История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) - Уильям Теккерей

— Купит, купит, — поддакнул папаша, и в таком духе они еще побеседовали, пока пунш не иссяк; а там уже скоро пора было идти: в половине седьмого мисс Фодерингэй полагалось быть в театре; отец неизменно провожал ее туда, следил за ней, как мы видели, из-за боковой кулисы и попивал виски с водой с теми из актеров, что не были заняты на сцене.

"Как она хороша! — думал Пен, курцгалопом подвигаясь к дому. — Как проста и ласкова! Какая это прелестная картина — женщина с ее талантом, занятая скромными домашними обязанностями, стряпающая для старика-отца, готовящая его любимый напиток! Как грубо с моей стороны было заговорить о ее профессии и как ловко она перевела разговор на другое! Впрочем, она и сама говорила о своей профессии и так смешно рассказала историю своего товарища, которого прозвали Пентвизл. Да, никакой юмор не сравнится с ирландским. Отец ее скучноват, но прекраснейший человек; и какой молодец — давал уроки фехтования, когда оставил армию, а ведь был любимцем герцога Кентского! Фехтование! Надобно опять им заняться, не то я забуду все, чему меня научил Анджело. Дядя Артур всегда говорит, что фехтование — занятие, достойное джентльмена. Решено. Буду брать уроки у капитана Костигана. Скачи, скачи, Ребекка, — ну-ка, старушка, в гору! Пенденнис, Пенденнис — как она произнесла это слово! Эмили! Эмили! До чего же она добра, и благородна, и прекрасна!"

Читатель, которому посчастливилось прослушать весь разговор Пена с мисс Фодерингэй, сам способен судить о ее мыслительных способностях и, возможно, склонится к мнению, что за все время она не проявила ни выдающегося ума, ни особенно тонкого чувства юмора.

Но что было до этого Пену? Он увидел прекрасные глаза — и поверил в них, увидел дивный образ — и, упав на колени, стал ему поклоняться. Он от себя добавлял смысл, которого не хватало ее словам, сам творил себе божество. Разве Титания первая влюбилась в осла, разве Пигмалион единственный из художников воспылал страстью к мрамору? Он нашел ее, нашел то, чего жаждала его душа. Он бросился в реку и пил без оглядки. Тот, кто испытал жажду, знает, как восхитителен первый глоток. Пен уже ехал по аллее к дому и вдруг расхохотался: навстречу ему опять трусил на своей лошадке мистер Сморк. По пути в Фэрокс Сморк без нужды тянул время в домах у фермеров, потом тянул время с Лорой, когда та учила уроки, потом осматривал сад и хозяйственные усовершенствования миссис Пенденнис, пока до смерти ей не надоел; и только что откланялся наконец, так и не дождавшись приглашения отобедать.

Пен, упоенный своим торжеством, готов был сейчас облагодетельствовать кого угодно.

— Ну что, живы и невредимы? — воскликнул он, смеясь. — Поворачивайте обратно, дружище, можете съесть мой обед: я пообедал в городе; а потом мы разопьем бутылочку за ее здоровье.

Бедный Сморк послушно затрусил к дому рядом с Артуром. Миссис Пенденнис, обрадованная тем, что сын так весел, милостиво приняла и Сморка, когда Артур сказал, что насильно притащил его обедать. За столом Пен очень смешно рассказывал о вчерашнем спектакле, об антрепренере Бингли в видавших виды ботфортах, о необъятной миссис Бингли, игравшей графиню — в мятых зеленых шелках и конфедератке. Он так уморительно их изображал, что мать не переставала улыбаться, а маленькая Лора от радости хлопала в ладоши.

— А госпожа Халлер? — спросила Элен Пенденнис.

— Пальчики оближешь, сударыня, — смеясь отвечал Пен словами своего почтенного друга мистера Фокера.

— Что ты сказал? — переспросила мать.

— Ой, Артур, как это пальчики оближешь? — одновременно вскричала Лора.

Тут он поведал им кое-что про мистера Фокера — как в школе его награждали разными обидными прозвищами, например — Чан-и-Солод, — а теперь он сказочно богат и зачислен в колледж св. Бонифация. Но сколь ни был Пен весел и разговорчив, он ни словом не обмолвился о последней своей поездке в Чаттерис и о новых знакомствах, которые он там завязал.

После того как дамы удалились, Пен, блестя глазами, налил два больших стакана мадеры и сказал, глядя Сморку в глаза:

— За нее!

— За нее! — со вздохом повторил младший священник и, подняв стакан, осушил его залпом, так что лицо у него даже порозовело.

В ту ночь Пен спал еще меньше, чем накануне. Утром, едва рассвело, он сам оседлал многострадальную Ребекку и как безумный носился на ней по холмам. То любовь опять разбудила его, сказав: "Проснись, Артур, я пришла". Этот упоительный бред, это сладостное томление и огонь и неизвестность, — ни за что на свете он не согласился бы от них избавиться.

