Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

— В данный момент?

Я чуть заметно улыбнулся.

— Я подумал, что мне, возможно, удастся найти небольшую брешь в... в том, что обычно называется правосудием.

— Брать правосудие в свои руки опасно.

— Ну, линчевать я никого не собираюсь.

— А что тогда? Я поколебался.

— Мне надо кое-что проверить. Пожалуй, я этим займусь прямо сегодня. А потом, если я окажусь прав, я устрою большой скандал.

— Невзирая на то, что тебя могут обвинить в клевете?

— Не знаю... — я покачал головой. — Это отвратительно!

— А что ты собрался проверять? — спросил Чарли.

— Позвони завтра утром, я тебе все расскажу. Перед уходом Чарли, как и Элли, попросил показать ему, где я делаю игрушки. Мы спустились в мастерскую. Оуэн Айдрис, исполнявший у меня всю работу по дому, усердно подметал чистый пол.

— Доброе утро, Оуэн.

— Доброе утро, сэр.

— Оуэн, это мистер Кентерфильд.

— Доброе утро, сэр.

Со стороны казалось, что Оуэн ни на мгновение не отрывался от своего занятия. Он лишь раз мельком взглянул на Чарли, но я знал, что Оуэн все равно что сфотографировал его. У моего слуги, маленького и аккуратного суховатого валлийца, была феноменальная память на лица.

— Вам сегодня понадобится машина, сэр? — спросил Оуэн.

— Только вечером.

— Тогда я сменю масло.

— Хорошо.

— Парковать потребуется? Я покачал головой.

— Сегодня вечером — нет.

— Хорошо, сэр, — Оуэн тяжело вздохнул. — Имейте в виду — я к вашим услугам.

Я показал Чарли станки, но он смыслил в технике еще меньше, чем я в банковском деле.

— А чем ты работаешь сперва, головой или руками?

— Сперва головой, — сказал я. — Потом руками, потом снова головой.

— Не понял?

— Сперва я что-то изобретаю, потом делаю, потом рисую.

— Рисуешь?

— Ну, не рисую, а черчу. Знаешь, технические чертежи?

— А-а, знаю, такие, на кальке, — кивнул Чарли с умным видом.

— Да нет, на кальке — это обычно копии. Оригиналы делаются на ватмане.

— А-а, а я-то думал...

Я выдвинул один из длинных ящиков, в которых у меня хранились проекты, и показал ему несколько чертежей. Тонкие карандашные линии, цифры и непонятные надписи имели очень мало общего с яркими блестящими игрушками, которые попадают на прилавки. Чарли сравнил чертеж с готовым образцом и медленно покачал головой.

— Просто не понимаю, как ты во всем этом разбираешься.

— Привычка, — сказал я. — Так же, как ты переводишь деньги из одной валюты в другую по десять раз за час и зарабатываешь на этом тысячи.

— Ну, в наше время тысяч так просто не заработаешь, — уныло заметил Чарли, глядя, как я убираю чертежи и игрушки на место. — Но ты все-таки не забывай, у моей фирмы всегда найдутся финансы для поддержки хороших идей.

— Не забуду.

— Должно быть, когда тебе требуются деньги, с десяток коммерческих банков наперебой их тебе предлагают, — сказал Чарли.

— Деньги добывают производители. Я просто получаю проценты.

Чарли покачал головой.

— Так миллионов не заработаешь.

— Зато и язвы не наживешь.

— У тебя что, совсем нет честолюбивых устремлений?

— Есть. Выиграть Большое Дерби и расквитаться с Джоди Лидсом.

Я заявился в шикарную конюшню Джоди незваным, тайком, в половине первого ночи, пешком. Машину я на всякий случай припрятал в полумиле отсюда.

Неверный лунный свет озарял помещичий дом с фронтоном и рядами одинаковых окон. Ни наверху, в спальне Джоди и Фелисити, ни внизу, в большой гостиной, свет не горел. Между домом и мною, прятавшимся в кустах у ворот, лежал газон, увядший и засыпанный поздней палой листвой.

Я немного подождал. В доме, похоже, все спали, что я и предполагал. Джоди, как и многие люди, которые встают в половине седьмого, обычно ложился самое позднее в одиннадцать и на телефонные звонки после десяти отвечал резко и неохотно, если отвечал вообще. Зато сам он не стеснялся звонить людям в седьмом часу утра. Джоди не признавал за людьми права вести иной образ жизни, чем такой, как у него.

