Эвропатология личности и творчества Льва Толстого - Г Сегалин

"В один из следующих дней я встретил сестру Льва Николаевича, графиню Марию Николаевну Толстую, которая рассказала мне, что Лев Николаевич был очень обрадован посылкой билета, стал вечером собираться на концерт и даже совсем оделся для выезда, но вдруг его стали обуревать сомнения: должен ли и может ли он| идти в концерт? Сомнения разрешились жестоким нервным припадком (разряд. наша Г. С. ), так что пришлось даже послать за доктором. (Воспоминание Н. Кашкина "Л. Н. Толстой и его отношение к музыке". Альманах "О Толстом" Под редакцией П. Сергеенко, т, I).

Воспоминание это относится к началу восьмидесятых годов (по словам Кашкина).

Затем, упоминание о припадках имеется еще в письме Софьи Андреевны 1885 года.

... "Случилось то, что уже столько раз случалось*: Левочка пришел в крайне нервное и мрачное настроение. Сижу раз, пишу, входит: я смотрю -лицо страшное. До сих пор жили прекрасно: ни одного слова неприятного не было сказано, ровно, ровно ничего.

__________________

*) Разрядка здесь и дальше наша. (Г. С. ).

"Я пришел сказать, что хочу с тобой разводиться, жить так не могу, еду в Париж или Америку".

"Понимаешь, Таня, если бы мне на голову весь дом обрушился, я бы не так удивилась. Я спрашиваю удивленно: "Что случилось"? "Ничего, но если на воз накладывают все больше и больше, лошадь станет и не везет". -- Что накладывалось, неизвестно. Но начался крик, упреки, грубые слова, все хуже, хуже и, наконец, я терпела, терпела, не отвечала ничего почти; вижу, человек сумасшедший и когда он сказал, "где ты -- там воздух заражен", я велела принести сундуки и стала укладываться. Хотела ехать к вам хоть на несколько дней. Прибежали дети, рев. Таня говорит: "Я с вами уеду, за что это"? Стал умолять остаться. Я осталась, но вдруг начались истерические рыдания, ужас просто, подумай, Левочку всего трясет и дергает от рыданий. Тут мне стало жаль его, дети, 4: Таня, Илья, Леля, Маша ревут на крик: нашел на меня столбняк, ни говорить, ни плакать, все хотелось вздор говорить, и я боюсь этого и молчу и молчу три часа, хоть убей, говорить не могу. Так и кончилось,

"Но тоска, горе, разрыв, болезненное состояние отчужденности -- все это во мне осталось. Понимаешь, я часто до безумия спрашиваю себя: ну, теперь, за что же? Я из дома ни шагу не делаю, работаю с изданием до трех часов ночи, тиха, всех так любила и помнила это время, как никогда, и за что?

... Но вот, после этой истории, вчера, почти дружелюбно расстались. Поехал Левочка с Таней вдвоем на неопределенное время в деревню...

... Я все эти нервные взрывы и мрачность, и бессонницу приписываю вегетарианству и Непосильной физической работе. Авось, он там образумится. Здесь топлением печей, возкой воды и проч. он замучил себя до худобы и до нервного состояния... (С. А. Толстая -- Г. А. Кузьминской, декабрь 1885 г. ).

Здесь мы имеем не только упоминание припадка, но подтверждение, что припадки бывали много раз и именно в словах: "случилось то, что уже столько раз случалось".

Каковы были эти припадки? Какова клиническая картина этих припадков? Из этих данных мы узнать ничего не можем.

Единственный ценный документ, ил которого мы можем узнать характере, и вообще подробную клиническую картину судорожных припадков Л. Толстого -является дневник В. Ф. Булгакова. Поэтому для освещения этого вопроса, приведем те места из его дневника, где описывается подробно припадок*).

__________________

*) Описанный припадок В. Ф. Булгаковым, впервые нами освещался клинически в 1925 году в "Клинич. Архиве Гениальн. и одарен", в 1-м выпуске I тома", в статье: "К патографии Льва Толстого".

В дневнике В. Ф. Булгакова (секретаря Л. Толстого) на стр. 336 3-го октября (изд. "Задруга", 1898 года) мы читаем:

.. Писал сегодня Л. Н. статью о социализме, начатую до совету Душана для журнала чешских анархистов. Меня он просил не переписывать ее, а оставить до приезда Ал. Л-ны, зная, что ей эта лишняя работа будет приятна.

Ездил верхом с Душаном. Вернувшись с прогулки, проходил через "ремингтонную".

-- Хорошо съездил, без приключений, -- улыбнулся он и забрал, с собой со стола полученную на его имя с сегодняшней почтой книгу.

И ни он, ни я никак не предполагали того, что должно было случиться сегодня. Случилось это вечером*.

