Великая Китайская стена - Джулия Ловелл

Если сравнивать, то циньская стена во многих местах проходит слишком далеко от пахотных земель и главных городов, чтобы иметь непосредственное значение для обороны китайских земледельцев.

Суеверие — вот объяснение выбора императора. При всем легистском рационализме своего режима Ши-хуанди был великим приверженцем оккультизма. Одержимый мыслями о смерти, он тратил огромные деньги на посылку алхимиков для поисков эликсиров бессмертия и волшебных грибов — и, конечно, казнил их, когда они неизбежно возвращались без ожидаемых снадобий для продления жизни. Еще он добросовестно прислушивался к пророчествам, и в 215 году до н. э. его напугала надпись на гадальной кости, предсказавшей — «тем, кто разрушит Цинь, будет ху». Решив, что «ху» означает варваров-кочевников ху, император немедленно отправил своего военачальника, Мэн Тяня, с войсками прогнать северные племена из Ордоса и построить стены.

Другое достоверное объяснение — циньская стена имела тот же стратегический смысл, что и построенные в этом районе стены Воюющих Царств: Цинь намеревалась не столько защитить китайцев от нападений кочевников, сколько сохранить наступательные позиции против северян-некитайцев, создавая передовые опорные пункты, с которых можно было бы вести дальнейшие захватнические кампании. В IV–III столетиях до н. э. северные племена на границе находились в тяжелом положении, оказавшись выбитыми из Ордоса далеко в глубь Монголии и Маньчжурии армиями отдельных царств. Кажется маловероятным, что после этих следовавших одно за другим поражений варвары ху могли быстро оправиться, превратившись в угрозу для новой империи Цинь.

Последняя возможная причина отдаленного расположения циньских стен — вероятная, если принять во внимание все известное нам о Ши-хуанди, — тоталитаризм это чистой воды: стена играла роль циньского ГУЛАГа, огромного, взятого с потолка строительного проекта, предназначенного для использования солдат, демобилизованных после большой операции по объединению Китая, и тысяч осужденных за критику режима Цинь. В 213 году до н. э., например, император сослал «тех судебных чиновников, которые председательствовали в уголовных судах, но не соблюдали законность, и заставил их строить Великую стену». Год спустя Ши-хуанди выслал своего старшего сына, Фусу, охранять северную границу, после того как он высказался перед отцом по поводу суровости его правления.

Хоть и не имея почти никакого реального отношения к современной Великой стене, циньская стена породила самые ранние предания о страданиях и жертвах, связанных со стеностроительством. До тех пор пока отчаявшиеся патриоты двадцатого столетия не восприняли Великую стену в качестве национального символа, эти легенды господствовали и определяли отношение народа к стене, подпитывая традиции, которые демонизировали стены в массовом сознании как образ тиранического гнета и превращали границу в унылое, заброшенное кладбище простых китайцев. Даже если скорость построения циньской стены не является показателем того, что строительство было сопряжено с такими же транспортными и строительными трудностями, как если бы это была посещаемая туристами сегодня стена, какой она выглядит к северу от Пекина, песни и мифы, подобные ниже приводимой оде циньского периода, рассказывают, как безжалостно она поглощала подневольный труд, и увековечивают память о количестве погибших во время ее строительства:

Если у вас есть сын, не растите его.Если у вас есть дочь, кормите ее сушеным мясом.Разве вы не видите, что Длинная стенаПокоится на костях.

Возникнув из культуры, превозносившей сыновей, как то делается в Китае, короткое четверостишие ярко отражает чувство беспомощного отчаяния, порожденного бездонным аппетитом стены на мобилизованных работников: зачем вскармливать сына? Только для того, чтобы он погиб при строительстве стены?! Другой миф относительно возведения стены рассказывает, как император создал девять солнц, бесконечно продлив рабочий день и тем самым ускорив строительство (к счастью строителей, как далее повествует предание, к ним на помощь пришел добрый дух, скрыв восемь солнц таким же количеством волшебных гор, которые впоследствии соединились, образовав Длинную стену).

