Обречённые убивать - Луи Бриньон

— Знаешь, где находится Лазаревское кладбище? — не оборачиваясь, спросил Арсентьев.

— Да у нас в городе любой знает это кладбище, — ответил Жора. Он не понимал возникший интерес Арсентьева к местным кладбищам.

— Покажешь? — Арсентьев повернулся к Жоре и устремил на него проницательный взгляд. Жора поёжился.

— Зачем? — только и мог спросить он.

— Надо, — последовал ответ, — заодно и химикаты возьмём для паспорта.

— Ещё фотки. У меня дома… — Жора осёкся, заметив насмешливый взгляд Арсентьева, — нельзя? Ты же говорил 48 часов?

— Купишь хороший фотоаппарат и принтер. Тех марок, которые я скажу. Нет, лучше я напишу тебе полный список. Пока я побуду на кладбище, купишь всё и вернёшься сюда. И ещё… у тебя есть иголка с ниткой?

— Зачем?

— Что у тебя за привычка задавать этот дурацкий вопрос. Есть или нет?

— В машине!

— Отлично. Я там ещё ножницы видел. Возьми с собой. И мою куртку. Она в кабине осталась. Надо приготовиться, как следует.

Глава 11

На следующий день, около 12 часов дня, группа российских туристов из разных городов в сопровождение гида, молодой женщины в пёстром платье, двигалась по центральной дорожке Лазаревского кладбища. Арсентьеву удалось незаметно присоединиться к группе. По пути сюда он прикупил у уличных торговцев тёмные очки и спортивную кепку зелёного цвета. И сейчас он больше походил на зарубежного туриста. Стройный, в облегающих джинсах, короткой кожаной куртке, очках и кепке. Он неторопливо вышагивал по дорожке, обмениваясь ленивыми репликами с другими туристами. Уже в первые четверть часа такого действия, он сумел стать «своим». То и дело к нему обращались с просьбами, протягивая при этом свой фотоаппарат. В таких случаях Арсентьев всегда открыто улыбался и выполнял просьбу. Иногда он и сам поражался увиденному. Не которые захоронения датировались восемнадцатым веком и при этом отлично сохранились. Да и вообще, всё кладбище больше напоминало парк. Везде деревья, дорожки, тропинки. Некоторые из захоронений скрывались за зелёной листвой. Гиду приходилось в буквальном смысле слова «продираться» сквозь них. Арсентьев замечал многое из того, что делали и говорили туристы, но главное внимание уделялось центральному входу и всему, что происходило вокруг него. Когда он исчезал из виду, Арсентьев выискивал взглядом возвышенность.

Часто именно с таких мест он и фотографировал. С самого прихода его внимание привлекло громадное дерево, покрытое густой листвой. Это место как нельзя лучше соответствовало его планам. За то время, что он провёл с группой, Арсентьев сумел достаточно хорошо осмотреться, и сейчас практически точно представлял форму кладбища. Он также просчитал возможные пути отхода в случае, если его засекут. То что на похоронах будут присутствовать люди Сивакова, не вызывало у него сомнений. Они должны убедиться в том, что всё идёт как надо. Похороны — это возможный сброс эмоций. И человек, который представляет опасность, может в такие минуты выдать себя с головой. План Арсентьева был просто. Он хотел определить людей Сивакова, а затем и отследить их. Он не собирался прятаться. Нет. Он хотел нанести удар. Удар по Сивакову. Только так можно было доказать свою невиновность и воздать ему за убийства невинных людей. Размышляя о Сивакове, Арсентьев выискивал момент, чтобы незаметно уйти. Ему следовало занять позицию. Время шло. И никто не знал, как будут развиваться события дальше. Он уже собирался свернуть на едва заметную тропинку, петляющую между захоронений, но в этот момент группа остановилась. Он увидел, как молодая женщина указала в сторону ограды, за которой выстроились роскошные особняки. Вслед за этим жестом послышался гневный голос:

— В 1993 году строительное управление Рязанского приборного завода начало строить дома. Вон там улица Ленинского комсомола. Вы видите? Дома примыкают едва ли не к самой ограде кладбища. Под всеми этими домами находится…. братское кладбище. Именно там расстреливали наших с вами граждан в 1937 году. Когда начали рыть котлован, нашли сотни человеческих костей. И что вы думаете сделали эти люди? Приказали втихомолку вывозить останки на свалку вместе с грунтом. Скоты… — простите, — гид оглядела туристов виноватым взглядом и продолжила с горечью, — но как можно понять тех, кто строит своё благосостояние на костях мучеников? Люди всю жизнь ищут своих родных, а они… выбрасывают кости на свалку. Чем они лучше тех, кто убивал? А эти… живут припеваючи в центре города в своих… мавзолеях…

Арсентьев не стал дальше слушать. Он незаметно юркнул в проход между двумя захоронениями, а оттуда перебрался на тропинку и, перешагнув через кустарник, быстро направился к дереву, которое приметил для своей цели. К счастью, никого вообще не было вблизи. По этой причине, он без задержки приблизился к дереву.