_________________

* 3десь, а также и дальше, разрядка наша (Г. С. )

Л. Н. заспался, и, прождав его до 7 часов, сели обедать без него. Разлив суп, С. А-на встала и еще раз пошла послушать не встает ли Л. Н. Вернувшись, она сообщила, что в тот момент, как она подошла к двери спальни, она услышала чирканье о коробку зажигаемой спички. Входила ко Л. Н-чу. Он сидел на кровати. Спросил, который час и обедают ли. Но Софье Андреевне почудилось что-то недоброе: глаза Л. Н-ча показались ей странными,

-- Глаза бессмысленные... Это перед припадком. Он впадает в забытье... Я уж знаю. У него всегда перед припадком такие глаза бывают.

Она немного поела супу. Потом, шурша платьем, отодвинула стул, поднялась и снова пошла в кабинет.

Дети -- Сергей Львович и Татьяна Львовна -- недовольно переглянулись: зачем она беспокоит отца?

Но на вернувшейся С. А. лица не было. -- Душан Петрович, подите скорее к нему!... Он впал в беспамятство, опять лежит и что-то такое бормочет... Бог знает что такое!

Все вскочили точно г. од действием электрической искры Душан за ним остальные, побежали через гостиную и кабинет в спальню.

Там -- темнота. Л. Н. лежал в постели. Он шевелил челюстями и издавал странные, негромкие похожие на мычание, звуки.

Отчаяние и за ним ужас прокрались в эту комнату.

На столике у изголовья зажгли свечу. Сняли со Л. Н-ча сапоги и накрыли его одеялом.

Лежа на спине, сжав пальцы правой руки так как будто он держал ими перо, Л. Н. слабо стал водить рукой по одеялу.

Глаза его были закрыты, брови насуплены, губы шевелились, точно он что то пережевывал во рту.

Душан всех выслал из комнаты. Только П. И. Бирюков остался там, присев в кресло в противоположном от постели углу. Софья Андреевна, Сергей Львович, я, Татьяна Львовна и Душан, подавленные, вернулись в столовую и принялись за прерванный обед...

Только что разнесли сладкое, прибежал Павел Иванович.

-- Душан Петрович, у Л. Н-ча судороги!

Снова бросились все в спальню. Обед велено было совсем убрать. Когда мы пришли, Л. Н. уже успокоился. Бирюков рассказывал, что ноги больного вдруг начали двигаться. Он подумал, Л. Н-чу хочется почесать ногу, но, подошедши к кровати, увидел, что и лицо его перекошено судорогой.

-- Бегите вниз. Несите бутылки с горячей водой к ногам. Горчичники нужно на икры. Кофею, кофею горячего!

Кто то отдавал приказания, кажется, Душан и С. А-на вместе. Остальные повиновались и вместе с приказывавшими делали все, что нужно. Сухонький Душан бесшумно, как тень, скользил по всем направлениям комнаты. Лицо С. А-ны было бледно, брови насуплены, глаза полузакрыты, точно веки опухли... Нельзя Выло без боли в сердце видеть лицо этой несчастной женщины. Бог знает, что в это время было у нее на душе, но практически она не потерялась: уложила бутылки вокруг ног, сошла вниз и сама приготовила раствор для клистира... На голову больного, после спора с Душаном, наложила компресс.

Л. Н. был, однако, еще не раздет. Потом я, Сергей Львович (или Бирюков) и Душан раздели его: мы с С. Л-чем (или Бирюковым -- даже не заметил) поддерживали Л. Н-ча, а Душан заботливо, осторожно, с нежными уговариваниями больного, хотя тот все время находился в бессознательном состоянии, снимал с него платье...

Наконец, его покойно уложили.

-- Общество... общество насчет трех... общество на счет трех... Л. Н. бредил.

-- Записать, -- попросил он.

Бирюков Подал ему карандаш и блокнот. Л. Н. накрыл блокнот носовым платком и по платку водил карандашом. Лицо его по-прежнему было мрачно.

-- Надо прочитать, -- сказал он и несколько раз повторил: разумность... разумность...

Было тяжело, непривычно видеть в этом положении обладателя светлого, высокого разума Льва Николаевича.

-- Левочка, перестань, милый, ну, что ты напишешь? Ведь это платок, отдай мне его, -- просила больного С. А-на, пытаясь взять у него из рук блокнот. Но Л. Н., молча, отрицательно мотал головой и продолжал упорно двигать рукой с карандашом по платку.

Потом... Потом начались один за другим страшные припадки судорог, от которых все тело человека, беспомощно лежавшего в постели, билось и трепетало. Выкидывало с силой ноги. С трудом можно было удержать и х. Душан обнимал; Л. Н-ча за плечи, я и Бирюков растирали ноги. Всех припадков было пять. Особенной силой отличался четвертый, когда тело Л. Н-ча перекинулось почти совсем поперек кровати, голова скатилась с подушки, ноги свесились по другую сторону...

С. А-на кинулась на колени, обняла эти ноги, припала к ним головой и долго была в таком положении, пока мы не уложили вновь Льва Николаевича как следует на кровати.

Вообще, С. А-на производила страшно жалкое впечатление. Она подняла кверху глаза, торопливо крестилась мелкими крестами и шептала: Господи! Только бы не на этот раз, только бы не на этот раз!... ". И она делала это не перед другими: случайно войдя в ремингтонную, я застал ее за этой молитвой.