Вероятно, самой известной из легендарных жертв стены является Мэнцзян, преданная жена, отправившаяся к северо-восточному окончанию стены, Шаньхайгуань, куда ее мужа насильно послали на работы, чтобы отнести ему теплую одежду на зиму (в одной из версий легенды говорится, будто мужа Мэнцзян оторвали от нее в их брачную ночь). Однако, добравшись до места, она обнаружила, что он уже умер от холода и истощения. От ее рыданий стена открылась и показала его кости вместе с останками тысяч других рабочих. Она перехоронила их, а затем — чистая и добродетельная китайская вдова — бросилась в море. В другом варианте говорится: распутный циньский император, случайно проезжавший мимо с инспекцией, так увлекся ею, что попытался сделать своей наложницей, но она избежала его ухаживаний, убив себя. Говорят, четыре скалы, выступающие из моряку Шаньхайгуаня, нынешней восточной оконечности Великой стены, являются ее могилой.

Один из самых ранних туристов, посетивших стену, Сыма Цянь, не стал смягчать слов, осуждая жертвы, которые Мэн Тянь заставил принести строителей:

«Я съездил на северную границу и вернулся по Прямой Дороге. Во время путешествия я видел Длинную стену и укрепления, построенные Мэн Тянем для Цинь, прорубающие горы и запруживающие долины, чтобы открыть Прямую Дорогу. Его в самом деле не заботили невзгоды простонародья. Когда царство Цинь разгромило феодальных правителей, сердца и мысли мира еще не успокоились, а раны не затянулись, однако Мэн Тянь как знаменитый военачальник не стал энергично убеждать, не уменьшал бремени, лежавшего на населении, не пестовал стариков, не жалел сирот и не трудился над восстановлением гармонии среди простых людей, но вместо этого по прихоти императора приступил к строительству».

Всеобщее возмущение по поводу безжалостной мобилизации на рабский труд — о чем легенда о Мэнцзян ярко повествует вот уже тысячелетия, — необходимой для реализации государственных проектов, таких как стена, в конечном счете обернулось крушением царства Цинь. Оно соединилось с тремя другими классическими составляющими заката китайских династий — беспомощными узурпаторами, злокозненными евнухами и утратой талантливых и преданных военачальников на прикрытых стеной северных границах.

В 210 году до н. э. Ши-хуанди отправился в свой последний из многих императорских инспекционных туров. Поскольку его здоровье начало ухудшаться, страстное желание найти эликсир бессмертия становилось сильнее. В 219 году до н. э. он приказал ученому по имени Сюй Фу отправиться в море с несколькими тысячами мальчиков и девочек на поиски сказочных островов, где живут бессмертные. Когда император наконец повстречал Сюй Фу на восточном побережье Китая, сообразительному алхимику каким-то образом удалось убедить императора, что его экспедиция без всякого труда привезла бы эликсир с острова бессмертных, если бы их постоянно не тревожили огромные акулы. Поверив, император лично какое-то время стоял на страже на берегу, стреляя наугад в ужасных чудовищ из самострела. Вскоре после этого, еще находясь в поездке, он умер.

Ху, вызвавший крушение Цинь, оказался не северным варваром ху, а тем, кто был гораздо ближе к дому: слабым и психически неуравновешенным вторым сыном императора, Хухаем, по несчастному стечению обстоятельств сопровождавшим его в последней поездке вместе со своим наставником, амбициозным и коварным евнухом Чжао Гао. Истинный наследник, Фусу, бывший любимый сын императора, по-прежнему вместе с Мэн Тянем охранял северную границу. Воспользовавшись присутствием в нужном месте и в нужное время, Чжао Гао и Хухай сохранили в тайне известие о смерти императора до тех пор, пока не перебили одного за другим всех своих политических противников. Первым делом они уничтожили приказ умершего императора, адресованный Фусу, чтобы тот вернулся и взошел на трон, и заменили его на сфабрикованный указ, требовавший, чтобы Фусу и Мэн Тянь совершили самоубийство за попытку опорочить его правление. Фусу немедленно подчинился; Мэн Тянь, не в силах поверить, что господин, которому он верно служил, требует его смерти, медлил, обдумывая ситуацию, пока нехарактерный для него страх, что его Длинная стена не соответствует фэн шую, не толкнул его на самоубийство. «Мой проступок действительно заслуживает смерти, — размышлял он. — От Ланьтао до Ляодуна я строил стены и копал рвы на протяжении более десяти тысяч ли; возможно ли, чтобы я не перерезал где-то по пути вен земли?» Затем он, последняя и, возможно, самая заслуживающая того жертва циньской стены, проглотил яд.