Генерал Дитерихс. Последний защитник Империи - Василий Цветков

В состав Земской Думы вошли представители приходов, городов Владивостока, Никольск-Уссурийска, сельского населения, поселковых управлений, профсоюзов, уссурийского казачества и несоциалистических организаций (всего 34 члена). Местом пребывания Думы стал г. Никольск-Уссурийский. Особо оговаривалось, что членом Земской Приамурской Думы от рабочих может быть избран "работающий не менее 7 лет и имеющий какой-либо имущественный ценз в Приморье". "Не могли быть избраны члены коммунистической или какой-либо социалистически-интернациональной партии". Сами же эти партии объявлялись "нелегальными", а их члены подлежали высылке в пределы ДВР и Советской России.

Местное самоуправление предполагалось построить в соответствии с историческими особенностями национальной государственности. Глава ведомства внутренних дел генерал-майор В.А. Бабушкин (бывший начальник контрразведывательного отдела Главного штаба на Восточном фронте с марта 1919 г.) в интервью газете "Вечер" так изложил схему приходского самоуправления: "Только религиозные люди могут принять участие в строительстве Приамурского государства. За основание берется церковный приход. Каждый гражданин по вере его должен быть приписан при приходе своего вероисповедания. Церковные приходы объединяются в совет церковных приходов города и земских районов. В жизни всего государства будет иметь исключительное влияние церковный собор. Соединения церковных приходов должны будут заменить собой то, что теперь называется городским и земским самоуправлением. Все граждане должны приписаться к приходам. В назначенный день прихожане собираются в храме. После молитвы в церкви устанавливается урна, в которую прихожане опускают свои личные номера. Затем священник вынимает необходимое количество из них; таким образом составляется совет приходов. Во главе приходов будут стоять лица по назначению верховной власти. Лица недостойные и несоответствующие будут заменяться следующими, получившими очередной жребий. Благодаря этому, в принцип будущих самоуправлений будут положены усмотрение и воля Божия. Надо думать, что новые органы самоуправления будут вполне авторитетны в населении. Никакой милиции, вероятно, не будет. Гражданам будет предоставлено право организации самообороны, под контролем церковных приходов.

В основу строительства родины, таким образом, кладется принцип жертвенности; поэтому служащие и рабочие будут обеспечены только самым необходимым. И вообще, основная мысль предстоящей реформы должна состоять в глубокой вере в Промысел Божий. А провести его в жизнь можно только через Церковь…"[107].

Таким образом, данная система возрождала традиционные основы русского местного самоуправления допетровского времени. В России начала ХХ века это означало полное исключение из практики работы земств и городских дум (основных органов местного самоуправления России) любой политической борьбы, наносящей ущерб повседневной духовной и хозяйственно-административной жизни.

10 августа 1922 г. Земский Собор завершил свою работу. Состоялся парад войск, после которого ратникам от имени Собора и Правителя была торжественно вручена Икона Коломенской Божией Матери, именуемая Державной[108]. Самому Дитерихсу была вручена Икона Спаса Нерукотворного. В ознаменование окончания работы Собора учреждена памятная медаль "Чудо Св. Георгия о змие" на черно-желто-белой ленте "романовских цветов"[109]. Заседания Собора завершились торжественным молебном и пением Российского Гимна "Боже, Царя Храни".

Теперь предстояло защитить этот оплот русской государственности, решить многочисленные проблемы экономической жизни Края и, самое главное, успешно противостоять неизбежному наступлению советских войск. Но это не останавливало Дитерихса. С огромным воодушевлением он взял на себя тяжелую ответственность Правителя и Воеводы.

