Безумный курортный роман или чокнутый Ромка с курорта - Диана Ольховицкая

- Доедай! В отличие от некоторых я был на завтраке. И перед выездом в буфете перекусил, пока буфетчица тормозок упаковывала. Сладкие пробуй – только для тебя и брал. Сам сгущенку не люблю, на десять лет вперед наелся.

Он открутил пробку на термосе, налил подруге еще чая. И с загадочной улыбкой опять добавил коньяка.

Женька послушно выудила из пакета сладкий круассан, отправила в рот, запила чаем.

- Ромка, как с тобой все-таки хорошо! – с блаженной улыбкой пробормотала она. – Накормил, напоил.

- Осталось спать уложить, - рассмеялся он и легонько обнял Женьку за плечи. – И будет все, как в сказке. Хочешь узнать, как со мной хорошо на самом деле? Прямо сейчас?

Женька вздрогнула и встретилась с ним глазами. Взгляд у Ромки был покровительственный и слегка ироничный. А еще в нем разгоралось то самое пламя…

- А как же Алена?! – вырвалось у нее само собой.

- Зачем нам какая-то Алена? Что мы – маленькие, сами не справимся?

Его руки скользнули вниз по спине, губы коснулись плеча, обжигая горячим дыханием.

Женька сжалась и оглянулась вокруг, ища…

- Ром! Ты мне про огниво не все рассказал! – заметила она на камне спасительную вещицу. – Толком ничего не поняла, если честно!

- Женек, я все объясню… - жарко шептал он, осторожно забираясь ладонями под майку. – Расскажу, покажу… Потом.

Женька накрыла ладонями его руки, останавливая, и твердо посмотрела в глаза:

- А мне надо сейчас! Немедленно. Конкретно и со всеми подробностями. Если не расскажешь – умру от любопытства! Прямо здесь. Илларионов, ты что – смерти моей хочешь?!

Ромка замер, вгляделся в ее глаза и вдруг улыбнулся – немного грустно, но по-доброму:

- Не хочу! Хотя мою прабабушку звали Ядвига. Понимаешь, о чем я?

Он убрал руки и потянулся за огнивом, взял его, взвесил на ладони:

- И чего ты хочешь знать, Сусанин-герой? Если тебе действительно интересно.

- Интересно, - почти честно подтвердила она. - Только не про это, современное, а про то – самодельное. Что за камушек? Почему нож? И отчего оно загорается?

Ромка вытащил из кармана тот самый желтый камень:

- Кремень. Минерал, разновидность кварца, состоит из кристаллического и аморфного кремнезема. В огниве оттого вторая часть часто кремнем и называется, но дед говорил «чиркало», я и привык.

Женька протянула руку, и Ромка положил ей кремень на ладонь. Она провела по нему пальцами – камень был удивительно гладкий и приятный на ощупь - ковырнула ногтем:

- Крепкий камушек.

- Еще бы! Если железо царапает, выбивая из него искры. Не зря говорят «не человек – кремень», про твердость характера. Железо не обязательно, я бы и двумя камнями огонь добыл, как в первобытном обществе. Но это долго, устала бы ждать.

- Значит, чиркало и кресало… - задумчиво проговорила Женька.

Костер почти догорел, но был уже не нужен. В очаге неспешно тлели угли, от них вверх поднималась полоска белесого дыма и, минуя ветви дерева, уходила в небо.

- Да, - Ромка все еще держал в руке современное огниво. – Ты, дитя цивилизации, наверное, и слов таких не слыхала!

- Про кресало слышала, от бабушки. Но никогда не видела, это точно. И не знала, для чего используется.

- Бабушка у тебя походница? – улыбнулся Ромка.

- Нет. Верующая она была, в церковь ходила. Когда-то мы пекли на Пасху куличи, и я спросила, почему так говорят «воскресение»? От слова крест? А она ответила, что от слова «кресало». Но что это такое объяснит потом, а то куличи сгорят. Так и не объяснила.

- Не знал. Получается, «воскресение» - возжигание потухшего огня? Огня жизни? Предки умели правильно называть вещи, огонь – действительно жизнь. Особенно в тайге. А ты опять удивляешь, Сусанина. Поцелуешь?

В глазах Ромки вновь чудилось пламя, но оно казалось немного другим, не тем, что ранее. У огня, оказывается, тоже есть оттенки! Это пламя было добрым.

И то, что всего пять минут назад называлось «точно нет» теперь медленно таяло, превращаясь в «да». Еще совсем осторожное «да», но зато настоящее, от души. Дружеский поцелуй? Ах, какая разница! Зачем сразу клеить ярлыки к чему-то хорошему?

Ромка безошибочно прочитал это «да» и уверенно потянулся к Женькиным губам.

Но вдруг сверху, прямо над ними послышалось громкое стрекотание.

- Вертолет? – удивилась Женька, резко отодвигаясь от Ромки.

- Да, спасатели, наверное, - с легким недовольством согласился он, продолжая смотреть на ее губы. – Бестолковые туристы где-нибудь заблудились.

Но потом поднял голову, всмотрелся сквозь листву в небо и пробормотал под нос:

- А нет! Это по нашу душу. Пожарная охрана. Что, Сусанина, штраф за костер в неположенном месте пополам заплатим? Мы же друзья?

Рокотание вертолета усилилось, он завис прямо над головами.

Женька не считала себя совсем уж трусихой, но тут испугалась. Может, потому что никогда еще не видела вертолета так близко. Или из-за зловещего шепота Ромки? А скорее всего, страшило само слово «штраф» - для того, кто еще вчера считал каждую копейку, оно натурально нагоняло жути.

- Д-друзья, - дрожащим голосом согласилась она. – А сколько ш-штраф?

- Думаю, по полтиннику с носа обойдемся, - пряча взгляд под ресницами, предположил Ромка. - Тысяч в смысле.

Женька резко вскочила на ноги:

- Илларионов – чего расселся?! Драпаем отсюда!! Живо!!!

Глава 7. День второй. Читерский дефран и Ромкино дерево

Вертолет продолжал жужжать, как огромная назойливая муха.

- Драпать? – задумался Ромка. – Как-то оно не по-мужски. Но если желаешь острых ощущений… Хорошо, дай мне пять минут.

Он открутил пробку на фляге и полил водой костер:

- Все равно теплая уже, свежей наберем.

Палкой разворошил угли, выискивая тлеющие, и залил их тоже. Сбегал к реке, набрал еще воды и щедро окатил камни и землю вокруг очага.

Затем допил коньяк из пластиковой бутылки и ножом обрезал ее наискось, получилось что-то вроде совочка, которым продавцы насыпают в магазине развесной сахар из мешка.

При помощи совка Ромка забросал остатки костра землей и провел по нему ладонью:

- Холодный, теперь точно не загорится.

Он поднял с земли пустой пакет из-под круассанов, закинул туда остатки бутылки и бумагу, в которую была завернута сладкая выпечка. Оглянулся вокруг и, поморщившись,