Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

Он поднялся наверх, чтобы переодеться. На письменном столе лежал листок бумаги, исчерканный грифелем. Оливер с гордостью подумал, что на Севере, и даже в самом Тримейне, бумага доступна далеко не всем, там в обиходе все еще вощеные дощечки. А вот на Юге бумагу научились делать уже два столетия назад. В путешествия Оливер брал с собой пергамент — он не рвется и не промокает. Другое дело дома. На бумаге писать не в пример удобнее, а здесь она так дешева, что и домашние хозяйки могут производить на ней повседневные расчеты, — это были именно они, как убедился Оливер, взглянув на записи. Он машинально перевернул листок и нахмурился. Он не знал прежде, что Селия умеет рисовать.

Правда, потребовалось полгода, чтоб он узнал об ее умении петь.

Это был всего лишь набросок, но сделанный уверенной, опытной рукой — и в то же время легко, словно играя.

Женщина. Гордая голова с отброшенными назад прямыми темными волосами. Пристальный взгляд, не ведающий страха и колебаний. Черные глаза… Оливеру показалось, что они обязательно должны быть черными, хотя какими еще они могли выглядеть на рисунке, сделанном грифелем?

Лицо ее было утонченным и прекрасным.

Оливер отшвырнул рисунок. Он знал, кто на нем изображен. Боль, что, казалось, навсегда покинула его с тех пор, как они оставили Фораннан, вернулась, и была она гораздо мучительнее, чем он склонен в нынешнем своем благополучном бытии вспоминать.

«Что ты знаешь о страданиях?»

Все странности в поведении Селии, что он привык списывать на чужую унаследованную память, на переживания, не прошедшие бесследно, на беременность…

Холодность, нежелание считаться ни с чем, стремление швырнуть на кон судьбу — разве все это не читается в черных глазах?

И безграничная радость, озарившая лицо в миг смертной опасности: « Наконец-то…»

И еще она много, слишком много знала о вызове запредельных Сил и о том, что при этом происходит с людьми. И когда она заставляла Вальтария произносить опущенные им — случайно ли? — определенные строфы в известных им песнях, то никогда не повторяла их сама. Как будто от простого звучания этих песен что-то зависело.

При чем здесь песни?

А что, если он все это выдумал? Кто может знать, каково должно быть поведение той, что получила вдобавок к собственной еще одну память, еще одно сознание, — как они смешались, как наложились друг на друга? Оно ни за что не будет обычным.

Но оно было обычным, было все последние месяцы, пока…

Кто рядом с ним — Селия, его жена, которую он любит и которая любит его, ждет от него ребенка, или та, другая?

Оливер почувствовал, что бесконечная, неизбывная ненависть Найтли к Алиене, жажда сотворить ее заново, чтобы уничтожить за превосходство над остальными, возможно, не была лишена оснований.

Но как узнать? Спросить прямо? Если Алиена обманывала его столько времени, вероятно, сумеет обмануть и сейчас.

А если она не обманывала? Все слова, что могли свидетельствовать в пользу присутствия Алиены, никогда не были ложью. Умолчания, двусмысленности, расчет на его слепоту. И никогда — ложь в чистом виде.

И тут новая мысль… глупая, наверное… если не все, что он наворотил, глупость и безумие. Пусть. Он использует любую возможность, чтобы узнать.

Лошадь Оливер занял у коменданта порта. Ему не хотелось возвращаться в таможенную контору — Лукман пристал бы с расспросами, что и зачем, ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что сегодня в Эйсане нет торговли. Но ждать до ярмарки Оливер не мог. И стремился попасть в Эйсан до темноты.

Сеялся мелкий дождик, покуда он скакал по дороге, по которой они не так давно громыхали в двуколке, веселые и беспечные. Или это лишь он один был весел и беспечен? Потом ветер унес тучи в зеленое море и проглянуло солнце — спокойное солнце изобильной осени. Дрок вдоль дороги был таким же золотым, как летом, цикады, притихшие во время дождя, снова звенели. Что бы ни происходило в империи и в душе человеческой, для южан это был удачный год. Во всех окрестных деревнях давили виноград, в пригородных садах вызревали апельсины. И если кто-то умирает на плахе в Скеле или под соленой водой на Клыках, жизнь все равно идет своим чередом.