Знакомясь с документами того времени, вглядываясь в лица участников Земского Собора, воинов Земской Рати на чудом сохранившихся фотографиях, невольно ловишь себя на мысли: на что надеялись, на что рассчитывали, во что верили эти люди? Неужели они действительно считали, что призыв (один лишь призыв) к спасению Православной Веры, к возрождению Династии Романовых, к "всенародному ополчению" "как в 1612 году" вернет Россию на тот путь, по которому развивалась страна до Февраля 1917 года? Неужели мог противостоять Земский Край, с его четырьмя городами (Владивостоком, Никольск-Уссурийским, Спасском и пограничным Посьетом), громадной Советской России с ее 5-миллионной армией? Ведь уже торжествовал НЭП, а лагерь в Галлиполи, где так и не дождались своего "весеннего похода" десятки тысяч белых бойцов, покинул последний солдат Русской армии ген. Врангеля. Уже вернулись в Советскую Россию, "раскаявшись в своих преступлениях против народа", "герои Крыма" – генералы Я.А. Слащов, Ю.К. Гравицкий, полковник М.В. Мезерницкий, тысячи рядовых солдат, казаков. В Москве, Петрограде, сотнях городов бывшей Российской Империи царили разношерстные "сыны лейтенанта Шмидта" и "Остапы Бендеры", делавшие свои "гешефты", используя выгодный "момент". Витрины заполненных товарами универмагов закрывались уже не грозным красноармейцем с поднятым пальцем, а рекламой "папирос "Ира" и "карамели "Ананасовый аромат". Никто не звал "записываться в добровольцы", а, напротив, призывали "обогащаться". Уже "расстреляли мятежный Кронштадт", "задушили" газовыми снарядами тамбовских повстанцев. Крестьянин, тот самый, на консерватизм и антибольшевизм которого во многом рассчитывали участники Земского Собора, закапывал свой обрез "до времени" и добросовестно отвозил на ссыпные пункты вожделенный продналог, не забывая при этом сказать, что "власть наша теперь правильная, крестьянская". И хотя крышки сундуков с приданным у сельских красавиц по-прежнему украшали портреты Государя в мундире лейб-гвардии Преображенского или лейб-гвардии Гусарского полка, но на полках стояли лубочные брошюрки издания 1917 года про "Гришку, Сашку и Николашку", или более "прогрессивные", типа "Сказ про то, как царь и попы обманывали трудовой народ". Становилось очевидным, что Акт возвращения Династии может стать результатом не ностальгических "вздохов", а прежде всего Акта всенародного Покаяния за то, что произошло в 1917 году. Но, как известно, ничто не дается так трудно, как раскаяние в собственных грехах…

С другой стороны, все западные газеты писали про страшный голод, охвативший еще недавно хлебородный Юг России и Поволжье. Владивосток знал и о гонениях на Церковь, о борьбе с ересью "обновленчества", о преследованиях Патриарха Тихона (есть сведения, что Патриарх передал свое благословение Земскому Собору и самому Дитерихсу через епископа Нестора Камчатского). Не случайно Святейший был единодушно избран Почетным Председателем Земского Собора. Доходили смутные известия о еще продолжающихся восстаниях в Сибири, на Украине, на Кавказе и под Тамбовом. Неплохие перспективы виделись в боевой работе т.н. Амурской военной организации и в развитии повстанческого движения в Якутии (по приказу Дитерихса туда была направлена Сибирская добровольческая дружина ген. Пепеляева). Оставалась также надежда, что Япония, а с ней и остальные государства поймут, наконец, что с Советской Россией надо не торговать, а воевать, возможно, даже признают Приамурский Край де-факто. И свершится Чудо… Чудо, ради которого стоило бороться и отдавать жизнь[110].

Белое Приморье 1922 года держалось не на расчете, не на прогнозе, а на Вере. Эта Вера одухотворяла Правителя Приамурского Края, и, воодушевленные этой Верой, шли на бой земские ратники. Это был тот животворный огонь Веры, проходивший, то затухая, то разгораясь, через все годы гражданской войны. Это был вызов советчине, вызов и "красному террору" и нэповским "гешефтмахерам" – "нуворишам". Это было признание того, что "назад пути нет". Это был все тот же Акт непримиримого Противостояния Добра и Зла…

Неоднозначно оценили решения Земского Собора те, кто защищал и строил "приморскую государственность". С.П. Руднев был категоричен в оценке реформ Дитерихса: "…В доме – пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками… Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать…"[111]. Генерал Болдырев, снова, спустя четыре года, встретившийся с Дитерихсом, называл его политику "повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке". Ставший Начальником Штаба Земской Рати генерал П.П. Петров отмечал: "…Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела генералу Дитерихсу приходилось всех учить…"[112]. Наиболее объективен поручик-артиллерист Земской Рати Б.Б. Филимонов: "…Генерал Дитерихс надеялся, нет, больше того, он верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя Церкви, Царя и Отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек Веры и преданности к трем приведенным выше основам… Судьба поставила его во главе Белого Приморья, генерал Дитерихс, не колеблясь, решил проводить эти принципы… предстоящий поход для противобольшевиков являлся своего рода какой-то безумной лотереей, в которой один шанс был против тысячи, нет – десятка тысяч, даже миллиона… Воеводе и Штабу Земской Рати оставалось положиться лишь на свои восемь тысяч бойцов и их противопоставить волнам красного моря, готовящегося захлестнуть последний белый уголок Руси"[113]. Однозначно негативно оценивал реформы Дитерихса владивостокский журналист, будущий "возвращенец" и член Союза писателей СССР Вс. Иванов: "…на Собор явились не мужи совета и разума, горящие душой исключительно о деле…" Правителем всей этой "машкарады" стал "случайно подвернувшийся, бесталанный, ничтожный генерал Дитерихс", с "бегающим, нервным взглядом фанатика"[114]. Но все "рекорды" в историографических оценках побил, пожалуй, советский автор П. Антохин: "…генерал Дитерихс, совсем выживший из ума старик, назвал остатки семеновских и каппелевских войск "земской ратью", а себя "воеводой", и объявил "поход на Москву"…"[115].