Том 1. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Я со своей тонкой проницательностью сразу понял, что тут какая-то путаница.

— Вы ждали репортера?

— Разумеется, я ждал репортера. Разве вы не из «Дейли Экспресс»?

— Нет, к сожалению.

— Я думал, вы пришли взять у меня интервью о моей экспедиции в Бразилию.

— О, значит, вы ученый?

Кажется, я снова что-то ляпнул. Он был явно задет.

— А кто же я, по-вашему? Разве имя Планк вам ничего не говорит?

— Так вы Планк?

— Разумеется.

— Подумать только, какое странное совпадение, — сказал я, крайне заинтригованный. — Понимаете, я разыскиваю одного типа, которого тоже зовут Планк. Не вас, конечно, а кого-то другого. Тот, кто мне нужен, скорее всего, простой парень, от сохи, сын у него моряк. Раз уж вы с ним однофамильцы, наверное, вам будет интересно послушать одну занятную историю. Взгляните-ка на эту безделушку, — сказал я, протягивая ему кикимору.

Он в изумлении воззрился на нее.

— Откуда она у вас? Это редкий образчик древнего туземного искусства, я приобрел ее в Конго, потом продал сэру Уоткину Бассету.

Я был поражен.

— Значит, это вы ему ее продали?

— Конечно, я.

— С ума сойти!

Меня разбирала бойскаутская гордость. Мне ужасно нравился этот Планк, и я был счастлив, что смогу сделать для него доброе дело. Вот сейчас он растроганно воскликнет: «Благослови вас Бог, Бертрам Вустер!» Впервые я порадовался, что Стиффи поручила мне это дело.

— Тогда вот что я вам скажу, — начал я. — Дайте мне пять фунтов и…

Я осекся. Он смотрел на меня пристальным холодным взглядом, наверное, такой же взгляд он устремлял на ныне покойных львов, леопардов, антилоп-гну и прочих, чьи останки красовались на стенах холла. Мне рассказывали у нас в «Трутнях», что точно так же смотрит Проссер Денежный мешок, наш клубный миллионер, если кто-нибудь попробует попросить у него в долг пару-тройку монет, чтобы продержаться до будущей среды.

— Ах, вот оно что! — сказал Планк с таким омерзением, что впору самому папаше Бассету. — Теперь я понял, что вы за птица. Где только таких не встретишь! Никаких пяти фунтов, любезнейший. Ни с места! Сейчас вызову полицию.

— В этом нет необходимости, сэр, — произнес почтительный голос, и через французское окно в комнату вошел Дживс.

При его появлении глаза у меня полезли на лоб и я, по-моему, даже издал удивленный возглас. Вот уж кого никак не ожидал увидеть, так это Дживса, и при всем желании не мог взять в толк, как он здесь очутился. Иногда мне кажется, что он умеет дематериализоваться, как эти типы, что живут в Индии, — факиры, что ли, — которые растворяются в воздухе где-нибудь в Бомбее, а через пять минут обнаруживаются в лучшем виде, скажем, в Калькутте или еще подальше.

Не мог я также уразуметь, как он догадался, что его господин попал в переделку и срочно нуждается в помощи, разве что прибег к телепатии, вроде бы так называется это явление. И вот он здесь, — голова с сильно выступающим затылком, спокойный взгляд светится умом, — а как же иначе, ведь он столько рыбы поедает, — и я безмерно рад его появлению. По собственному опыту знаю, какой он непревзойденный маг в деле вытаскивания тех, кто ухитрился сесть в лужу, а я сейчас сидел в ней по самые уши.

— Майор Планк? — спросил Дживс. Планк вылупил глаза.

— А вы кто такой, черт побери?

— Главный инспектор Уитерспун, сэр, Скотланд-Ярд. Этот человек пытался выманить у вас деньги?

— Да, именно этим он тут и занимался.

— Так я и предполагал. Мы давно за ним следим, но до сих пор не удавалось поймать его на месте преступления.

— Стало быть, он отъявленный жулик?

— Совершенно верно, сэр. Он известная личность в преступном мире, специализируется на выманивании денег. Обычно проникает в дом, рассказывает какую-нибудь правдоподобную небылицу и вымогает деньги.

— Видно, он и не на такое еще способен. Похоже, крадет вещи и пытается их продать. Взгляните на статуэтку, которая у него в руках. Я ее продал сэру Уоткину Бассету, который живет в «Тотли-Тауэрсе». У этого типа хватило наглости явиться сюда и предложить ее мне за пять фунтов.

— Неужели, сэр? С вашего позволения я конфискую указанный предмет искусства.

— В качестве вещественного доказательства?

— Совершенно верно, сэр. А теперь я доставлю этого субъекта в «Тотли-Тауэрс» для очной ставки с сэром Уоткином.

