Римская история в лицах - Лев Остерман

«Цицерон, пользовавшийся после смерти Гая Цезаря таким влиянием, что когда возникло своего рода единовластие демагога, был осужден на смерть вместе со своим сыном, братом, племянником и всеми родственниками, единомышленниками и друзьями. (Слово демагог не имело в древности того бранного смысла, какой оно приобрело в наши дни, а скорее означало «вожак толпы». — Л.О.). Во время бегства на лодке он не вынес неприятности качки и, велев причалить у собственной виллы вблизи италийского города Капуи... не двигался с места. В то время как преследовали его — его-то ревностнее всех искал Антоний, и для него старались все, — к нему в спальню влетели вороны и стали каркать, так что он проснулся, и стали стаскивать с него тогу. Рабы, истолковывая происходящее как знамение богов, поместили Цицерона на носилки и снова понесли его к морю через лесную чащу. Между тем многие партиями бродили и расспрашивали, не видели ли Цицерона. Все из расположения и сострадания к нему говорили, что он, отчалив на лодке, плывет уже по морю. Но один сапожник, клиент Клодия, бывшего жесточайшим врагом Цицерона (проклятье! Опять Клодий! — Л.О.), указал центуриону Ленату с его немногочисленными спутниками тропинку. Тот погнался и, заметив, что рабы, окружавшие Цицерона, гораздо многочисленнее и готовы защищаться, прибегнул к военной хитрости и закричал: «Центурионы, находящиеся в тылу, идите за мной сюда!» Тогда рабы испугались, полагая, что приближается превосходящий их числом отряд. Ленат, в свое время выигравший процесс благодаря Цицерону, вытащив из носилок Цицерона, отрубил ему голову, или, скорее, по неопытности, отпилил ее, так как он три раза ударил по шее. Отрезал он также и руку, которой Цицерон писал речи против Антония, как тирана...

...поспешили с этим известием к Антонию. Ленат издали показал голову и руку, потрясая ею в воздухе, Антонию, председательствовавшему на форуме. Тот чрезвычайно обрадовался, увенчал центуриона и сверх назначенной награды подарил ему 250 000 аттических драхм за уничтожение величайшего из всех его противников и самого непримиримого. Голова Цицерона и рука очень долгое время висели на форуме перед трибуной, с которой он прежде обращался к народу с речами. И посмотреть на это стекалось больше народу, чем прежде послушать его. Говорят, что за обеденным столом Антоний голову Цицерона ставил на стол, пока не насытился этим отвратительным зрелищем». (Там же. 19, 20)

Цицерон погиб 7 декабря 43-го года до Р.Х. Мне бы хотелось почтить память первого в Истории интеллигента, как я себе позволил ранее его назвать, чем-то вроде прощального слова. Однако в силу обстоятельств, о которых я скажу через пару страниц, эта глава будет закончена прощальным словом о самой римской Республике. Два прощания подряд звучали бы тяжело. Но прощальное слово — всегда похвальное! Так пусть сначала прозвучат слова хвалы Человеку. Они принадлежат самому Цицерону— в них его душа, которая только что воспарила над умирающей в муках Республикой. И пусть не все поступки великого оратора и гражданина мира, особенно в последние годы, вполне отвечали его идеалам. Пожилому человеку это не всегда удается. Но до конца своих дней он верил в справедливость и высокое общественное призвание гражданина, верил в Республику и всю жизнь старался следовать этой вере. А это — немало!

Из трактата Цицерона «О законах» (написанного в 51-м году):

«Ведь всякий, кто познает самого себя, прежде всего почувствует, что обладает каким-то божественным качеством, и будет считать свой ум, присущий ему, как бы священным изображением. И этот человек всегда будет совершать и обдумывать что-либо достойное столь великого дара богов и, сам постигнув и испытав себя всего, поймет, как его одарила природа при его вступлении в жизнь и какими средствами он располагает для приобретения и достижения мудрости...

Ведь когда душа, познав и восприняв доблести, откажется от своей покорности и потворства телу, подавит в себе стремление к наслаждению, словно какой-то позорный недуг, избавится от страха смерти и боли, благодаря взаимному расположению соединится со своими близкими... и изощрит зоркость как глаз, так и ума до способности избирать благое, а противоположные качества отвергать... то будет ли возможность назвать или представить себе более счастливое состояние?

