Уилт Непредсказуемый - Том Шарп

– Да и вы о ней не все, видимо, знали, – весело возразил доктор. – Женщина, которая могла так поступить с мужем, вполне заслуживает подобного наказания.

– Она-то да! А я здесь при чем? – горько усмехнулся Уилт. – И зачем эта трубка? Медсестра распаковывала катетер.

– А это, мистер Уилт, – начал доктор, – мы вставим вам в…

– Вот уж н-е-е-ет!!! Пусть у меня усохла пиписка, но я вам пока не Алиса в Стране Чудес и не гномик с хроническим запором! Она ведь говорила что-то там насчет масляной клизмы. Я не дамся!

– При чем тут клизма? Просто поможем вам сквозь повязку сливать излишки жидкости. А теперь, пожалуйста, лягте, пока я не позвал на помощь.

– Как сливать излишки жидкости? – осторожно поинтересовался Уилт, устраиваясь на кушетке.

Когда доктор объяснил, с Уилтом едва справились четыре санитара. В течение всей операции не прекращался поток нецензурной брани. Доктору пришлось даже припугнуть Уилта общим наркозом, чтобы тот хоть немного успокоился. Но и после этого даже в вестибюле были слышны вопли типа: «Буровики!!! Нефтяники!!! Какие вы медики?!»

– Эх вы, – простонал Уилт, когда его наконец отпустили санитары. – Нашли, где трубопровод проложить. Куда же я с ним теперь?.. И мужского достоинства не пожалели…

– Какого достоинства? Вспомните, что вы здесь вытворяли… Зайдите ко мне на следующей неделе, посмотрим, как ваш… трубопровод.

– Спасибо, я тут в первый и последний раз, – прошипел Уилт. – Теперь только к семейному доктору.

Он вышел, доковылял до телефона-автомата и вызвал такси.

Пока Уилт добирался домой, наркоз стал понемногу отходить. Дома он с трудом поднялся наверх, залез в постель и уставился в потолок. «Ну почему я не могу мужественно переносить боль, как все нормальные мужики» – с тоской думал он. Тут пришла Ева с близняшками.

– Ужасно выглядишь, – обрадовала она, подойдя к кровати.

– Чувствую себя так же, – ответил Уилт. – И угораздило меня жениться на 1У. КОЙ садистке!

– Впредь будешь знать, как напиваться.

– Зато сейчас точно знаю: свой водосливный аппарат надо держать подальше от твоих рук – прорычал Уилт.

Саманта поспешила облегчить его страдания

– Папочка, вот вырасту большая, обязательно стану медсестрой.

– Еще раз так прыгнешь на кровати, ты до этого просто не доживешь. Обещаю, – простонал Уилт, морщась от боли.

Внизу зазвонил телефон.

– Если опять из Гуманитеха, что сказать? – поинтересовалась Ева.

– Как опять? Я же просил сказать, что болею.

– Я сказала. А они все звонят и звонят.

– А я все равно болею! Только не говори чем.

– И так, наверное, знают. Я видела сегодня в детском саду Ровену Блэкторн, она очень тебе сочувствует, – сообщила Ева, спускаясь по лестнице.

Уилт сделал страшные глаза и повернулся к близняшкам.

– Кого за язык тянули? Кто растрепал этому вундеркинду – сыну миссис Блэкторн про папочкины штучки?

– Это не я, – торжественно объявила Саманта.

– Конечно, нет! Ты только подговорила Пенелопу. У тебя на физиономии написано.

– Это не Пенни, это все Джозефина. Она, целый день играла с Робином в папу и маму,|

– Вот подрастете, узнаете, как играть в папу-маму. Это не игра, это – война! Война между разными полами. И вы, мои дорогие, будете все время побеждать, ибо родились девчонками…

Девчонки вышли из комнаты. С лестницы доносились их голоса – они спорили. Уилт осторожно выбрался из кровати поискать себе какую-нибудь книжку. Нашел «Аббатство ночных кошмаров», в самый раз под настроение – чтоб не про любовь, и только стал пробираться обратно, как в комнату втолкнули Эммелину.

– Что еще надо? Не видишь, я болен?

– Папочка, – проговорила она, – а Саманта спрашивает, зачем у тебя к ноге привязан мешочек?

– Ах, она еще и спрашивает? – с грозным спокойствием сказал Уилт. – Тогда передай ей, а через нее мисс 0'Фсянки и остальным сопливым недоноскам, что папа ходит с мешочком на ноге и с трубочкой в писе, потому что вашей мамусе-пердусе взбрело в башку оторвать на фиг папочкины гениталии. А если мисс 0'Фсянки не знает, что такое гениталии, скажите, что так большие дяди называют аиста. А сейчас прочь отсюда, пока у меня не появилась грыжа, повышенное давление и четыре детских трупика.

Девчонки моментально испарились. Ева внизу швырнула телефонную трубку.

