Младший научный сотрудник 2 (СИ) - Тамбовский Сергей

— Задавай, — разрешил он.

— Как эта новая работа будет совмещаться с нынешней? Я же в своём отделе занят минимум в двух темах…

— Надо постараться совместить, — ответил он после секундной задержки, — тем более, что много времени тема Крот у тебя не отнимет, это я обещаю.

— Где хоть они сидят-то, эти Кроты? — решил уточнить я, — это можно узнать?

— Можно, — со снисходительной усмешкой ответил Октябринович, — теперь тебе всё можно. Спускаешься в бункер…

— Так я там бывал уже, — перебил я его, — и не раз…

— А ты не перебивай и дослушай до конца, — строго указал он мне, — спускаешься в бункер, там в дальнем левом углу будет железная дверь с кодовым замком. Набираешь код 911, спускаешься по лестнице на два пролёта, а там уже предъявишь вахтёру вот это.

И он протянул мне пропуск с красной же диагональной полосой, слева там была моя мутная фотка, а справа туманная надпись «Зона №1». Ну и печать, конечно, с подписью генерального директора.

— Там тебе всё расскажут и введут в курс дела, — закончил инструктаж Октябринович, — свободен.

— Ээээ… — промямлил я, — у меня сегодня типа выходного дня, я в командировке ещё числюсь — можно, я завтра за эту железную дверь пойду?

— Можно, — благосклонно кивнул он, — но только чтоб с самого утра.

Глава 12. Колбаса в прямом эфире

82 год, колбаса в прямом эфире

Не пошёл я за эту страшную железную дверь, ну её, подождёт до завтра, а вместо этого захватил из холодильника пакет с колбасой двух видов и отчалил от этого берега к другому — отдыхать и набираться сил. Дорога от кольца моего автобуса к дому проходила мимо продовольственного магазина под завлекательным названием «Гастроном №2». Решил зайти чисто из любопытства, чем там кормят народ на 65 году советской власти…

Колбасы, как и ожидалось, не было ни в каком виде — ни в копчёном, ни в варёном, ни даже в ливерном. Вместо этого на пустых витринах сиротливо лежали грубо сработанные колбасные муляжи из картона. Ну окей, вздохнул я, посмотрим другие отделы… молоко хотя бы в очередь, но имелось, в поллитровых бутылках за 28 копеек и в литровых за полтинник. О, а ещё и в треугольных упаковках этот товар лежал, это совсем уже по 16 копеек шло. Весёленькие красно-синие тетраэдры… да, цвета, как у футбольного клуба ЦСКА. Дырявые они, как я помню, очень часто были — пока до дому донесёшь, половина выльется. Рядом притаился буковинский почему-то сыр — ни костромского, ни пошехонского, ни российского даже в проекте не значилось, а вот с западной границы Украины почему-то лежал, но брали его неохотно, сколько я помню, из-за специфического привкуса.

Заглянул для очистки совести в кондитерский отдел — ну хотя бы с конфетами в Стране Советов всё хорошо было, лежал широкий ассортимент большими кучами, от дешёвеньких леденцов до дорогущих трюфелей. И шоколадки типа «Алёнка» тоже… здесь же и кофе в зёрнах имел место — народ ещё не распробовал свежесмолотого и свежесваренного, поэтому никому он и не нужен был, зерновой.

А когда вышел, долго ещё размышлял над этимологией названия этих торговых заведений — приставка «Гастро» ну никак у меня с едой не связывалась, а всё больше с болезнями и врачами, гастрит, гастроэнтеролог, гастроскопия, всё это хорошему аппетиту мало способствовало. Странно, что магазины, где телевизоры продавали, не назвали Окулист-торгами, например…

Мамы дома не было, так я выложил свою колбасу в холодильник (Ока, производства Муромского завода имени Серго Орджоникидзе), да и пошёл встречать её с работы, погода хорошая, почему бы и нет. Пока брёл через парк, размышлял о диалектике развития социализма на примере варёной колбасы. Кто-нибудь сможет мне объяснить, почему именно этот продукт стал символом той самой кривой дорожки, куда зарулил советский лагерь в итоге своего развития? Ну да, в 90-х годах в магазинах появились долгожданные 300 сортов колбасы, но счастья это как-то не прибавило. А сейчас, на рассвете 80-х все хотят трёх вещей — джинсов, пластинок с популярной западной музыкой, ну и этой самой колбасы, чтоб без очередей. Нет, ещё свободного выезда, это тоже есть в числе хотелок, но не на первых местах.

