Нежное дыхание смерти - Анна Малышева

Нет, Глеб даром зажигалку подносить не станет… Не тот парень… Бабы уже просветили ее – как только заметили, что она возвращалась с ним с перерыва. Глеб поругался с женой, и та убралась к матери, прихватив дочку. Но Алла не так проста, чтобы на что-то рассчитывать. Боже упаси! Поругались – помирятся. Ей неприятности в виде телефонных истерик и слежки не нужны… На место жены Хлеб Хлебыча она не претендует.

«Определюсь со своим местом в жизни, – рассуждала она, погружаясь в горячую ванну. Протянула руки, забросала себя душистой пеной, плававшей на поверхности воды, и притихла. – Итак, Глеб… Потом… Потом я беру роман на перевод… Хватит пробавляться статейками! Роман, не меньше чем на пятьсот страниц. Делаю подстрочник, обрабатываю: все честь по чести. Посмотрим, что тогда скажут наши бабы… А то – работать, дескать, не умею… Не переводчик по специальности, а искусствовед… Ничего, я им покажу мастерство перевода… Пора выходить на дистанцию…»

Она пожалела, что не взяла с собой какую-нибудь книжонку – из тех, что не жалко почитать, лежа в ванной. Алла давно пристрастилась к легкому чтению в горячей воде – это помогало ей расслабиться, по-настоящему отдохнуть.

И тут ей показалось, что из-под прикрытой двери ванной потянуло сквозняком и раздалось легкое жужжание. «Откуда?» – удивилась Алла и привстала, чтобы отодвинуть плотную пластиковую занавеску.

Сквозняк и жужжание усилились. Скрипнула дверь. Алла замерла со скомканным краем занавески в руке, отчетливо различая через полупрозрачный пластик очертания фигуры. «Бред, – подумала она. – Я пересидела в ванной, и мне кажется».

На нее нашло странное оцепенение. Она определенно видела кого-то сквозь занавеску, но говорила себе, что это сон… Что все сейчас исчезнет.

Но силуэт не исчезал, оставаясь безмолвным и неподвижным. Алла поняла, что больше не выдержит. Ее затрясло так, что вся занавеска дрожала вместе с ней. Она не отдергивала ее, это сделала чужая рука. Женщина совершенно оцепенела, но, когда увидела, кто оказался перед нею, смогла все же выдавить побледневшими губами несколько слов:

– А… Так это вы…

Больше она ничего сказать не успела. Перед ее глазами мелькнул и упал ей на грудь включенный в сеть фен. Потом был удар – белый, голубой, оглушительный, разрывающий сердце…

А Даша в это время уже сидела дома. Домом ей приходилось называть свою длинную и узкую комнату в коммуналке. Кроме нее, здесь обитала еще Настасья Филипповна – весьма дряхлая на вид бабка с железными нервами и непреклонным характером. Из одежды та предпочитала махровые залатанные халаты и чепчики из старых мужниных кальсон. Из еды – все пряное и острое, и главное – побольше. Из окружающего мира вообще – мужчин. Женщин, за исключением себя самой, Настасья Филипповна презирала, ненавидела и считала безнравственными и жестокими особами. Дашу она не любила по многим основательным причинам: во-первых, из-за ее половой принадлежности, во-вторых, за то, что комната Даши была у самого туалета, так что Настасья Филипповна боялась, что однажды соседка резко откроет дверь и убьет ее, старуху, как раз в тот миг, когда она будет выходить оттуда… В-третьих, Даша была красива. В-четвертых, мужчинам она нравилась куда больше, чем Настасья Филипповна. В-пятых… В-шестых… Словом, причин хватало.

В связи с которой из этих причин Настасья Филипповна устроила сейчас скандал – трудно разобраться. Но Даша и не пыталась. На душе у нее было одновременно пусто и тяжело. Она едва заставила себя сходить на кухню за чайником, налила кофе, но не притронулась к нему. Села за стол, положила голову на руки и заплакала.

– Он ничего ей не сказал… – прошептала она сквозь слезы, как будто это было самым важным… Даша заставила себя вытереть глаза и попыталась вспомнить все, что сообщила ей Алла.

«Значит, он сказал ей, что едет в Венецию на три месяца… А мне… Мне обещал, что скажет ей все. Наконец скажет ей все. И в тот день… В конце ноября… Он пришел ко мне и заявил, что Алла уже обо всем знает… Что она отпустила его, но попросила не тревожить ее звонками и показным сочувствием… Я даже ахнула. Не ожидала! А потом всю ночь проплакала, потому что ее жалела… Даже к Аркадию притрагиваться не могла… Не по себе было… Сколько я мучилась тогда, что он бросил ее! Сна лишилась, похудела… С одной стороны – безумно счастлива была, что он у меня, со мной живет! С другой… Как подумаю о ней – и все отравлено, вся радость…»

Даша сорвалась из-за стола и зашагала по комнате, благо расстояние было очень даже приличным – в длину комната составляла восемь с половиной метров.

Правда, в ширину всего три, так что мебель пришлось расставить вдоль одной стены по струнке – обеденный стол, два стула, шкаф, кровать, трюмо, буфет… У самой двери стояла вешалка для верхней одежды и подставка для обуви – в связи с коммунальной войной вещи в коридоре держать было невозможно. Настасья Филипповна, словно невзначай, обливала Дашино пальто супом или роняла в ее туфли грязную тряпку… «Я бабка старая, глухая, слепая, – напевно сообщала Настасья Филипповна разъяренной Даше. – Ой! Как ты кричишь! Сейчас сына позову!»

Даша остановилась у окна и снова заплакала – на этот раз совсем тихо, из последних сил. Теперь она плакала о нем.

– Это была любовь… Это была любовь… – Даша повторяла эти слова несколько раз, на все лады, пока они не потеряли для нее смысл. «Когда он уезжал в Венецию, сказал, что вернется ко мне… Только ко мне… Я радовалась. Я собирала его в дорогу. Все постирала. Мне даже это нравилось, потому что для него…» Эта мысль особенно щемила сердце, как будто стирка рубашек Аркадия было главным, о чем она жалела.

«И я его ждала… Он сказал, что не будет звонить, понятно – дорого ведь… А теперь… Теперь выясняется, что он просто струсил! Ничего не сказал ей, побоялся… Конечно, Алла так просто не сдалась бы! Сколько она с ним мучилась! У нее как раз такой случай, когда жена не может бросить опустившегося мужа, как бы он ни измывался над ней… Сколько таких жен ходит в клинику… И я всегда удивлялась – почему терпят?! Почему?! Я-то понятно, мне за это платят… Но они?! Иногда молодые, красивые, работящие, самостоятельные, как Алла… Но крепко держатся за своего мужика… Любовь? Да откуда ей взяться, любая женщина призадумается: а стоит ли любить такого человека… Так что же? Материальные расчеты? Тоже нет, ведь такие господа все тащат из дому, а не в дом… А потом я поняла. Они не могут бросить мужей нипочему. Вот так – нипочему. Потому что не знают причины. Не имеют объяснений».

Она опять подумала об Алле.

«Аркадий как раз выбрался, получил работу… Просвет в жизни, и она считала, что благодаря ей. Ничего она не знала. Ничего… Что ходить он ко мне начал сразу же, как выписался… Сначала в больницу, потом сюда… Не знала, что я удерживала его, как могла… И могла! И смогла! Ведь был же результат! Почти год – ни одного укола! Ни одного срыва! Потому что дело не в лечении… Дело, сказал он, в том, кто рядом с тобой… В женщине. В любящей женщине».