Глава VI,

в которой имеется и любовь и война

После этого дня Пен совсем перестал утруждать своего наставника. Ребекка — вот кому больше всего доставалось от его душевного состояния: вдобавок к тем дням, когда он мог заявить о своем намерении поехать в Чаттерис на урок фехтования и отбывал туда с ведома матери, юный наш проказник, всякий раз, как у него выдавалось три часа свободных, мчался в город прямо на Приор-лейн. Когда Ребекка однажды захромала, он пришел в такое же неистовство, как Ричард на Восвортском поле, когда под ним убили коня; и задолжал немалую сумму владельцу охотничьих конюшен за лечение своей лошади и временную ее замену.

Кроме того, примерно раз в неделю наш юный нечестивец говорил, что едет к Сморку читать греческих трагиков, а сам бежал в Клеверинг, где садился в дилижанс "Конкурент" и, проведя несколько часов в Чаттерисе, возвращался на "Сопернике", отходившем на Лондон в десять часов вечера. Однажды Сморк по простоте своей едва не разгласил его тайну: миссис Пенденнис спросила его, много ли они прочли накануне вечером, и Сморк уже готов был сказать правду, что он-де накануне и не виделся с мистером Пеном, но тот под столом больно наступил ему на ногу, и мистер Сморк вовремя спохватился.

Между собой они, разумеется, говорили на эту интересную тему. Каждому необходимо бывает перед кем-то излиться. Младший священник, когда Пен под строжайшим секретом поведал ему о своем состоянии, не без трепета выразил надежду, что речь идет "не о недостойном предмете, не о беззаконной привязанности", ибо в противном случае он полагал бы своим долгом нарушить слово и обо всем осведомить матушку Пена; а это, как он чувствовал, привело бы к ссоре и лишило бы его возможности видеть ту, что была ему всех дороже.

— Беззаконная? Недостойная? — Пен так и взвился при этом вопросе. — Она так же чиста, как и прекрасна; никакой иной женщине я не отдал бы свое сердце. Дома я держу это в тайне, потому что… потому что… ну, есть веские причины, которые я не волен объяснять. Но всякий, кто хоть словом усомнится в ее чистоте, оскорбляет и ее честь, и мою, и… и я, черт возьми, этого не потерплю.

Сморк только ответил со слабеньким смешком:

— Ну, ну, Артур, не вызывайте меня на дуэль, вы же знаете, что мне не положено драться. — Но этой уступкой несчастный окончательно отдал себя во власть своего ученика, к вящему вреду для греческих трагиков и математики.

Когда бы его преподобие был посообразительнее и, получая по средам "Хронику графства", заглядывал бы в "Уголок поэта", он мог бы заметить, что там из недели в неделю появляются стихи "К госпоже Халлер", "Страсть и гений", "Строки, посвященные мисс Фодерингэй из Королевского театра" и прочие произведения, столь же мрачные, страстные и волнующие. Но так как хитроумный поэт подписывался теперь не "Неп", а "Эрос", то ни наставник, ни Элен, добрая душа, вырезавшая из газеты все творения своего сына, не подозревали, что пламенный Эрос, столь бурно воспевающий прелести новой актрисы, и есть их старый знакомец "Неп".

— Кто эта дама, — спросила как-то наконец миссис Пенденнис, — которую все воспевает в газете твой соперник? Он пишет немножко похоже на тебя, но твои стихи гораздо лучше. Ты видел эту мисс Фодерингэй?

Пен отвечал, что видел: в тот вечер, когда он смотрел "Неизвестного", она играла госпожу Халлер. И, между прочим, скоро ее бенефис, она будет играть Офелию… Мы все могли бы поехать… ведь понимаете, матушка, Шекспир… Можно бы нанять лошадей в "Гербе Клеверингов". Маленькая Лора даже подпрыгнула от радости, — ей очень хотелось поехать в театр.

Слова "ведь понимаете, матушка, Шекспир" Пен ввернул потому, что покойный Пенденнис, как и подобало человеку с его весом, выражал безмерное уважение к Эвонскому барду, утверждая, без боязни ошибиться, что в его произведениях больше поэзии, нежели во всех Джонсоновых "Поэтах" вместе взятых. И хотя сам мистер Пенденнис редко читал вышеозначенные произведения, однако Пена заставлял их читать и часто говаривал о том, как приятно ему будет, когда мальчик немного подрастет, свозить его и мать на какую-нибудь пьесу бессмертного поэта.

При воспоминании об этих речах покойника слезы, которые у мягкосердечной Элен всегда были наготове, навернулись ей на глаза. Она с нежностью поцеловала сына и обещала поехать. Лора от восторга заплясала по комнате. А Пен, что он почувствовал? Радость, стыд? Обнимая мать, он ничего так не жаждал, как во всем ей открыться, и однако же, промолчал. Надобно посмотреть, понравится ли она его матери. Пусть зеркалом ей будет представленье — он испытает свою мать, как Гамлет испытал Гертруду.