Рэй задним ходом - Дениел Уоллес

– Елена.

– Нет, не «Елена», – сказала она. – Вы женаты.

– Я собирался сказать вам то же самое. Этого говорить не следовало.

Елена медленно отняла руку от бутылки, не сводя с него взгляда, и сплела пальцы на коленях. Она часто дышала носом, отгородившись от него стеной молчания. Рэй отвел глаза в сторону.

– Я знаю, это нехорошо, – сказал он. – Я знаю. Но нам обоим это кажется совершенно естественным. Я имею в виду – в данный момент.

– Что ж, именно для таких случаев нам и дана способность испытывать чувство сожаления, – сказала она, выпрямляясь и вскидывая голову.

– Сожаления, – бесцветным голосом повторил он.

– Вы даже не знаете, что такое сожаление, верно?

– Нет, – сказал он. – Знаю.

– Просто недостаточно хорошо. – Она говорила холодным, почти высокомерным тоном. – Но думаю, со временем узнаете получше. Только не сегодня…

Рэй крепко сжимал в кулаке салфетку. Пора было уходить.

– Извините, – наконец сказал он. – Я надеялся, что вы поймете меня правильно. Вы мне нравитесь.

Елена улыбнулась, но не искренне. А улыбкой профессиональной общественницы.

– И вы мне нравитесь, – сказала она. – Мы же соседи.

Стерва. Слово не нравилось Рэю, но точнее не скажешь. Он дотронулся до ее руки и в ответ выслушал лекцию о состоянии своей души от практически незнакомой женщины. Он торопливо вышел из дома и побрел в ночь, за пределы пространства, освещенного ярким светом фонаря на веранде, потом остановился, окутанный тьмой, на удивление пьяный, и оглянулся. Он обнаружил, что до сих пор сжимает в кулаке салфетку. Он увидел, как Елена опускается на колени у двери и ставит на место стопор, а потом скрывается в другой комнате. Он повернулся и мелкими шагами направился к своему дому. Снова остановился, пытаясь сориентироваться, и тут увидел скворечник над самой своей головой, еле различимый в темноте. Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, Рэй мог заглянуть в него. Он зажег спичку. Внутри лежал комок шерстинок, обрывок веревки, пучок сухой травы, но пока никаких птиц, никаких яиц. Само гнездо еще находилось в процессе строительства. Рэй оглянулся на дом Елены. Затем снова встал на цыпочки и запихал в отверстие салфетку, перекрывая дальнейший доступ в скворечник. Потом он неторопливо пошел домой.

Дженни вернулась в воскресенье, ближе к вечеру, и крепко обняла Рэя.

– Я думала, я умру. – Она говорила шепотом, словно мать все еще могла ее услышать. – Я страшно рада вернуться домой.

– И я страшно рад твоему возвращению. – Он взял у нее сумки и занес в дом.

– Передний двор выглядит замечательно, – сказала она.

– А задний?

Она прошла через гостиную в кухню и выглянула в окно.

– Рэй, – сказала она. – Да?

– Ты что, не мог убраться на заднем дворе?

– Мог, – сказал он.

– Но не убрался. – Да.

Дженни подбоченилась и вздохнула.

– Я мог, – продолжал Рэй, – но не хотел беспокоить их.

– Кого?

– Посмотри, – сказал он.

– Я смотрю.

– Птицы, – сказал он. – Мистер и миссис С.

– О! Боже мой!

И словно в фильме о семейной жизни пернатых, выбрав самый подходящий момент для своего появления, на крышу скворечника Дженни горделиво опустился мистер С, ослепительно голубой, с длинным сухим усиком плюща в клюве. Миссис С. сидела на ветке поодаль и наблюдала за стараниями мужа. Рэй и Дженни стояли у окна, соприкасаясь плечами, и смотрели, как мистер С. забирается внутрь, вылетает наружу, снова забирается внутрь и снова вылетает наружу, возвращаясь сначала с прутиком, потом с веревочкой, потом со здоровенным комком шерстинок и ниточек.

Дженни стояла с приоткрытым ртом, потрясенная до глубины души.

– Рэй, – сказала она. – О, Рэй! Мне кажется, я никогда в жизни не была так счастлива.

– Хорошо, – сказал он. – Значит, нас таких двое. Он запустил руку ей под рубашку. Она притянула его к себе ближе, потом еще ближе, как делают влюбленные.

ОСЕНЬ 1976-го

Самое главное

– Он просто позвонил тебе ни с того ни с сего?

– Ни с того ни с сего, – сказал Рэй. – Я взял трубку, и это оказался он. Я сказал «алло». А он сказал…

– И вы никогда раньше?…

– Нет, мы никогда раньше не общались. С какой стати? Зачем ему знать обо мне? Я понятия не имел, что обо мне кто-то знает. Я имею в виду – из людей вроде него.

– Но он знал о тебе?

