Мятежник - Бернард Корнуэлл

— Может, он просто избегает тебя, Ридли? — предположил Фалконер.

— Может, — допустил Ридли, — но все равно готов поспорить, что Старбак просто потеряет время. Траслоу не выносит янки. Он винит их в смерти своей жены. Он разорвет тебя на кусочки, Старбак.

Фалконер, на которого явно повлиял пессимистичный настрой Ридли, нахмурился.

— Выбор за тобой, Нат.

— Конечно, я поеду, сэр.

Ридли бросил на него сердитый взгляд.

— Теряешь время, преподобный, — повторил он, но немного чересчур напористо.

— Ставлю двадцать баксов, что нет, — услышал свои слова Старбак и немедленно пожалел об этой глупой браваде. Даже не просто глупой, подумал он, а греховной. Старбака учили, что делать ставки — это грех в глазах Господа, но он не знал, как теперь пойти на попятную.

Но он и не был уверен, что хочет взять свои слова обратно, потому что Ридли заколебался, а это колебание, похоже, подтверждало подозрения Анны, что ее жених просто избегал встречаться с ужасным Траслоу.

— По мне так звучит справедливо, — радостно вмешался полковник.

Ридли уставился на Старбака, и тому показалось, что он различил в этом взгляде неясный страх. Испугался ли он того, что Старбак изобличит его ложь? Или просто боялся потерять двадцать долларов?

— Он прикончит тебя, преподобный.

— Двадцать долларов на то, что я привезу его сюда до конца месяца, — сказал Старбак.

— К концу недели, — поправил Ридли, ища способ избежать пари.

— Пятьдесят баксов? — безрассудно поднял ставку Старбак.

Вашингтон Фалконер засмеялся. Для него пятьдесят долларов были ничтожной суммой, но для юноши без гроша за душой вроде Ридли или Старбака это было целое состояние.

Пятьдесят долларов — это месячное жалование достойного человека, стоимость приличной ездовой лошади или прекрасного револьвера. Пятьдесят долларов превратили донкихотский рыцарский обет Анны в суровое испытание.

Итан Ридли колебался, а потом, похоже, почувствовал, что этим колебанием роняет свое достоинство, и потому протянул свою руку в перчатке.

— До субботы, преподобный, и ни минутой позже.

— Идет, — сказал Старбак и пожал руку Ридли.

— Пятьдесят баксов! — воскликнул Фалконер с восхищением, когда Ридли ускакал прочь. — Я и правда надеюсь, что тебе будет сопутствовать удача, Нат.

— Сделаю всё, что в моих силах, сэр.

— Не позволяй Траслоу тебя запугать. Ты можешь постоять за себя, слышишь?

— Так и будет, сэр.

— Удачи, Нат. И опусти пятки вниз! Пятки вниз!

Старбак поехал на запад, в сторону покрытых голубыми тенями гор. Был прекрасный день под почти безоблачным небом. Свежая лошадь Старбака, крепкая кобыла по кличке Покахонтас, без устали скакала рысью по покрытому травой краю грязной дороги, постепенно отдаляющейся от городка и поднимающейся мимо садов и огороженных лугов в сторону холмистой местности с маленькими фермами, буйными травами и быстрыми ручьями.

Эти виргинские предгорья не годились для выращивания табака, а еще меньше для знаменитой и важнейшей продукции юга — индиго, риса и хлопка, но там росли прекрасные орехи и яблоки, пасся тучный скот и выращивались разные виды зерновых.

Фермы, хотя и маленькие, выглядели ухоженными. Там были большие амбары, пышные луга и тучные стада коров, чьи колокольчики оглашали полуденный теплый воздух томными звуками.

Дорога взбиралась всё выше, и фермы становились меньше, пока не остались лишь клочки полей, вторгшиеся в наступающий лес. У дороги дремали сельские собаки, просыпавшиеся, чтобы тявкнуть на проезжавшую мимо лошадь Старбака.

По мере того, как дорога поднималась к холмам, Старбак становился всё осторожней. Он обладал беззаботностью и самонадеянностью юности, считая себя способным на любой подвиг, какой только мог вообразить, но когда солнце начало клониться к западу, он стал сознавать, что Томас Траслоу может превратиться в тот барьер, который повлияет на всё его будущее.

Если он пересечет этот барьер, то жизнь снова потечет как по маслу, но если споткнется, то уже никогда не сможет смотреть на себя в зеркало с уважением. Он попытался внутренне подготовиться к тому жесткому приему, который может ему оказать Траслоу, если Траслоу действительно находился на холмах, а потом представил, какой его ждет триумф, если мрачный Траслоу смиренно спустится вниз, чтобы вступить в ряды Легиона.