Отца Амруна Оливер не застал — служка сообщил, что он на берегу, благословляет чью-то новую фелюгу и придет не скоро, потому как после пить, конечно, будут… Дураковатый отрок никак не мог взять в толк, что Оливеру надо, и упорно отказывался вынести ему церковную книгу. Утратив терпение, Оливер оставил денежные посулы и рыкнул на служку — за месяцы работы в порту он успел приобрести некоторые навыки. Действие было самое сокрушительное — мальчишка ринулся внутрь и, звеня ключами в трясущихся руках, стал отпирать ризницу.

Оливер вошел вслед за ним. Ангелы и грешники вопили на резных колоннах. Святой Кал гак корчился на колесе, точно эллинский Иксион или тримейнский фальшивомонетчик.

Служка отпер дверь, но вместо того, чтобы идти за книгой, жался к стенке. Оливер швырнул ему монеты и взял свечу с алтаря. Пусть простят его Бог и все праведники Его за святотатство… единственное ли в жизни?

Он уже бывал в ризнице и знал, где лежит книга. Вряд ли с тех пор в Эйсане произошло столько свадеб, крестин и похорон, что ее успели заменить.

Но их и взаправду оказалось довольно много — венчаний то есть. Осенью, после сбора урожая, играются свадьбы, и поэтому большинство крестин приходится на весну и начало лета. У них — все наоборот… хотя книга — та же. Он узнал собственную подпись. А под ней…

Мускулы руки, державшей свечу, оцепенели, он не чувствовал, как расплавленный воск каплет на руку и на страницу, но свечу не выронил. Иначе бы чуду, оберегавшему эйсанскую церковь от огненной напасти, пришел конец.

Ниже его подписи четким, твердым, несколько угловатым почерком было выведено: Селия Алиена.

Алиена старше Селии, говорила она, поэтому ее имя должно быть первым. Но он не согласился.

Так разгадал он загадку или нет?

В комнате стоял полумрак, и Оливер замер на пороге, опасаясь потревожить женщину в кресле у окна. Она задремала за шитьем и прикорнула, привалясь к спинке. Оливер увидел то, что выскользнуло из ее рук на колени, — детская рубашечка, крестильная, должно быть… Сердце его болезненно сжалось.

Но он обязан знать.

— Алиена!

При звуке его голоса женщина резко выпрямилась, повернулась к нему, мгновенная судорога прошла по ее лицу.

Он узнал это взгляд.

Оливер сделал несколько тяжелых шагов. Что делать, как поступить, как быть дальше — он потерял всякое представление. Женщина наблюдала за ним, явно не намереваясь начинать разговор первой.

— Ты вернулась, — наконец выдавил он.

— Я всегда была здесь.

Последний раз он слышал этот голос зимним вечером, на опушке дубовой рощи… или нет?

— Что это значит?

— Это значит, что первая попытка не удалась. Правда, если тебя не затруднит вспомнить, я не исключала такой возможности. Кстати, сядь.

И в самом деле, почему он торчит перед ней навытяжку, как слуга? Оливер сел. Он чувствовал себя до крайности глупо, и от этого родилась злость.

— И все это время ты обманывала меня!

— Мы обманывали тебя, если тебе так нравится это слово, — вежливо поправила она. — В ту ночь по соседству со Сломанным мостом, когда стало ясно, что ничего не произошло, мы пришли к соглашению. Селия настаивала на том, чтобы по возможности утаить правду. Она пошла бы на все, чтобы избавить тебя от страданий. Я приняла ее доводы. Если двое пребывают в аду, зачем тащить туда и третьего?

В ту самую ночь… Он стиснул руки — суставы хрустнули. Но в ту ночь Селия заклинала его не верить Алиене, не поддаваться убедительности ее утверждений.

— Слова! Ты просто использовала меня! Впрочем, и ее тоже… — Стиснутые пальцы расслабились, потом сжались в кулаки. — Тебе просто нужно было, чтобы Селия родила ребенка, как полагалось по твоим расчетам.

— Не стану спорить. — Последовал знакомый округлый жест. — Что же, теперь ты знаешь, каково на самом деле положение вещей, и волен поступить соответственно.