– Он позвонил. – Рэй пожал плечами, предельно выразительно, как ему казалось. Но иногда даже такого выразительного жеста бывает недостаточно. – Хотя, конечно, я не такой известный человек, как он.

– Ох, Рэй! – Дженни рассмеялась. – Ну не трудно ли все время быть таким скромным? Неужели ты не можешь просто от души насладиться минутой успеха, сознанием своей значимости?

– Я наслаждаюсь, Дженнифер. – Рэй натянуто улыбнулся, на мгновение покоробленный словом «минута». – Но о каком успехе ты говоришь? – Он рассмеялся. – Всего-навсего телефонный звонок, просьба.

– Я страшно рада за тебя, Рэй. – Она поднялась на цыпочки, словно цветок, тянущийся к солнцу, и поцеловала его в правую щеку. Опускаясь на пятки, она улыбнулась. Следов помады у него на лице не осталось, поскольку Дженнифер не красила губы, но на щеке все равно горело ярко-красное пятно.

– Спасибо, Дженнифер, – сказал он. А потом, вероятно, он сделал шаг назад там, где другой мужчина сделал бы шаг вперед; он не знал точно. Возможно, он просто посторонился, пропуская прохожего. В любом случае Дженнифер заметно расстроилась. Лицо у нее вытянулось.

– Я тоже буду рад за себя, – продолжал Рэй. – Но пока держу пальцы скрещенными… – он показал пальцы, -…и жду завтрашнего дня. Пожелай мне удачи.

– Ага, – сказала она, возвращаясь в обычное, веселое расположение духа. У Дженнифер была неприятная привычка постоянно говорить «ага». Потом она повторила: – Ага… желаю удачи, Рэй.

– Хорошо, – сказал Рэй. – Похоже, мы опаздываем. – Ибо они встретились на улице случайно, но дороге на работу, как случалось часто, слишком часто последние несколько недель. Рэй подозревал, что Дженнифер подстерегает его, прячется за углами домов и витринами магазинов, незаметно подкрадывается к нему, чтобы сказать «доброе утро». Но с другой стороны, она заведовала магазинчиком «Кофе-чай» в квартале отсюда. Вполне естественно, что они иногда встречались.

Похоже, – сказала она, не двигаясь с места.

Да, – сказал он.

Она по-прежнему не двигалась с места.

Тогда пока, Дженнифер. – Рэй легко дотронулся до ее руки и медленно пошел прочь. Чувствуя спиной пристальный взгляд, он обернулся, и она помахала рукой, действительно похожая на цветок, колеблемый ветром; она стояла все там же на тротуаре, обтекаемая с обеих сторон людским потоком, и махала рукой. Воспоминание о вечере, когда он потерпел Фиаско, не потускнело и памяти. От воспоминаний не убежишь. Похоже, от Дженнифер Мьюборн тоже. Когда Рэй отошел дальше и снома обернулся, она уже скрылась в толпе, и он видел только руку, поднятую над головами прохожих.

Но он. Тот самый он, о котором Дженнифер и Рэй говорили тем утром. Он был Питером Бойланом, художником. Бойлан пользовался такой известностью, что если звучала фраза с безымянным местоимением третьего лица мужского рода (например, «Он просто позвонил тебе ни с того ни с сего?»), вы с большой долей вероятности могли предположить, что речь идет о Питере Бойлане. Но такова парадоксальная природа славы. Человек теряет имя. Он становится настолько известным, что необходимость в нем отпадает.

Так случилось и с именем Питера Бойлана. Он был повсюду: разумеется, в музеях и над каминами в гостиных очень богатых домов. Но также его фотографии печатались в журналах и на постерах, его имя украшало футболки и писалось на стенах дешевых отелей. И все же он, казалось, сохранял достоинство – или, как Рэй прочитал где-то, «достоинство и потрясающую креативность».

С другой стороны, Рэй не раз слышал мнение (высказываемое в порядке критики), что Бойлан не умеет рисовать обнаженную натуру. Но Рэй не относился к числу людей, которым обязательно нужно увидеть обнаженную женскую грудь, прежде чем назвать картину произведением искусства. В мире полно других вещей, достойных

воспроизведения на холсте, не правда ли? Неужели обязательно рисовать грудь? Рэй считал, что человеческое тело прекрасно. И, наверное, рго вполне можно оставить в покое.

Рэй заведовал магазином мужской одежды. Мистер Стрикленд предоставил Рэю вести все текущие дела, поскольку в свои девяносто с лишним лет уже не мог исполнять обязанности заведующего, как раньше. С утра до вечера, пока Рэй снимал мерки с клиентов, чтобы подобрать рубашку или брюки, в магазине звучала легкая музыка. Инструментальные переложения популярных песен, много скрипок. Такая музыка играла, когда позвонил Питер Бойлан, и именно такая музыка звучала у Рэя в уме, когда впоследствии он вспоминал тот день. И даже тогда она плыла в воздухе, словно дым, обволакивала подобием дыма.