче для гольфа,