Он думал о радости Фалконера и о досаде Ридли, а потом гадал, как вообще он сможет расплатиться, если проиграет пари. У Старбака совсем не было денег, и хотя полковник и предложил платить ему двадцать шесть долларов в месяц, Старбак пока не увидел ни цента из этих денег.

Ближе к вечеру грязная дорога превратилась в неровную тропу, что шла по берегу бурлящей и покрытой белой пеной реки, разбивающейся о скалы, извивающейся между валунами и наталкивающейся на упавшие деревья.

Лес на крутых склонах холмов был полон ярко-красных цветов, а вид просто великолепен. Старбак миновал две заброшенные хижины и один раз испугался, услышав топот копыт, и обернулся, нащупывая заряженный револьвер, но увидел лишь белохвостого оленя, проскакавшего между деревьев.

Он наслаждался пейзажем, и это удовольствие заставило его задуматься, не лежит ли его судьба в диких землях на западе, где американцы боролись за то, чтобы вытащить новую страну из лап дикарей-язычников.

Боже мой, думал он, ему не следовало соглашаться учиться на священника! По ночам его всегда охватывало чувство вины за то, что он бросил эту стезю, но здесь, при свете дня, с револьвером на боку и ждущими впереди приключениями, Старбак чувствовал, что может встретиться хоть с самим дьяволом, и внезапно слова «мятеж» и «измена» перестали казаться ему такими уж ужасными.

Он сказал себе, что хочет стать мятежником. Желал вкусить запретного плода, против которого проповедовал его отец. Хотел познакомиться с грехом, хотел прогуляться по долине смертных теней, потому что то был путь к его юношеским мечтам.

Он добрался до развалин лесопилки, откуда тропа поворачивала на юг, став крутой и вынудив Старбака спешиться. Фалконер говорил, что есть и более легкая дорога, но эта крутая тропа была короче и привела бы его прямо к землям Траслоу. День становился жарким, и пот щекотал кожу Старбака. В свежей зеленой листве щебетали птицы.

Ближе к вечеру он достиг вершины гряды, где снова забрался в седло и вглядывался вниз, в покрытую красными цветами долину, где жил Траслоу.

В этом месте, как сказал полковник, беглецы и всякие подонки могли скрываться годами, это было место, куда не добирался закон, где мускулистые мужчины и их стойкие жены боролись за существование на тощей почве, но на почве, свободной от какого-либо правительства.

Это была высокая межгорная долина, знаменитая своими конокрадами, в ее коралях содержались украденные в богатых землях Виргинии лошади до того, как будут проданы на север и запад.

В этом безымянном месте Старбаку придется встретиться лицом к лицу с демоном этих неплодородных холмов, чье одобрение было так важно получить горделивому Вашингтону Фалконеру.

Он обернулся и посмотрел назад, на ту зеленую местность, что простиралась за его спиной до туманного горизонта, а потом снова взглянул на запад, где несколько струек дыма показывали, что за деревьями прячутся немногочисленные дома.

Он пришпорил Покахонтас по едва различимой тропе, ведущей между деревьев. Старбак гадал, что это за деревья. Он вырос в городе и не мог отличить церцис от вяза или виргинский дуб от кизила.

Он не мог бы зарезать свинью или убить на охоте оленя, да даже и подоить корову. В этой сельской местности с ее умелыми жителями он чувствовал себя дураком, человеком, лишенным дарований и слишком образованным. Он боялся, что дитя города может не годиться для войны, и думал, что, наверное, сельские жители, знакомые со смертью и умеющие ориентироваться на местности, являются прирожденными солдатами.

А потом, как это часто бывало, после этих романтических идей Старбака внезапно захлестнул ужас в предчувствии надвигающегося столкновения. Как на эту благословенную землю может прийти война?

Это были Соединенные Штаты Америки, вершина стремлений человека к лучшему управлению и праведному обществу, и единственными врагами, которых видела эта счастливая земля, были британцы и индейцы, и те, и другие, хвала Господу и стойкости американцев, были побеждены.

Нет, думал он, эта угроза войны не может быть реальной. Это просто волнения, дурная политика, весенняя лихорадка, которую охладит осень.

Американцы, может, и дерутся против безбожных варваров в дикой местности и были счастливы прирезать наймитов какого-то короля-предателя из далеких земель, но они никогда не обратятся друг против друга! Рассудок возьмет верх, будет достигнут компромисс, Господь наверняка протянет нам руку, чтобы защитить эту избранную страну и ее славных людей.