Национальная Россия. Наши задачи (сборник) - Иван Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, например, и перед революцией, и в эмиграции были наивные русские люди, которые непременно требовали для России «английской конституционной монархии»… Что же, если они могут превратить Россию – в небольшой остров, с морским климатом и всемирным мореплаванием, с тысячелетним прошлым Великобритании, с английским характером, правосознанием, укладом чувства и воли, с английским темпераментом и уровнем образования – то их политическое требование станет осмысленным. А если они не могут произвести такое превращение, – тогда к чему беспочвенные мечты и праздные разговоры?!..
И так обстоит во всех вопросах политики. Так решается и проблема федеративного строя.
Люди, предлагающие для России федеративный строй на том основании, что он некоторым другим народам «помогает», обязаны прежде всего спросить себя: «А что повествует об этом история самой России? Имеются ли хоть какие-нибудь данные для того, чтобы уповать на успех в этом деле?»…
Внимательно изучая историю России, мы видим, что возможность установить федеративное единение была дана русскому народу четыре раза: 1. – в Киевский период, до татарского нашествия (1000–1240); 2. – в Суздальско-Московский период, под татарским игом (1240–1480); 3. – в эпоху смуты (1605–1613); и, наконец, 4. – в 1917 году в период так называемой «февральской революции».
Установим же исторические факты.
1. В Киевский период, в России, еще не разоренной татарами, культурно расцветающей и международно уважаемой, создание единого государства на основе договора облегчалось, по-видимому, тем, что князья состояли в близком кровном родстве друг с другом и числили свои княжества в общем нераздельном «династическом» владении. Казалось бы, что единство Руси, осознанное и выговоренное Владимиром Мономахом, так же, как и напор тюрко-половцев, длившийся почти два века, должны были бы привести князей к спасительному прочному единению. Однако, для этого необходимо было правосознание крепкого и долгого «дыхания», которого на Руси не было. Его не было у князей, растравлявших свое честолюбие и властолюбие началом «родового старшинства» и личной конкуренцией при «передвижении» из города в город. Его не было у княжеских дружинников, нередко переходивших вместе с князьями из удела в удел и вовлекавшихся в их конкуренцию и вражду. Его не было у вече, представлявшего в государстве вообще центробежную силу и менявшего князей по своему настроению. Князья же не верили друг другу, интриговали, вели бесконечные усобицы и наводили на русскую землю то половцев, то поляков. Побуждения зависти, честолюбия и корысти преобладали. Начало договора на Руси было непрочно; русское правосознание толковало обязательства, вытекающие из договора – прекарно («мое слово, хочу дал, хочу назад возьму»). Все договаривались друг с другом на срок (князья в Любече 1097 г., дружинники с князьями, вече с князьями), т. е. впредь до измены, нередко замышляя самую измену в момент «ряда» (соглашения). Достаточно, например, вспомнить, что князь Василько Ростиславич был оклеветан Давидом Игоревичем, изменнически захвачен Святополком Изяславичем и варварски ослеплен им при самом возвращении их из Любеча, где все целовали крест на взаимную верность. К этому присоединялись: дробление Руси вместе с размножением рода; распад, свойственный всякому большому равнинному пространству; и то своеобразное славянское «упорство на своем», которое отмечали уже древние византийские писатели. Вот откуда эти мудрые обличения, произносимые стенающим тоном, которые мы находим в «Слове о Полку Игореве» (XII век):
«Усобица князем на поганыя погибе: рекоста бо брат брату – се мое, а то мое же – …А князи сами на себе крамолу коваху; а погани сами победами нарищуще на рускую землю»…
Вследствие этого вторгшиеся монголы застали Русь в состоянии разброда и беспомощности. Князья-конкуренты оказались неспособными даже к стратегическому сговору, который мог бы дать в их распоряжение армию до 300 000 воинов. Монголы били их порознь; геройство князей и их дружин погибало втуне; и участь России была решена на 250 лет… Федерация не удалась, а до унитарного государства было еще далеко.
