Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вахтенные внизу редко оставались в покое. Все вынуждены были перемещаться во время приема пищи. Верхние койки складывались, а нижние освобождались для того, чтобы на них можно было сесть «их светлостям». Когда производились профилактические работы или проверки технического состояния торпед в четырех носовых торпедных аппаратах, отсек становился механической мастерской. Койки убирались вниз, а гамаки снимались.
Запасные торпеды для носовых аппаратов размещались под приподнятым деревянным настилом палубы. Стесненные условия сохранялись до тех пор, пока эти торпеды оставались здесь, так что каждая выпущенная торпеда означала больше жизненного пространства для команды в носовом отсеке. И кроме того, у них было еще одно неоспоримое преимущество перед остальными: через этот отсек не было транзитного движения людей.
В настоящий момент носовой отсек выглядел так, как будто он подвергся прямому попаданию. Кожанки, спасательные аппараты, свитеры, мешки с картошкой, чайные кружки, корзинки, веревки, булки хлеба… Было просто непостижимо, что все будет распихано по местам и появится место для двадцати одного члена команды и для старшего торпедиста, единственного старшины, который спал на своем рабочем месте, а не в кубрике старшин.
Я вошел как раз в тот момент, когда боцман изводил двоих матросов: «Живее, смотри сюда! Поставь этот ящик с салатом между труб. Салат… Можно подумать, что мы чертова лавка зеленщика!»
Он показал на переполненное помещение, как будто это было его особое достижение и предмет гордости, достойный внимания. «Весь вопрос в том, как ограбить Петера, чтобы заплатить Паулю[4], - объяснял он. «Возьмем, к примеру, гальюны: у нас их два, но один вынуждены использовать под кладовку. Это означает больше места для пищи и меньше места для дерьма. Противоречит одно другому».
Я и второй помощник съели наш обед на сложенных креслах в проходе кают-компании. Командир и Стармех сидели на кушетке, а второй механик и старший помощник сидели напротив друг друга на концах стола.
На Командире был одет бесформенный пуловер неопределенного оттенка. Свою защитно-серую рубашку он сменил на красное клетчатое чудовище, воротник которого выступал из разреза пуловера. Пока стюард сервировал стол, он откинулся в своем углу, сложив руки и мрачно изучал подволок, как будто бы его фанерная обшивка представляла некий странный интерес для него.
Второй механик, лейтенант, был новичком на борту и планировался на смену Стармеху после этого похода. Он был из Северной Германии, блондин, с широкими, весьма жестко очерченными чертами лица, хотя я мог видеть только его профиль во время еды. Он смотрел прямо перед собой и рот держал основательно закрытым.
Стармех сидел против меня, стройный и с худощавым лицом человек, выглядевший еще более худым по сравнению с Командиром. У него был орлиный нос, на котором явно выдавались кости, темные волосы были гладко зачесаны назад, высокий лоб подчеркивался высоко расположенной границей волос, очень темные глаза, выдававшиеся скулы и височные кости, полные изогнутые губы и твердо очерченная челюсть. Его называли Дон Антонио, потому что в каждом походе от отращивал и культивировал свою остроконечную черную бородку, прежде чем принять решение осквернить её бритвой.
Стармех был на подводной лодке U-A с самого начала. Он был второй по значению фигурой на борту и абсолютным авторитетом в технических вопросах. Его царство было совершенно отделено от вахтенных офицеров, а его место по боевому расписанию было в центральном посту.
«Ценный специалист, наш Стармех», — таков был вердикт Командира. «Поддерживает глубину с абсолютной точностью, когда требуется. Делает это инстинктивно. Новый человек никогда не превзойдет его — нет того чувства лодки. Знать свою профессию еще не все значит. Ты должен чувствовать лодку, ее реакции и сам реагировать прежде, чем что-то случится. Опыт плюс инстинкт. Либо он есть у тебя, либо его нет».
Наблюдая за ним, сидящим рядом с Командиром, с его тонкими подвижными руками, мечтательными глазами и мягкой шевелюрой длинных темных волос, я мог представить его кем угодно, только не тем, кем он был на самом деле: крупье или игроком, скрипачом или артистом-идолом эры немого кино. Судя по его телосложению, он даже мог бы быть танцором. Вместо морских ботинок он носил легкие парусиновые туфли и что-то вроде тренировочного костюма вместо предписанной правилами экипировки подводника. Он был чемпионом по преодолению люков в водонепроницаемых переборках. Я видел, как старшина из центрального поста глядел вслед нему этим утром, покачивая головой в восхищении: «Проскальзывает по лодке как чертов угорь…»
От Командира я знал, что несмотря на все его напряжение скаковой лошади, Стармех был невозмутимым человеком. Его редко видели в расположении флотилии во время подготовки к походу. Все свое время он проводил на борту и лично контролировал каждую деталь. «На этой лодке не сможешь лампочку вкрутить без того, чтобы Стармех не дышал тебе в затылок. Он скорее умрет, чем доверится рабочим с судоверфи».
Второй помощник был известен по прозвищу «Короткая задница» или «Личико Малютки» из-за своего малого роста и юного внешнего вида. Как и Командир и Стармех, он не был для меня незнакомцем.
Второй помощник был таким же добросовестным, как и Стармех. Его лицо, которое несло отпечаток настороженности и некоторой хитрецы, быстро украшалось ямочками на щеках, когда он улыбался.
Старший помощник в своем послужном списке имел только один боевой поход. Я редко видел его в кают-компании, пока наша лодка готовилась к походу. Отношение Командира к нему и ко второму механику было натянутым, переменным между сознательным отчуждением и преувеличенной вежливостью.
В противоположность второму помощнику, наш Номер Первый был бледным, долговязым, бесцветным молодым человеком с невозмутимым лицом овцы. Недостаток уверенности в себе он компенсировал тем, что действовал с избыточной скоростью и рвением. Я вскорости оценил его как человека, который, будучи лишен природного ума, выполнял свои обязанности по книге. Его уши, которые были странным образом недоразвиты, практически не имели мочек, а ноздри носа представляли из себя узкие щелки. В целом его лицо вызывало впечатление незаконченности. У него также была странная неприятная манера бросать быстрые взгляды по сторонам, не поворачивая головы. Когда Командир выдавал шутку, его обычной реакцией была ядовитая ухмылка.
«Должно быть, дела идут весьма плохо, если мы вынуждены выходить в море со школьниками и переростками из гитлерюгенда», — пробормотал