– Генри Уилт!..

– Заткнись!!! – взорвался Уилт. – Услышу хоть одно слово от кого угодно, за себя не ручаюсь!!!

И на этот раз его послушались. Ева отправилась на кухню и поставила чайник на плиту. «Эх, если бы Генри был такой грозный, такой уверенный и после того, как поправится», – думала она.

9

Следующие три дня Уилт на работу не ходил. Он слонялся по дому, сидел в беседке и ломал голову над сущностью мира, в котором Прогресс с (большой буквы) неизменно вступает в противоречия с Хаосом, а человек (с маленькой буквы) постоянно спорит с Природой. Величайшим парадоксом для Уилта была Ева. Она вечно говорит, что он циник и консерватор, а сама так легко поддается зову седой старины: компостным кучам, биосортирам, домотканой одежде и прочей примитивщине. Да еще ухитряется смотреть в будущее с непробиваемым оптимизмом. Для Уилта же есть только настоящее; множество отрывков настоящего, которые, сменяя друг друга, не столько приближают его к будущему, сколько, объединяясь в прошлом, создают собственную Уилтову репутацию. В прошлом его репутация уже неоднократно страдала, поэтому ничего страшного, пострадает еще раз. Мэвис Моттрэм распустила слухи по всей округе, и они поползли дальше, передаваемые из уст в уста, с каждым разом обрастая все новыми и новыми подробностями. Скоро сюда приплетут фильм про крокодила. Уж гуманитеховцы, БлайтСмит и миссис Чаттервей обязательно постараются. Так что до Брэйнтри сплетня дойдет примерно в следующем виде: Уилта едва не арестовали за непристойные выходки с цирковым крокодилом, который, спасая свою честь, вынужден был вцепиться зубами в член извращенца.

– Тебе в этом городишке еще не то наболтают, – отмахнулся Брэйнтри, когда его жена Бетти поведала ему вышеизложенный вариант сплетни. – Генри всегото взял на работе несколько отгулов, а ваш бабий телеграф уже и рад стараться.

– Рад, не рад, – оправдывалась Бетти. – А нет дыма без…

… Без дур, развесивших уши. Есть на кафедре гумоснов один тип по имени Билджер. Он-то и снял фильм, где игрушечный крокодил играет роль жертвы изнасилования. Это первое. В связи с этим Генри объяснялся с комиссией по образованию. Только ради того чтоб товарищу Билджеру не пришлось жить на пособие по безработице, а его многочисленные отпрыски могли учиться в частной школе. Это второе. И наконец, третье: Уилт заболел на следующий день после…

– Ровена Блэкторн не так рассказывала. Все знают: Генри изуродовал свой пенис!

– Откуда?

– Что откуда?

– Откуда все это знают?

– Из детского сада. Близняшки каждый день дают сводки о состоянии «папиного банана».

– Здорово! – сказал Брэйнтри. – Вот, значит, по чьим сводкам составляют картину происшествия! Да ведь уилтовские пай-девочки член от сосиски не отличат. Уж Ева постаралась. Может, она женщина широких взглядов, но на секс это не распространяется. И кроме того, просто не могу представить себе Генри в роли извращенца. Он парень все-таки скромный.

– Ну да! Выражается так, что уши вянут!

– Крепкие выражения – прямое следствие многолетнего общения с учащимися. Это служебные слова – для связи частей предложения. Если бы ты слушала меня повнимательней, то услышала б то же самое. Я сам так по сто раз на дню выражаюсь. И опять повторяю: как бы там ни было, а Генри и крокодилы – понятия несовместимые. Впрочем, вечерком сам к нему загляну…

Когда вечером Брэйнтри заявился в дом на Веллингтонроуд, Уилта там не было. Перед домом стояли несколько машин. На фоне Наевского «форда», увешанного баллонами с метаном, и помятой малолитражкой, принадлежащей Мэвис Моттрэм, выделялся благородный «астон-мартин». Брэйнтри бочком протиснулся мимо горы поношенной одежды, перепрыгнул через кучу игрушек, которая загромождала всю прихожую, и обнаружил Еву в оранжерее. Там проходило не что иное, как заседание Комитета по проблемам стран «третьего мира». Председательствовала Ева.

Первостепенную важность для нас представляет нетрадиционная марангийская медицина, которой суждено составить достойную конкуренцию западной фармакологии, широко использующей в своих целях химию, – вещала Роберта Смотт, в то время как Брэйнтри стоял за зарослями фасоли, не решаясь войти.

– И не следует забывать: помогая марангийским аборигенам, мы в конечном счете приносим пользу и самим себе!

Брэйнтри стал на цыпочках удаляться, когда Джон Най разразился пламенной речью, ратуя за сохранение марангийских методов земледелия. Особенно он напирал на использование человеческих экскрементов для удобрения почвы.