Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— А иные куды делись? Нешто ранее не было бронников в Московии?

— Да никуда не делись. Там все робят. Но самопальных дел мастеров мало. Всего в приказе сто пятнадцать бронников. Во главе стоят братья Угримм и Десятой Непоставовы, ОФоня и Муха Горусины. Знатные мастера-помещики. Они шеломники и сабельники. Ещё есть юмшанники, наводники, чищельники. Царь им обширные поместья отписал. Самопальные стрельцы и мастера самопальных пищалей — то отдельные статьи. Особо искусный стрелок Иван Поздеев триста четей[20] поместья да сукно доброе. А уж мастеровых царь-батюшка не забижает. Их имена даже произносить запретно, чтобы англичане не уворовали.

Санька слушал и млел. Вот, где его стезя. Ужо он им настреляет. Даже с тех раздолбанных самопалов он навострился бить на сто шагов. А коли Мокша ему сладит винторез… Санька размечтался.

— Не гоже землю в дар сулить, — окатил его ушатом воды Мокша. — Нет такого права у человеков. И не могет один владеть многими.

Боярин поперхнулся сбитнем и зашёлся кашлем. И за то время, что откашливался, обдумал ответ.

— Ты — мастер перунов, и тебе всё равно, где своё мастерство проявлять. Но тем более тебе от Перуна почёта, чем больше мастеров ты обучишь. Так ведь?

Мокша кивнул. А Санька оценил ловкость боярина.

— Поместье — то не дар земельный тебе, а кормление твоё, да подмастерьев твоих. Чем больше поместье, тем большее корма. А лично тебе царь оклад положит.

Мокша задумчиво почесал бороду.

— И сколько оклад? — Не выдержав тишины, спросил Махай.

— За царя не скажу, то его слово, но знаю, что Поздеев получает пятнадцать рублей.

— Ух ты матерь божья! — Вскинулся Михай. — Пятнадцать рублёв, да с прокормом! Мы тута малый прокорм имеем и то ладно живём. Соглашайся Мокша. Доброе дело предлагает боярин.

— А кожемяки не нужны царю? — Спросил Кавал.

Теперь Адашев поскрёб бороду.

В постельном приказе есть несколько скорняков, но то очень важные мастера. Хотя ведь вы можете поселиться на землях, что брату отпишут. Землицы щас много свободной. То мор, то глад… Но по секрету скажу…

Адашев перешёл почти на шёпот.

— Мы сейчас уйдём, а следом за нами придут крымчаки… Не простят они нам погромов на Тавриде. И то, что мы из неволи русичей вызволили. Они без рабов не могут жити. Вот в полон и заберут вас.

Все мужики заёрзали, словно тут же хотели закончить беседу и спешили начать собираться к отъезду. А Санька ещё раз оценил способность боярина убеждать собеседников.

— По рукам? — Спросил он Мокшу. — Сам видишь другого пути нет…

Однако Мокша не торопился с ответом.

— Другой путь всегда есть. Мы в леса уйдём. Там татары нас не возьмут. Леса обширные и богатые. Нам ведь много не надо. Судить да рядить будем, правда браты? А сейчас пойдём. Благодарствуем за угощение, воевода.

Все разом поднялись с сенных тюфяков, обшитых овчиной.

— И детям вашим будет, чем заняться. Для детей почётных людей всегда место при дворе найдётся, — продолжил увещевать Адашев.

— Здрав будь, боярин, — поблагодарил Кавал. — Спаси Бог!

— Здрав будь! Спаси Бог! — Присоединился Михай.

Дядья и Ракшай вышли из шатра и скорым шагом поспешили до хаты. Ракшай чуть поотстал, скользя в своих домашних чунях по льду. И тут его снова окружила пацанва.

— Да что ж вы не уймётесь-то? — Спросил Ракшай, положив руку на рукоять ножа.

— Да ладно, ладно. Тихо ты, бешенный. Не даром тебя зверем кличут.

Вожак детской банды подошёл с протянутыми вперёд открытыми ладонями.

— Не тронем мы тебя.

— Глядите, как бы я вас не тронул! Я даже без подков вас всех почикаю.

Вожак замахал руками.

— Да ладно, тебе! Меня Яшкой зовут. А твоё имя мы у твоих братов узнали. Вот они.

Яшка вытянул из толпы вперёд двух самых взрослых братьев Ракшая.

— Правда, что ты с даром Велеса? — Спросил кто-то из ватаги.

— Не говорят так про себя. То другим судить. Но лес я знаю.

— И со зверьём договориться можешь? — Спросил кто-то ещё, прятавшийся за спинами товарищей.

— Бывает.

Санька вдруг «увидел» в реке рыбу и позвал её к себе. Он постучал по льду и к изумлению ребятни, из-под воды стали появляться рыбины. Они всплывали под самый лёд и группировались под Санькиными ногами. Там собирались не только плотва и лещи, но приплыло и несколько щук, и стерлядки, и небольшой, метра на три, осётр.

Ребятня разбежалась в стороны, окружив Ракшая, а снизу его окружали рыбины. Санька топнул ногой и рыбины прыснули на глубину. Только осётр ещё некоторое время плавал туда-сюда, словно не понимая, что за напасть привела его из подводной ямы на божий свет.

— Всё! Кина не будет! — Бросил непонятные слова Санька и поспешил домой.

Дома у дядьки Кавала стоял «киль дым»[21]. Всё взрослые суетились. Хотя, как можно суетиться в небольшом помещении вшестером? Малышня тихо плакала почувствовав нервное состояние взрослых.

Санька понял, что до утра здесь не уснут и шепнув Лёксе: «Я в сани», побрёл к буеру. Однако, как только он вышел со двора его тут же перехватил Яшка.

— Ты куда?

— На кудыкину гору, воровать помидоры… — Буркнул Санька.

Он устал за поездку и за остатний день. Глаза его слипались. А солнце уже спряталось за ближайшим поворотом Дона. Санька представлял, как ему придётся залазить в холодный меховой мешок, и его передёрнуло.

— Что воровать? — Переспросил Яшка.

— Что надо, то и воровать, — снова буркнул Санька.

— Ты в сани свои идёшь? Спать небось? Гуляют твои? Шумят… Я слышал.

Санька промолчал.

— А то пошли, у нас переночуешь. Батяня на охоту с братьями ушли. Мы с мамкой да сестрёнками двумя остались. Мамка у меня добрая, не прогонит. Скажем, у твоих места нет.

Санька вспомнил, что в баню они так и не пошли, и представил, какой от него будет духан.

— Не мытый я. В баню не ходили.

— Да нешто! Мы и сами дён пять не мытые. Вот батя завтра вернётся — все и помоемся. Пока они с охоты не вернутся, баниться нельзя. Не к добру…

Санька прикинул, что ничего он не выиграет, если откажется, и согласился.

Хата у Яшки была меньше дядькиной и полати в ней были небольшими. Там уже разместились Яшкины сестрёнки. Они с удивлением из-за занавесок разглядывали прибывших.

— Ты кого привёл? — Недовольно спросила худощавая женщина.

Яшка шмыгнул носом и запричитал:

— Мам, это пришлые, с выселок… Мокшане. У дядьки Кавала полна хата гостей.

— У Кавала снега зимой не выпросишь. Небось пожалел кус для родича? Да и у нас на чужих не рассчитано. Вон твоя каша стоит, делитесь, чем Бог послал, молитесь и спать. Лучину да лампадку пригаси.

Мать Яшки задёрнула занавеску на печи и недовольно засопела. Но потом вдруг учуяв сторонний запах, снова высунулась.

— Что это у тебя за пазухой? Не мясо?

— Ну, мясо, — сказал Санька.

Ему здесь не нравилось и он готов был уйти.

— Ну ка, дайка сюда! — Требовательно приказала Яшкина мать.

Это переполнило чашу терпения Саньки.

— Хрен тебе! — Сказал он и вышел из избы.

Он ещё слышал недовольные возгласы женщины, когда проходил через сени с загородкой для двух коз, и плачь Яшки.

— Вот, млять, денёк сегодня! — Сплюнул Санька и побрёл к буеру.

Взошла полная луна и Санька подумал, что сейчас самое время для камлания. Кое-где брехали собаки, но, в основном, дворы уже спали. Он вытащил из-за пазухи длинный шмат копчёного мяса и впился в него зубами. Пока Санька дошёл до буера, первый кусок мяса он проглотил и принялся за второй. Оленятина хоть и была жёсткой, но легко утоляла голод.

Тут он вспомнил, что совсем не взял воды и чертыхнулся. Санька не стеснялся в выражениях, потому что не замечал, что эти слова мешают ему слышать лес.

Ракшай достал из буера черпак для воды и подошёл к проруби, в которой бабы целый день полоскали бельё. Разбив затянувший прорубь ледок, он глянул в чёрную воду. Здесь не было глубоко. Но Саньке утонуть бы хватило, наверное.