Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Сергей Стопалов

Было ясно, что из-за снегопада ожидать машины бессмысленно. Проехать можно только на тракторе. Казачков, конечно, знает ситуацию и постарается сообщить на автобазу. Но сможет ли он это сделать? Ведь телефона на отделении нет, а до центральной усадьбы километров десять и дорогу замело. Получается, что рассчитывать можно только на себя. Пшеницы для еды целая машина, бензин есть, а вот воды нет. Нужно расчистить снег и на машине спуститься к речке.

Ночью ярко светил полумесяц и, как всегда, по степи шныряла знакомая стая. Снегопад прекратился, и заметно похолодало. Нужно было прогреть двигатель. Приоткрыв дверь кабины, я плеснул на хворост бензин и чиркнул спичкой. Вспыхнул яркий огонь, и волки как будто исчезли во тьме. На этот раз двигатель завелся довольно быстро. После прогрева я затоптал костер, снова выложил сучья полукругом и сел в кабину. Операция прошла успешно, и теперь можно было перекусить.

После еды захотелось понаблюдать за волками. Ближайший зверь был хорошо виден. Он пробегал несколько шагов, останавливался, к чему-то принюхивался, иногда даже совал морду в снег и сразу же двигался дальше, повторяя этот маневр бесчисленное число раз. Похоже, что волки охотились на полевых мышей, кормом для которых изобиловала стерня зерновых культур.

С рассветом я сразу же взялся за лопату. Самые большие сугробы намело вокруг машины. После того как я расчистил снег, машина задним ходом проехала метров триста. Дальше снова начинался занос. Так, периодически запуская двигатель и орудуя лопатой, часам к двум удалось достаточно приблизиться к реке. К счастью, она не перемерзла, и на заправку системы охлаждения ушло не так много времени.

До сумерек, когда снова могли появиться волки, оставалось около часа. Досок, которые можно было бы оторвать от кузова, больше не было. Поэтому возникла необходимость как следует запастись хворостом, благо кустов возле реки было много. И вскоре машина снова заняла свое уже привычное место. Перед ней высился большой сугроб, а рядом лежали ветки, оставшиеся от ночного костра. На этот раз я решил не глушить двигатель. Несмотря на это, в кабине было холодно. Мало толку было и от костерчика на полу. Как и в первую ночь, страшно было уснуть, особенно при усилившемся морозе. Однако усталость давала о себе знать, и бороться со сном было трудно.

Около часа я провозился с ужином – опять готовил пшеничную кашу и кипятил в банке воду. Затем затащил в кабину хворост, немного подбросил в огонь, снял валенки и отогрел замерзшие ноги. Чтобы не заснуть, подложил под себя несколько толстых веток. Сидеть на них было неудобно, но возможность крепко заснуть явно поубавилась.

Волки привычно бегали вблизи машины. Но теперь я не обращал на них внимания. Сейчас главное было не замерзнуть.

Эта ночь была особенно трудной. Сидя на палках, я на короткое время отключался, потом, очнувшись, начинал интенсивно двигать ногами и руками, подкладывал ветки в костерчик, несколько минут бездумно смотрел в темноту, и снова мной овладевала коварная дремота. Так прошло несколько часов. Было холодно. Чтобы не заснуть, пришлось разжечь большой костер и, не обращая внимания на волков, бегать вокруг него. После яркого огня степь казалась сплошной тьмой. Впрочем, такой же, как и ближайшая перспектива. Мороз крепчал, а сил становилось все меньше. О помощи почему-то даже не думалось. Успокаивала лишь монотонная работа двигателя на холостом ходу. Но что толку, ведь впереди длинная заснеженная дорога. Хватит ли сил? Именно в этот момент я впервые подумал, что если удастся добраться до живых людей, то уж никогда больше не сяду за руль. Потом эта мысль еще долго не выходила из головы.

Чтобы не терять светлого времени, я еще до рассвета нажарил пшеницы и, как только исчезли волки, приступил к расчистке сугробов. Во время работы настроение улучшилось. К полудню удалось продвинуться километров на пять. Трудности в основном возникали в низинах. Подъехав к очередному сугробу, я проверял лопатой его глубину, при необходимости расчищал заснеженный участок и с ходу его преодолевал. Однако это удавалось не всегда. Один раз машина так засела, что потребовалось более часа, чтобы выбраться на чистое место.

Приближались сумерки, и настроение снова стало ухудшаться. Кроме общей усталости, появился страх перед наступающей ночью. Я старался как можно дальше продвинуться вперед, но, как будто нарочно, заносы встречались все чаще и были более глубокими, а разгребать их становилось все труднее. Совсем выбившись из сил, я кое-как наломал охапку веток и с трудом отнес их к машине. Немного отдохнув, притащил еще одну. Теперь, экономя бензин, решил глушить двигатель, а ночью его пару раз прогреть.

Быстро стемнело, и жарить пшеницу пришлось уже при свете костерка в кабине. Страх замерзнуть притупился, и сразу же после «ужина» я задремал. Проснулся как-то неожиданно для себя. На небе ярко светил месяц. Было очень тихо и холодно. Впервые за все эти дни волки бегали в нескольких шагах от машины. Это было плохое предзнаменование. Стая явно чувствовала, что человек ослаб и долго не продержится. Между тем надо было завести и прогреть двигатель. Уложенный с вечера хворост, политый бензином, вспыхнул мгновенно. Волки сразу же отступили. Выждав, пока разгорятся толстые ветки, я вылез из кабины. На этот раз завести двигатель долго не получалось. Но в конце концов он чихнул, дернулся и как бы нехотя ожил. Немного отдохнув и успокоившись, я минут через десять затоптал огонь и тяжело опустился на сиденье.

Предстояла пятая ночь в степи. Я сидел один в бесконечном мире, то забываясь на какое-то время, то приходя в сознание и устремляя взгляд в черную даль. До рассвета было еще далеко, однако волки куда-то исчезли. Неожиданно по дальним кустам мелькнул и исчез луч слабого света.

«Галлюцинация», – подумал я и впервые за последнее время крепко заснул.

А луч света появлялся еще несколько раз. Потом послышался шум приближающегося трактора.

Подбежав к машине, Калмыков рванул дверь кабины, и на него чуть не выпал худой и черный от копоти парень, в котором меня не сразу можно было узнать.

По щекам старого механика текли слезы, а я, оправившись от неожиданности, улыбнулся, глубоко вздохнул и молча присел на подножку кабины.

На ЧЕГРЭСе

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я был призван в армию. Верхнеуральский военкомат отправил призывников в Челябинский городской призывной пункт, где меня сразу же распределили на городскую электростанцию ЧЕГРЭС, находящуюся на военном положении.

В отделе кадров проверили мои документы и провели в гараж. Завгар, узнав, что на Урал я попал после ранения, долго расспрашивал про войну, а потом тихо сказал: