Серенгети не должен умереть - Бернгард Гржимек

Однажды мы повстречали такого покинутого всеми «старичка». Он лежал в тени дерева. Губа у него отвисла и обнажила тупые желтые зубы, ребра можно было пересчитать все до одного. Нижние веки отекли, а когда животное двигалось, то по горбатой спине и негнущимся ногам было видно, что это причиняет ему сильную боль. Таких львов рано или поздно разрывают на части гиены или гиеновые собаки. Майлс Тернер однажды видел, как стая гиеновых собак окружила старого льва; они подпрыгивали и плясали вокруг него, как это делают обычно собаки, затевая игру; «старик» шипел и замахивался на них лапой, и они вскоре отстали.

Ночью я никак не мог уснуть, потому что одинокий старый лев не выходил у меня из головы; у меня даже возникло искушение застрелить для него газель. Как странно мы все же устроены: чтобы помочь одному, мы готовы погубить другого. Подозреваю, что Майлс Тернер выезжал за пределы национального парка, чтобы раздобыть пропитание для этого одинокого «пенсионера»… Ведь Майлс питает слабость к львам. Кстати сказать, он не исключение. Когда посетители парка видят такого старого, больного льва, они постоянно спрашивают лесничего, «что он с такими делает». При этом нельзя забывать об основном принципе работников заповедников: ни в коем случае не вмешиваться в дела природы, предоставить ей решать все самой.

На днях второй лесничий, Гордон Пульман, живущий в Серонере, вернулся из многодневной поездки по «коридору». Коридором мы, то есть те, кто входит в штат сотрудников Серенгети, называем узкую часть парка ближе к озеру Виктория. Гордон рассказал нам любопытный случай, который произошел с ним накануне в полдень. Он увидел льва, поймавшего гну и подмявшего свою добычу под себя. Лесничий подъехал поближе на своем вездеходе, прогнал льва и вылез, намереваясь отрезать себе от только что убитой дичи окорок. Не дойдя нескольких шагов до жертвы льва, он обернулся и крикнул своему проводнику, чтобы тот кинул ему охотничий нож. Но в этот момент тот испуганно закричал: «Бвана, обернись! Обернись!»

И каково же было изумление Пульмана, когда, обернувшись, он увидел, как «мертвый» гну вскочил на ноги и нацеливается в него своими острыми рогами. Гордону только в самый последний миг удалось схватить его за рога, удержать и, пятясь задом, втиснуться в машину. И как раз вовремя — в ту же секунду животное вырвалось: никому еще не удавалось в одиночку справиться со взрослым гну.

Наутро я навестил Конни, жену Гордона. Она сидела перед их домиком в Серонере. Я пересказал ей все это происшествие, но так, словно оно приключилось со мной:

— Представляешь себе, я наткнулся на льва, который как раз зарезал гну и подмял свою жертву под себя… и т. д.

Конни таращит на меня удивленные глаза. Она прямо не находит слов — так поражена. Под конец она не может сдержать своего возмущения и выпаливает:

— Но это же все случилось с моим мужем!

— Да, дорогая Конни, я знаю. Но видишь ли, такие истории нельзя рассказывать человеку, который пишет книги об Африке. Обычно потом, когда они появляются в печати, оказывается, что все приключилось лично с ним… Недаром пословица гласит: кто прибыл издалека, тому врать легко…

Не так уж редко случается, что кажущаяся мертвой жертва льва убегает невредимой, как только его прогонишь. Однажды я видел, как львице пришлось отпустить маленького зебренка и тот убежал, громко крича. Детенышу повезло! За несколько недель до этого подобная сцена разыгралась на глазах у Майлса Тернера, но только с козликом томми. Многим животным, за которыми охотится лев, видимо, свойственно инстинктивно замирать, когда он их хватает, точно так же как замирают маленькие львята или котята, когда мать берет их голову в свою пасть и перетаскивает с места на место. Если бы жертвы вырывались и сопротивлялись, лев тут же сжал бы клыки сильнее и переломил бы им хребет или задушил. А так у жертвы остается хоть небольшая надежда на спасение.

Я думаю, что животные эти, попав в пасть льва, не испытывают ни боли, ни испуга, у них наступает что-то вроде шока. Я почти готов утверждать это.

Мы, люди, в большинстве стран уже тысячи лет не подвергаемся нападениям хищных животных. И все же в подобных случаях такое же шоковое состояние свойственно и нам, оно входит в число инстинктивных действий наравне с сосанием материнской груди и зажмуриванием глаз от яркого света.

Известного исследователя Африки Дэвида Ливингстона однажды схватил лев и утащил в кусты. Вот что он позже сообщал об этом:

«Лев отвратительно зарычал мне в самые уши и потряс так, как фокстерьер трясет пойманную крысу. Я впал как бы в шоковое состояние, вызвавшее ступор — ощущение, испытываемое, наверное, мышью, когда ее схватила кошка: у меня пропала всякая восприимчивость к боли, несмотря на то что я совершенно не терял сознания. Это напоминает состояние пациента, находящегося под местным наркозом: больной видит все манипуляции хирурга, но ножа уже не чувствует. Это ни с чем не сравнимое состояние не было следствием каких-либо душевных переживаний, просто шок начисто стер все ощущения страха и выключил всякое чувство ужаса даже от непосредственной близости разъяренного льва».

Товарищи Ливингстона, к счастью, через минуту сумели отогнать хищника.

В первые десятилетия нашего века лесничие Африки еще не разъезжали на машинах и вынуждены были ездить верхом, а поклажу перевозить на воловьих упряжках. В те времена приходилось брать с собой собак и каждый раз возводить вокруг лагеря высокую изгородь из срубленных колючих кустарников, так как львы шли по пятам за тягловым скотом.

Здесь все лесничие по сей день помнят историю, приключившуюся с одним из их товарищей по имени Волхутер. Сумерки застали его в 10 километрах от сторожки. В сухом русле реки на его лошадь внезапно набросился лев; та рванулась в сторону и сбросила седока прямо в пасть второму подоспевшему льву. Лев схватил Волхутера за правое плечо и потащил прочь.

Вначале лесничий тоже был как бы парализован и не ощущал никакой боли. Затем он подумал, что это была бы постыдная смерть для такого знаменитого охотника, как он, и решил действовать. Пока его тело волоком скользило по земле под животом льва, шпоры то и дело за что-нибудь цеплялись и в конце концов оторвались. Волхутер вспомнил про свой охотничий нож, который обычно выскальзывал у него из-за пояса, когда он слезал с лошади. Осторожно пощупав левой рукой, он, к своему удивлению, обнаружил,