— Разумеется, действуйте. Его следует проучить. Вид у него жуликоватый. Я сразу заподозрил, что его разыскивает полиция. Давно вы следите за ним?

— Очень давно, сэр. В Скотланд-Ярде он известен под кличкой Тирольский Джо, потому что он не расстается с тирольской шляпой.

— Он и сейчас в ней пришел.

— Он без нее ни шагу.

— Неужели у него не хватает ума прибегнуть к самой примитивной маскировке?

— Видите ли, сэр, ход мысли подобных индивидуумов с трудом поддается логическому анализу.

— Так вы полагаете, что нет необходимости звонить в полицейский участок?

— Нет, сэр. Я возьму его под стражу.

— Хотите, я для верности стукну его по голове зулусской дубинкой?

— Это необязательно, сэр.

— Все-таки надежнее.

— Благодарю вас, сэр. Уверен, он не окажет сопротивления.

— Ладно, поступайте, как считаете нужным. Но смотрите, чтобы не удрал.

— Приму все меры, сэр.

— Упрячьте его в сырой каземат, кишащий крысами.

— Слушаюсь, сэр.

От всех этих обратных пасов, пропфорвардов, невесть откуда взявшихся камердинеров, от безответственных разговоров о зулусских дубинках котелок Бертрама Вустера варил из рук вон плохо, так что обмен мнениями состоялся не раньше, чем мы с Дживсом достигли моего автомобиля, оставленного мною у подъездных ворот.

— Дживс, как вы сказали, главный инспектор…? — спросил я, когда ко мне мало-помалу вернулся дар речи.

— Уитерспун, сэр.

— Почему Уитерспун? Хотя, с другой стороны, — я люблю рассматривать предмет с обеих сторон, — почему бы и не Уитерспун? Впрочем, едва ли сейчас уместно останавливаться на этой проблеме, мы можем обсудить ее позднее. Насущный вопрос, суть, так сказать, дела, в котором надлежит разобраться незамедлительно, это как, черт побери, вы здесь очутились?

— Я предвидел, что мое появление может оказаться для вас немного неожиданным, сэр. Я поспешил за вами немедленно, как только услышал о признании, которое сделал сэр Уоткин в разговоре с мисс Бинг. Я предполагал, что, беседуя с мистером Планком, вы можете попасть в неловкое положение, и надеялся, что успею перехватить вас, прежде чем вы вступите в общение с ним.

К сожалению, мне почти совсем не удалось проникнуть в смысл вышесказанного.

— Что еще за признание сэра Уоткина?

— Упомянутое признание было сделано в разговоре, состоявшемся сразу после обеда, сэр. Мисс Бинг мне сообщила, что хочет в последний раз воззвать к лучшим чувствам сэра Уоткина. Как известно, мисс Бинг принимает близко к сердцу историю, связанную со статуэткой из черного янтаря. Ей казалось, что имеет смысл хорошенько усовестить сэра Уоткина. К ее большому удивлению, едва она приступила к разговору, сэр Уоткин добродушно рассмеялся и спросил, умеет ли она хранить тайну. После чего признался, что в истории, которую он поведал мистеру Траверсу, нет ни слова правды и что на самом деле он заплатил майору Планку за упомянутый предмет искусства тысячу фунтов.

Прошло немало времени, прежде чем мне удалось понять, о чем он толкует.

— Тысячу соверенов?

— Да, сэр.

— Не пятерку?

— Нет, сэр.

— Вы хотите сказать, что он солгал дяде Тому?

— Да, сэр.

— Но какого черта?

Сейчас скажет, что понятия не имеет, подумал я. Как бы не так!

— Полагаю, побудительная причина очевидна, сэр.

— Только не для меня.

— Сэром Уоткином двигало желание вызвать зависть мистера Траверса. Мистер Траверс коллекционер, а любой коллекционер чувствует себя несчастным, когда узнает, что его собрат приобрел ценный objet d'art за незначительную сумму.

Наконец я врубился. Понял, о чем речь. Узнать, что Бассет отхватил тысячефунтовую вещицу за гроши, — это же для дяди Тома все равно что испить стакан желчи с полынью. Стиффи говорила, что на нем лица не было, и я этому охотно верю. Бедняга, наверное, чуть Богу душу не отдал.

— Дживс, вы попали в самую точку. Именно этого Бассет и. добивался. Его хлебом не корми, только дай отравить жизнь дяде Тому. Ну и фрукт!

— Да, сэр.

— Дживс, а вы способны на такое?

— Нет, сэр.

— Я тоже. Видите, что значит быть мировым судьей, как пагубно это сказывается на нравственности? Помнится, еще сидя на скамье подсудимых, я заметил, как у него бегают глаза, и подумал, что такому человеку ни в чем нельзя верить. По-моему, все мировые судьи таковы.

— Возможны исключения, сэр.

— Сомневаюсь. Все как один бессовестные лгуны. Итак, я трудился… как это, Дживс?