И когда этот человек обозрит небо, землю, моря и всю природу, когда он увидит, из чего это возникло, к чему оно возвратится и когда и как погибнет, что в этом всем смертно и тленно и что божественно и вечно, и когда он воспримет, можно сказать, существование самого божества, правящего и царящего над всем этим, а себя самого признает не жителем какого-то ограниченного места, окруженного городскими стенами, а гражданином всего мира, как бы единого града, то — бессмертные боги! — каким среди этого великолепия и при этом созерцании и познании природы он себе представится сам!..

А когда он почувствует себя рожденным для общества граждан, то он сочтет нужным прибегать не только к подробному рассмотрению вопросов, но и к свободно льющейся непрерывной речи, дабы посредством нее управлять народами, устанавливать законы, порицать дурных людей, защищать честных, восхвалять великих мужей, обращаться к согражданам с убедительными правилами, клонящимися к благу и славе, быть в состоянии побуждать людей к доблести, отвращать их от позорного поведения, утешать униженных, а деяния и намерения храбрых и мудрых людей, наряду с осуждением поступков людей дурных, делать памятными навсегда».

(Цицерон. О законах. Кн. 1, XXII, 59 — XXIV, 62)

Неведомый читатель!

На протяжении многих лет, что я готовил и писал эту книгу, ты был моим ближайшим другом, ежедневным молчаливым собеседником. Вместе мы прошли длинный путь становления, расцвета, а потом и заката Римской Республики. Восхищались ее героями: полководцами и простыми воинами, ораторами и рядовыми гражданами; сожалели об утратах. И вот этот путь оборвался. Перед моим мысленным взглядом, когда я писал эту главу, стояла картина Брюллова «Гибель Помпеи». Помнишь? Охваченное пожаром небо, рушатся дома, колонны, статуи, и под дождем раскаленных камней в ужасе мечутся люди. В эти первые два года после смерти Цезаря обрушилось все здание Республики. Если бы я разбил историю Рима на две части: Республику и Империю, то границу между ними провел бы именно здесь. Еще более десяти лет будет догорать костер гражданской войны. Но это — дележ наследства. Республики уже нет.

Ведь изменение общественного устройства определяется не формой государственного управления — ее смена может запоздать, — а радикальным изменением системы общепризнанных ценностей и модели поведения массы людей. И яснее всего это проявляется в облике, поступках и мотивах деятельности их лидеров — тех выдающихся личностей, которым удается увлечь за собой (или принудить следовать!) большинство народа. Увлечь удается тем, чьи взгляды, намерения и дела отвечают представлениям большинства сограждан о достойном, о необходимом для обеспечения их жизни сегодня и будущего — для детей.

В свою очередь, на формирование этих представлений о необходимом и достойном сильнейшее воздействие оказывает личный, в первую очередь нравственный, пример поведения самих лидеров. По их поведению и характеру популярности в гражданском сообществе мы можем судить о состоянии самого этого сообщества, а также государства.

Окинем, мой читатель, мысленным взором блестящую череду лидеров римского народа эпохи становления и расцвета Республики: Фабий, оба Сципиона, Фламинин, Павел, Катон старший, братья Гракхи, даже Марий (если исключить полубезумный закат его жизни), даже Сулла с его «хирургическим» подходом к излечению уже больного организма Республики. Добавим к этому списку имена выдающихся деятелей времени ее заката: Помпея, Лукулла, Красса, Катона младшего, Цицерона в первой половине его государственной деятельности и, наконец, великого Цезаря.

Сколь бы разными по своему характеру, взглядам и вкладу в укрепление могущества Рима ни были эти мужи, у них много общего. Они бескорыстно служили славе и процветанию римского народа и Государства (как они их понимали). Они вели честную, открытую борьбу в сенате, на форуме или на поле боя и не опускались до обмана, интриг и сговора с врагом. Личное достоинство, верность, честь и доблесть большинства из них были безупречными, образ жизни — простым, а отношение к богатству — безразличным (или как к средству решения политических задач).

Такими же были в течение веков и преобладающие качества рядовых римских граждан. Потом, как расплата за покорение и ограбление других народов, в Рим вместе с деньгами и рабами нахлынули пороки: корыстолюбие, зависть, мздоимство чиновников, иждивенчество, жестокость, обман и предательство. Их мутный поток постепенно размывал фундамент Республики. Более всего от этой порчи страдал римский сенат. Учреждение, которое веками цементировало здание римской государственности, превратилось в собрание жадных, близоруких, трусливых и продажных людей. И, наконец, все рухнуло.