И что с этим можно сделать, в смысле с колбасой этой грёбаной, спросил я сам у себя. И сам же себе ответил — поднять цены, да и дело с концом. Когда на рынке наступит равновесие между предложением и спросом, мигом исчезнут очереди, и колбаса, пусть не 300 сортов, но хотя бы десяти-пятнадцати будет лежать на прилавках абсолютно свободно. И торгово-закупочная мафия сама собой сдуется и переключится на что-нибудь другое. И исчезнут без следа гигантские очереди, ещё один символ развитого социализма. Но так же нельзя, возразят мне идеологи развитого социализма, у нас же общество справедливости и гуманизма, и цены если и повышают, то на товары не повседневного спроса… это же противоречит всем установкам марксизма-ленинизма, наконец. Ну тогда надо подкорректировать установки марксизма, со вздохом отвечу им я, потому что рынок, где командуют покупатели, всегда был и будет много лучше рынка продавца… точнее даже и не продавца, как сложилось в наших реалиях, а толстомордой торговой мафии.

За этими ментальными беседами сам не заметил, как парк закончился и потянулись правильные квадраты хрущёвок, а между ними и та самая школа, где мать работала. Вахтёров и рамки металлоискателей в этом времени пока не придумали, так что я проник внутрь абсолютно безболезненно. Поднялся на второй этаж и прочитал расписание уроков, из которого вынес, что у мамы сейчас закончится последний урок в девятом-А классе, геометрия, третий этаж, 35 комната. А тут и звонок на перемену дали, коридоры школы немедленно заполнились учениками и ученицами, громко галдящими на разные голоса. А тут и мать вышла из класса, со стопкой тетрадей в одной руке и классным журналом в другой.

— Ты чего тут, — встревожилась она, узрев меня, — случилось что-нибудь?

— Нет-нет, — поспешил успокоить её я, — просто мимо шёл, решил зайти. Ты ведь сейчас домой пойдёшь?

— Да, бумаги в порядок только приведу и с завучем поговорю — тогда и пойду.

— Ну я подожду тебя на улице, — сказал я и развернулся к выходу.

А ученики (и особенно ученицы) девятого-А тем временем вовсю глазели на меня — ну ещё бы, дети учителей тут редко, наверно, появляются. Некоторые из учениц, кстати, были вполне созревшими и сексуальными на вид девушками… жаль, что им только по 16 лет.

На улице я решил мороженого прикупить, своего любимого пломбира с розочками — ларёк по продаже этого добра тут в пределах пешеходной доступности имелся. И не заметил, как одна ученица увязалась за мной следом.

— Купишь мне мороженку, расскажу кое-что, — сказала она мне в спину.

Я обернулся… ну ничего так девочка, длинноногая и привлекательная, и даже уродская школьная форма в коричневых тонах её не сильно портит.

— Тебя как звать-то? — спросил я, вручая ей стаканчик.

— Зина, — сказала она, немедленно откусив треть мороженки.

— Зина-корзина, значит, — зачем-то срифмовал её имя я, — ну и что у тебя за информация?

— Твоя мать недавно обследование делала, — сказала она, справившись с мороженым, — а обследовал её мой отец, он в 40-й больнице работает.

— Так-так, — только и смог ответить я, — что за обследование, какие итоги?

— У неё онкология, вторая стадия, — продолжила она. — Нужна операция, причём немедленно, а она согласия не даёт.

— Мда… — задумался я, — спасибо тебе, Зина, я постараюсь принять меры. На вот держи — конфет себе купишь, — и я протянул ей зелёную трёшку.

— Стой, — скомандовал я ей, когда она уже развернулась уходить, — у отца как фамилия?

— Такая же, как у меня — Лебедев. Имя-отчество Иннокентий Антоныч, — с готовностью сообщила она, — можешь телефон записать, — и она продиктовала шесть цифр

— Рабочий? — уточнил я.

— Не, на работе его сложно поймать, домой звони после семи вечера, — и она скрылась за углом ближайшей хрущевки.