Справа, чуть позади дома, тускло блестели под луной крыши конюшен. Вокруг них и позади лежали левады, обнесенные белыми изгородями. Среди левад виднелись ландшафтные уголки, где росли великолепные старые деревья. При постройке Берксдаун-Корта его владельцы больше думали о великолепии, чем об экономии.

У меня с собой был большой черный фонарик в резиновом футляре. Не зажигая фонаря, я бесшумно прошел по дорожке к конюшням. Ни одна собака не гавкнула. Никакой сторож не вышел, чтобы спросить, чего мне тут надо. Усадьба была окутана тишиной и покоем.

И тем не менее дыхание мое участилось. Сердце колотилось как бешеное. Если меня поймают, может выйти нехорошо. Я пытался убедить себя, что, во всяком случае, бить меня Джоди не станет, но мне что-то слабо в это верилось. И все же гнев, который заставил меня встать на пути фургона, снова толкал меня на риск.

В конюшнях тоже все было тихо. Цены на солому выросли втрое, поэтому Джоди посыпал пол денников опилками, которые не шуршат под ногами. Внезапный конский храп заставил меня вздрогнуть.

Конюшня Джоди была выстроена не прямоугольником. Она представляла собой ряд чрезвычайно уютных двориков разного размера, с трех сторон окруженных денниками. Лошадей было всего сорок — маловато для того, чтобы содержать такую роскошную усадьбу, — а с тех пор как я забрал своих, их осталось только двадцать. Так что Джоди срочно был нужен новый лох.

Джоди всегда экономил на работниках, полагая, что они с Фелисити вдвоем могут работать за четверых. Из-за его неиссякаемой энергии конюхи у них подолгу не задерживались — не выдерживали бешеного темпа работы. Последний так называемый главный конюх обиделся и ушел, потому что Джоди вечно вмешивался в его дела. Вряд ли в нынешних стесненных обстоятельствах Джоди мог нанять нового. Значит, домик по другую сторону конюшен будет пуст.

Во всяком случае, света там не было, и никто не выскочил наружу, чтобы выяснить, что это тут поделывает чужак среди ночи. Я осторожно подошел к первому деннику в ближайшем дворе и бесшумно отодвинул засов.

Внутри стояла большая рыжая кобыла, лениво жующая сено. Она спокойно повернула голову на свет фонарика. Большая белая проточина на морде. Асфодель.

Я закрыл дверь, задвинул засов на место. В эту холодную безветренную ночь любой резкий звук будет слышен далеко, а Джоди наверняка остается настороже даже во сне. Во втором деннике стоял грузный игреневый мерин. В третьем — темно-рыжий с белым чулком на передней ноге. Я медленно обходил первый дворик, освещая фонариком каждую лошадь.

Мое беспокойство, вместо того чтобы улечься, становилось все сильнее. Я еще не нашел того, за чем приехал, а с каждой минутой вероятность, что меня обнаружат, становилась все больше.

В деннике номер девять, в следующем дворике, стоял темно-гнедой мерин без отметин. В следующем — гнедой без особых примет, в двух других — то же самое. Потом — очень темный, почти черный конь со слегка «арабской» головой, еще один очень темный конь и еще два гнедых. В следующих трех денниках стояли три рыжих подряд, для меня — абсолютно на одно «лицо». В последнем обитаемом деннике — единственный серый.

Я аккуратно запер дверь серого и вернулся к рыжему, который стоял перед ним. Вошел, осветил коня фонариком и внимательно осмотрел его дюйм за дюймом.

Единственное, что я понял, — это что я слишком плохо разбираюсь в лошадях.

Я сделал все, что мог. Пора домой. Пора моему сердцу перестать колотиться со сверхзвуковой скоростью. Я повернулся к двери.

Внезапно вспыхнул свет. Я вздрогнул и сделал шаг к двери. Всего один шаг.

В дверях появились трое.

Джоди Лидс.

Дженсер Мэйз.

И еще один человек, которого я не знал. Его вид не внушал особой радости и доверия. Здоровый, мускулистый, в теплых кожаных перчатках, в натянутой на лоб шерстяной шапке и в очках от солнца — это в два часа ночи.