Арсентьев подпрыгнул, ухватился за ветку и, помогая себе ногами, пробросил тело сквозь листву на ту же самую ветку. Затем встал на четвереньки и ухватился за следующую. Потом встал и стал карабкаться наверх, усиленно работая руками и ногами. Листва то и дело хлестала по лицу. Но не больно. Он старался издавать как можно меньше шума. Через несколько минут он уже сидел на широкой ветке. Со всех сторон его окружала зелёная листва. Арсентьев поёрзал, устраиваясь поудобнее. Скатился немного вниз и обвил ногами ствол дерева. Он засел позади ствола, если смотреть с центрального входа. Именно это направление необходимо было защитить как можно лучше. Он перевернул кепку обратной стороной, снял очки и сунул их в правый карман куртки. Затем подёргал рукой тоненькую ветку, торчавшую справа от него на уровне глаз. Она оказалась достаточно прочной. После всех этих приготовлений, он распахнул куртку и разорвал узкую полосу подкладки с правой стороны подмышкой. Он её тут же расширил настолько, чтобы можно было вытащить… автомат. Для этого он и просил нитки с иголкой у Жоры. На катере Арсентьев разорвал подкладку куртки и спрятал там автомат.

Приклад упирался в нижнюю часть пояса, а ствол прямиком в плечо. Это несколько мешало при ходьбе, но, главное, снаружи ничего не было заметно. Вслед за автоматом, он распорол левую часть и извлёк из-под подкладки глушитель, снайперский прицел и обойму. Поразмыслив, он засунул обойму и глушитель обратно.

Арсентьев разложил приклад, закрепил сверху прицел, а затем поставил автомат на ветку. Положение оружия было неустойчивым, по этой причине он придвинул автомат поближе к стволу, но с расчётом на то, что такое действие не помешает ему отслеживать ситуацию на кладбище. Закончив с приготовлениями, он приложил правый глаз к окуляру, а правой рукой стал регулировать прицел. Он продолжал делать это до тех пор, пока центральный вход и вся улица за ней не оказались перед ним как на ладони.

— Серый дом, обшитый пластиком, прямо за входом на противоположной стороне улицы, — пробормотал под нос Арсентьев, ведя наблюдение, — двенадцать окон на первом этаже. Все закрыты жалюзи. Второй этаж.

Двенадцать окон. Часть окон открыта. Похоже на офис. Машины у здания. Одни дорогие марки. Стоянка огорожена цепью. Возле тротуара машин нет… прохожих мало. Слева и справа открытое пространство. Ничего необычного. Теперь вход. Арка, забор из красного кирпича… площадка для стоянки автомобилей. Легковых автомобилей нет. Только один микроавтобус. Рядом стоят три женщины…. Все торгуют цветами. Ничего. Ни намёка. Если только здание и машины у здания…. нет, все номера местные. Не то… значит надо ждать. Они должны появиться. Арсентьев отстранился от прицела и слегка расслабился. Затем достал из кармана рубашки жвачку и засунул себе в рот. Неожиданно вспомнились слова молодой женщины — гида.

«А ведь она права, — думал Арсентьев, — тысячу раз права. Ничего не изменилось. Тот же 37-й год. Нас и сейчас уничтожают. Морально и физически. Та же верхушка уничтожает. Только методы другие. Скрытые. Невидимые.

Затем включается информационная машина и перемалывает сознание людей. В итоге, верхушка оказывается едва ли не самой праведной, а такие, как я — отверженными. Они — хозяева жизни. Для них наша жизнь — пыль. Стряхнул с себя и пошёл дальше уничтожать. Ничего не меняется. Ничего. Тот же римский метод… хлеб, развлечения и войны. Ещё древние патриции говорили: „У народа должен быть хлеб, развлечения и враг, которого нужно уничтожить. И тогда мы сможем делать всё, что угодно с этим народом“. Но я не игрушка, которую можно использовать и выбросить, — с внезапной злостью подумал Арсентьев, — хотят войны? Они её получат. Сиваков… гнида, а не генерал. Ещё посмотрим, чья возьмёт».

Он снова приложился к прицелу. Отпрянул, а затем снова приложился. Справа к кладбищу приближались два чёрных джипа. Вскоре Арсентьев ясно разглядел… московские номера. Джипы миновали центральный вход, проехали метров двести и остановились. Окна джипов было наглухо затемнены; по этой причине он не мог рассмотреть находящихся внутри. Но вот водительская дверь переднего джипа открылась. Из неё вышел мужчина средних лет в спортивной одежде. Он прошёлся вокруг джипа, оглядывая колёса. Арсентьев видел, как несколько раз за время этого обхода мелькнул напряжённый взгляд. И каждый раз этот взгляд был устремлён в сторону кладбища.