Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Виктор Острецов

Если это не масонство, спрашивал я редактора альманаха Е.А.Вагина, когда он бывал в Москве, то тогда что же такое масонство? Он в ответ молчал и загадочно улыбался, что-то бормоча себе в бороду.

А мне все не давал покоя вопрос: как можно бороться с коммунистическим режимом и в качестве борцов брать Глазунова и Распутина. Разве борцы «водятся» в комфортабельных квартирах советской номенклатуры или среди членов президентского совета при г. М.С.Горбачеве? Разве не логично было бы искать их в жалких коммуналках, где живет немало талантливых людей, которым действительно негде печататься, но есть, что сказать?

Был странный случай в 1993 году. Решив издавать журнал в Москве, издатель О.Красовский обратился к известному специалисту по чертенячьим делам, оккультисту Д. Как он, живя в Мюнхене, нашел именно оккультиста, ума не приложу. Но ведь в таком деле случайностей не бывает. Тот напечатал один номер «Вече», присовокупив и рекламу своей каббалистики.

Конечно, невольно начинаешь думать, нет ли тут «руки Москвы». Эти-то сомнения имеют-таки рациональное объяснение. Совершенно невозможно объяснить другое, о чем — ниже.

Печатаясь в «Вече», я постоянно чувствовал, что коридор «патриотизма» узок и определен. Сам издатель вроде не был профессионалом в издательском деле, но в альманахе ощущалась рука опытного идеолога. Было неясно, откуда в далеком Мюнхене такая опасливость, такое точное знание ранжира авторитетов на советско-культурной сцене. Почему, к примеру, редактор г. Е.Вагин, по приезде в Москву, готовясь к встрече с Глазуновым, дрожит от страха, беспокоится по поводу отсутствия галстука, боясь гнева «гения», того, что тот может пожаловаться издателю, Красовскому? Редактор, Е.Вагин, живет в Риме, издатель — в Мюнхене, — и бояться Глазунова?.. Мы не дети. Тут случайностей быть не может. Но нет и ответа. Человек, призванный бороться с коммунистическим режимом, живущий за тридевять земель, трепещет перед нашим, советским авторитетом, вхожим в Кремль, членом масонского ордена.

Впрочем, и сам Красовский гордился, как мальчик, дружбой с Глазуновым. Почему, спрашивал я Вагина, и тот невнятно отвечал, что Глазунов вхож в правящую советскую элиту, и его знают во всеммире. Критика Глазунова попросту не допускалась, как и критика прочих советских культурных авторитетов. Получалась вещь совершенно загадочная: здесь, в России, можно, там, в Германии — нельзя... И вот появился отклик на мою статью — и как гора с плеч.

В химически чистом виде представлена реакция интеллигента-язычника, рационалиста и пантеиста, на опасное покушение на свои кровные идеалы. Здесь, когда затронут сам нерв, кончаются игры в «наших» и «не наших». На месте воспитанного интеллигента, набившего руку на обличении «их» и прославлении «нас», видишь какого-то советского рапповца 20-30-х годов, готового съесть заживо врага советской власти. И, что важно, — патриотический карнавал на тему борьбы с «ними» кончается, хотя мог бы тянуться еще долго. Он и тянется. Но в данном случае маски сброшены: Острецов поднял руку на «святое»!..

А теперь посмотрим в суть дела.

Тональность, напоминающая разносы от «партии и правительства», говорит о том, что советский строй в своих культурных привязанностях был строем интеллигентным. Громя церковь, издеваясь над верой христианской, обливая грязью русскую историю, славили великих писателей, издавали их, исследовали и ставили памятники. Да, «советский строй» выражал суть того духовного качества, что называется интеллигенцией. И само слово, встречавшееся еще в XVII веке у философов, означало Мировой Разум, Универсальную интеллигенцию. Из этого теософско-оккультного словаря оно и попало в обыденную речь. Его смысл понятен — «сознательный работник», «строитель культуры» и строитель «храма Соломона». Это синонимы: они приобщены к Универсальной интеллигенции. И вот ясная логика ее: поношение Церкви и восхваление «деятелей культуры».

Теперь послушаем оценки г-жи Вулич в мой адрес: «Автор фатально зациклен на определенном диапазоне мыслей, из которых не может и не хочет вырваться». Что же это за диапазон? Это — «масоны, западная философия, интеллигенция». Прямо скажем, диапазон немалый, чего ж из него вырываться? Плохо, что «фатально зациклен», но если фатально, то это уже увлечение. А без него за письменный стол нечего и садиться. Г-же Вулич не нравится сам диапазон, но это-то как раз и интересно. Да, «масоны и интеллигенция» — тема не новая, но от разрешения далекая. Да ведь и тема любви давно не нова, а мы все глаза на нее пучим, все-то что-то сочиняем на эту тему. Так что дело не в новизне, а в верности решения и злободневности. Но как раз злободневности этой теме не занимать.