Владимир Мономах (ум. в 1125 г.) еще надеялся на договорное объединение Руси. Но уже внуки его – Андрей Боголюбский (уб. в 1175 г.) и Всеволод Большое Гнездо (ум. в 1212 г.) утратили эту надежду. Они ищут спасения в единодержавии; они ищут не дробления земли на «волости», а расширения своей, единой великокняжеской территории. Их поддерживает в этом простой народ (люди «меньшие», «мизинные») и духовенство, а бояре и промышленное купечество примыкают к партии распада. Таким образом, популярные в народе Мономаховичи впервые выговорили новое политическое слово: договорное начало не по силам Руси, в федерации нет спасения, надо искать спасения в единодержавии (унитарном начале).
2. В Суздальско-Московский период, под татарами (1240–1480), выяснилось, что князья не уразумели данного им исторического урока и не научились свободному, договорному единению. Они по-прежнему дробили уделы, веди между собой нескончаемые, жестокие усобицы, доносили друг на друга в Золотую Орду, громили друг друга татарскими силами и обессиливали Русь политически и стратегически. Национальное чувство мельчало, национальное единство угасало и начало государственной федерации снова проваливалось в России. «В продолжение 234 лет (1228–1462) северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц» и «все влиятельное, мыслящее и благонамеренное в русском обществе» научилось ценить единодержавие московского князя (Ключевский, II., с. 56–57). Это единодержавие слагалось и крепло медленно, но неуклонно: очередь родового старшинства постепенно заменялась очередью прямого сыновства; княжество становилось личным достоянием князя, наследственно-потомственной вотчиной, которую он, как оседлый владелец, завещал своим детям по своему усмотрению; и, наконец, появилось стремление выдвигать удел старшего сына как главный и единодержавный.
Замечательно, что идея государственного единства Россия по-прежнему выдвигалась родом Мономаховичей. Праправнук Владимира Мономаха Александр Ярославич Невский служит ей словом, делом и мечом (ум. 1263). Сын его, Даниил Александрович Московский, начинает единодержавное собирание Руси от лица Москвы.
Именно на этом пути Россия была спасена от татарского ига, объединена, замирена и возвеличена не федеративной, а унитарной и авторитарной государственностью. Договорное единство вторично не удалось русским. Славянская кровь тянула к индивидуализации; бесконечная равнина поощряла эту тягу; правосознание, питаясь религиозным чувством и неоформленным национальным чувством, обходилось совсем без традиций римского права и строгого волевого воспитания; мелкогосударственная ячейка, как всегда и везде, разжигала личное честолюбие и властолюбие; и в результате всего этого биологическая особь настаивала на инстинктивной индивидуализации и не превращалась достаточно в гражданственную и морально дисциплинированную личность. Все эти черты не были преодолены и в дальнейшей истории России; и доныне они представляют главную трудность и опасность русской государственности. Ввиду этого спасения надо было искать по-прежнему не в федерации, а в унитарной форме, т. е. в авторитетном единодержавии.
3. В Смутное время (1606–1613), когда страна распалась в анархии, подготовленной ломающими реформами Иоанна Грозного; когда грабеж и убийство стали повседневным явлением; когда люди теряли оседлость и работу, а вследствие этого и веру в честный труд; когда по Руси забродили самозванцы, числом до пятнадцати; когда русская и польская чернь губила народ и государство; когда люди изворовались и измалодушествовались и площадь живого земледелия сократилась до одной двадцать третьей части прежнего размера, – тогда было выдвинуто начало стратегического объединения от периферии и притом именно северными городами. Однако не для того, чтобы погасить московское единодержавие и заменить его федерацией, а для того, чтобы спасать Россию восстановлением авторитарной и унитарной монархии. Судьба первого ополчения, разложившегося от измены казаков, свидетельствовала по-прежнему о великой трудности даже патриотически-стратегического соглашения на Руси. Судьба второго ополчения, встретившегося под Москвой с тою же своевольной изменой (ибо часть казаков ушла с Заруцким в Коломну, а другая часть все еще мечтала всех ратных людей переграбить и от Москвы отженить»…), свидетельствовала о том же. Русские люди еще раз убедились в том, что федерация им не дается и не дастся – и не надеялись на нее. Все помышляли о новом царе: одни о Владиславе польском, другие о его отце Сигизмунде, третьи о Филиппе шведском, иные даже о Габсбургах, иные – о «Маринкином воренке», иные же и притом лучшие – о русском «прирожденном» Государе… Но всем предносилась единая и не федеративная Русь. Итак, на Земском Соборе 1613 года обсуждался не вопрос о способе спасительного единения, а о лице, способном править Россией единодержавно.