Идем дальше: «Есть в общей картине Острецова какая-то болезненная извращенность, свирепость исступления», «исступленное самоутверждение»... «Острецову не веришь», потому что он не добрый, «извращенность у Острецова в самом видении добра и зла»... «Острецов молотит» (то есть несет чушь). Ну, и самое убийственное: «Острецов явно боится правды». Какой же правды боится этот Острецов?

В сущности, здесь можно было бы обойтись безо всяких цитат. Просто взять какой-нибудь школьный учебник по истории литературы и всю «правду», которой боится извращенный в своей злобности Острецов, постичь. Но даже в учебниках не найдешь таких восторгов и такой путаницы понятий, как у поклонников «интеллигенции».

Кто такой Чехов, например? Это «тот праведник из Евангелия, ради которого Бог пощадил бы мир». Сколь ни прекрасна эта фраза, сколь ни ясно выражает она религиозное самочувствие поклонников культуры, все же подумаешь: если речь идет о св. Евангелии, повествующем о земной жизни Иисуса Христа, то там, в качестве персонажа Чехова нет. У нас был, конечно, «вечно живой» Ленин, но и того в столь далекие времена не посылали. Чувства меры интеллигент не знает. Что же касается праведности Чехова, то судить об этом — не наше дело. Пока, насколько известно, вопрос о его канонизации не поднимается. Известно, что этот «праведник» был атеистом, чем и гордился. Другой вопрос, что речь-то, по сути, идет об иной «церкви», в которой такие выражения кажутся уместными.

Кто такой Чехов? — спросим еще раз, и получим ответ: «Чехов был честью и совестью России». Тоже что-то до боли знакомое. На эту роль выставлялось много кандидатур, начиная с Герцена...

Попутно мой критик объясняет, в чем состоит высшая духовность: честь, любовь и жалость к человеку, скромность и «умное и активное всему этому служение». Вот что хорошо у Достоевского? А то, что он ясно сказал: «Единственный закон бытия человеческого — милосердие». И оно называется г-жой Вулич «крестильной купелью».

Привлечение церковных понятий для сакрализации мирского начала очень характерно для такого явления, как розенкрейцерство в масонстве. Конечно, такое смешение понятий есть кощунство. Даже люди, далекие от церкви, на это не идут. На это идут те, кто ей прямо враждебен, потому что исповедует другую религию.

...Нет ничего выше «морализуюшей духовности русской литературы». У Достоевского и Чехова — высшая духовность, морализующая, ибо они выразили эти идеалы доброты, скромности и милосердия. Потому и Достоевский «мог создать евангельский образ князя Мышкина». Гм... Только что Чехов был «праведником из Евангелия», теперь еще и князь Мышкин? Трудно представить, что ряд не будет продолжен самим Достоевским, да, еще Солженицыным, ибо восторг г-жи Вулич перед последним в ее других статьях просто неописуем.

Слово «христианство» моим критиком используется, но это — ее собственное, интеллигентное «христианство». Мало того, что Чехов праведник, но «сорт» его христианства «был самым высшим». Этот оборот, кстати, явно заимствован из какой-то антицерковной лексики.

Перейдем к критической части.

Больше всего не нравятся церковные идеалы: Острецов конструирует «утопические церковные дворики» Откуда взят этот образ — судить не берусь. Теряюсь... В этих идеалах г-жа Вулич видит «фальшь и лакировку». По ее мнению, народ никогда не жил по Псалтыри: «Народ так никогда не жил! И были и Разин, и Пугачев, и секты. И самозванцы».

Вот радость-то! Это уже прямо по-марксистски. Были, конечно, и эти живоглоты, были и секты жидовствующих и стригольников, и прочие. Как же им не быть? Для них, конечно. Псалтырь не указ. Так ведь не они и создавали Русское Православное Царство. Пугачевы же и Разины крушили то, что создавалось другими, живущими как раз по Псалтыри.

В запале г-жа Вулич выявляет то, что обычно скрывают, когда рядятся в патриотические одежды. Положение обязывает.

Когда-то я писал, что вижу возможность выхода из тупика, по крайней мере теоретически, хотя бы в медленном создании церковных Приходов. Конечно, в политическом плане это пока нереально. Но и другого выхода нет. Может, его и вообще нет. Но кто знает будущее? Г-жа Вулич раздражена: «а вопрос о психике современного человека не ставится». Но ведь эта самая психика и требует создания «церковных двориков». Только не двориков, а приходов.